Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слушай, Волин! — воскликнул Леонов. — Ты меня достал! Понял?!
Лицо его дышало яростью, а верзила улыбался — всё нипочём.
— Ну и что дальше, Василёчек? Хотя нет, не Василёчек, Василисочка! Да, точно, Василисочка!
Васька подпрыгнул и всем весом обрушился на ступню Волина (так ему хотелось выбить обидчика из колеи), но Волин только нахмурился.
— Сейчас ты у меня допрыгаешься, козочка!
Димка схватил паренька за плечи.
— Да что я тебе сделал, тумбочка тупоугольная? — серьёзно недоумевал Леонов.
— Как что? Ты мне ногу отдавил! А ну лежать!
И Димка аккуратно за плечи уложил Ваську на пол, потом схватил его за щиколотки и вздёрнул головой вниз.
— Проси: дядь, прости засранца!
— Отпусти, говнюк!
Васька отчаянно замахал руками, пытаясь достать до ног Волина.
— Я сказал: дядь, прости засранца! — тряхнул здоровенный мелкого.
— Да прощаю я тебя, прощаю! — раскрасневшийся Васька не знал смеяться ему или плакать.
— Поговори ещё! — тряс Волин сильнее.
— Ну хорошо! — сдался Леонов. — Дядь, прости засранца!
Тут оба мальчишки и смеявшиеся над ними одноклассники услышали чёткий и твёрдый голос учителя:
— Что, справился с мелюзгой? Будешь собой гордиться? Медаль повесить тебе? Что же ты? Девчонку надо было изловить и подвесить! Визгу было бы! И ротозеям потеха!
Он обвёл учеников строгим цепким взглядом. Победитель неравного по силам весь стушевался, а зеваки смутились и разошлись кто куда.
— Чего чапельник отвесил, победитель? Отпускай парнишку! Давай-давай, золотой медалист по греко-римской борьбе! Не позорься уже!
Димка поставил Ваську на руки и отпустил тогда его ноги. Испытуемый оказался на четвереньках и тут же взмыл в полный рост.
— А ты, Леонов, не печалься! Подрастёшь, тогда видно будет, чья возьмёт. Не в мышцах сила, а в умении ими пользоваться. Иди! Воздуха свежего глотни, бедолага! Ишь ты: жить вредно — можно умереть!
Учитель мотнул в умилении головой и ушёл в кабинет, который находился в каморке при входе в зал.
Васька сделал так, как велел учитель, и даже опоздал ещё на один урок. Но никто его сегодня больше не беспокоил. Вечером, дома, Вася рассказал о происшедшем отцу. Ему хотелось пожаловаться.
— Да, — ответил отец, — Василий. Не всем быть сторожевыми псами. Что поделаешь, если мы комнатные собачки? Надо чем-то другим брать за грудки это общество. Посмотри на меня и успокойся! Кое-что из меня вышло, хотя и не велик. И из тебя выйдет толк, не переживай! Как там: мал золотник да дорог?
Однако, с этого дня Васька решил больше не драться, но воспитывать в себе наглость, потому что она, говорят, второе счастье!
XI Спиридоновка. Август 2001 года.Палашов удивился тому, насколько уже знакомой казалась ему дорога. Он привык к этой автомобильной пляске. Возвращался он второпях. Дело было сделано: сын воссоединён с отцом. Василий всё равно хотел уехать, хотя то, от чего он бежал, уже свершилось. Напряжённое выдалось утро. Таким же обещает быть день. Следователь выкурил ещё одну сигарету.
Он подъехал к дому Милы, как к собственному жилищу. Ворота податливо открылись, сад принял разгорячённую машину, двигатель умолк. Чемоданчик его со всеми бумагами лежал в багажнике машины. Перед отъездом следователь его туда бросил. Теперь он взял его с собой в дом. Дверь, по обыкновению, не была заперта. Похоже, Мила больше боялась остаться одна, чем встретиться у себя в доме с каким-нибудь непрошенным гостем.
Запах в терраске стоял потрясающий. Мила колдовала над кастрюльками у плиты.
— Будешь меня задабривать всякими вкусностями?
Мила вздрогнула от неожиданности.
— Напугал? Прости. Что это ты готовишь?
— Яблочные оладьи. Вам всё яблоки жалко, вот ешьте теперь.
— Здо́рово! Я удостоился особенной чести — съесть все яблоки в твоём саду!
Чемоданчик прислонился к столу, а мужчина вымыл руки и с удовольствием уселся за стол.
— Ещё я варю рис и тушу курицу на обед. Скоро уже обед, а мы ещё только завтракать собираемся.
— Да. Такая у нас работа. Всяко бывает.
Она поставила перед ним тарелку с оладьями и чай. Он незамедлительно приступил к их уничтожению, но, истребив одну оладью, остановился.
— Я так не могу. Сядь, пожалуйста, рядом. Давай позавтракаем. Твоя тушёная курица никуда не сбежит. Она уже вон и не кудахчет.
Мила выполнила его просьбу, но съела она очень мало.
— Вкуснятина какая!
— А вы думали я только рисовать да писать картины умею?
— Большинство художников такой народ, беспомощный. А ты молодец! Что это ты так мало съела?
— Я уже напробовалась тут, пока готовила. Потом я много не ем. Да и аппетита нет.
— Да. Ты совсем худая.
— А вы слишком торопитесь во время еды. У вас будет гастрит или язва желудка.
— Непременно будет, если я до этого прекрасного времени доживу. Также возможен рак лёгких, инфаркт и всё такое прочее.
— Это, конечно, очень забавно, всё, что вы говорите.
Тон у Милы был грустнее некуда.
— Ладно, признаю, — сказал Палашов совершенно серьёзно и даже печально, — у нас действительно всё хуже некуда.
Они сидели и молчали. Он смотрел на неё, она — на стол. Несколько минут прошли в этом как будто поминальном молчании.
— Посмотри, мы ещё живы. — Первым сдался мужчина. — Знаешь, иногда такие сухари, как я, иссушенные всеми ветрами страны, сохраняются довольно-таки долго. И болячки их не берут. А теперь мне надо быстренько побриться, а то, неровён час, целоваться придётся…
Он нагнулся к чемоданчику и извлёк из него станок для бритья и тюбик с пеной, круглое зеркало на подставке и металлический маленький стаканчик. Мила забрала тарелки и бокалы, освобождая ему место. Она подошла к плите и нырнула взглядом сначала в одну кастрюлю, потом — в другую. Под одной
