Мегрэ и Долговязая - Жорж Сименон

— Но ведь он ничего не сделал!

— Вы в этом уверены?

— Зачем ему было убивать свою жену?

— Вы избегаете прямого ответа. Вы уверены, что он не убил ее?

— Насколько мне известно, он не убивал.

— И все же вы допускаете, что он мог это сделать?

— У него не было на это никаких причин.

— Он это сделал! — резко сказал Мегрэ, глядя ей в лицо.

Она словно замерла. Произнесла только:

— А-а!

Потом открыла сумку и вынула носовой платок. Глаза ее были сухие. Она не плакала. Только провела платком по губам.

— Могу я попросить стакан воды?

Он подал ей воды.

— Как только прокурор приедет во Дворец правосудия, против вашего сына будет выдвинуто обвинение. Могу вас заверить уже сейчас, что у него нет никаких шансов выкрутиться.

— Вы хотите сказать, что…

— Он поплатится головой.

Она не потеряла сознания, сидела прямо, устремив перед собою неподвижный взгляд.

— Его первую жену откопают. Вы, конечно, знаете, что можно обнаружить следы некоторых ядов в костях.

— Зачем ему нужно было убивать их обеих? Это невозможно. Это неправда, месье комиссар. Не знаю, почему вы так говорите со мной, но я отказываюсь вам верить. Дайте мне самой спросить у него. Позвольте мне поговорить с ним наедине, и я докопаюсь до истины.

— Во вторник вы провели весь вечер в своей комнате?

— Да.

— Ни на минуту не спускались вниз?

— Нет. Зачем мне было спускаться, раз эта женщина наконец уезжала?

Мегрэ подошел к окну, несколько минут постоял, прижавшись лбом к стеклу, потом прошел в соседний кабинет, схватил бутылку и выпил все, что в ней было, — две или три рюмки.

Когда он вернулся, походка у него была тяжелая, как у Гийома Серра, а взгляд такой же упрямый.

Глава 9,

в которой Мегрэ не очень гордится своей работой, но доволен тем, что ему удалось спасти кому-то жизнь

Он сидел в чужом кресле, опершись локтями о стол, со своей самой крупной трубкой во рту, устремив глаза на старую даму, которая напоминала ему настоятельницу монастыря.

— Ваш сын, мадам Серр, не убивал ни своей первой, ни своей второй жены, — сказал он, отчеканивая слова.

Она удивленно нахмурила брови, но взгляд ее совсем не выразил радости.

— Он не убивал и своего отца, — добавил комиссар.

— Что?

— Молчите!.. Если позволите, мы покончим с этим как можно быстрее. Не будем пока заниматься доказательствами. Они появятся в свое время. Не будем также разбираться в причинах смерти вашего мужа. В чем я почти уверен, это в том, что ваша первая невестка была отравлена. Более того, я убежден, что здесь речь пойдет ни о мышьяке, ни о каком-либо другом сильно действующем яде, который применяют обычно. Между прочим, надо вам сказать, что отравления в девяти случаях из десяти — дело рук женщин. Ваша первая невестка, так же, как и вторая, страдала болезнью сердца. У вашего мужа тоже была эта болезнь. Иные лекарства, которые люди крепкого здоровья переносят довольно легко, могут стать смертельными для сердечников. Я думаю о том, нет ли ключа к этой загадке в одном из писем Марии к ее приятельнице. Она говорит в нем о путешествии в Англию, которое вы совершили вместе с вашим мужем, и подчеркивает, что вы все страдали морской болезнью до такой степени, что судовому врачу пришлось вас лечить. Что врачи дают в таких случаях?

— Не знаю.

— Вряд ли вы этого не знаете. Обычно дают атропин в той или иной форме. А сильная доза атропина может быть роковой для сердечника.

— Таким образом, мой муж…

— Мы еще вернемся к этому, даже если доказать это невозможно. Ваш муж в последние годы вел беспорядочную жизнь и растрачивал свое состояние. А вы всегда страшились нужды, мадам Серр.

— Не из-за себя. Из-за сына. Причем это не значит, что я могла бы…

— Потом ваш сын женился. В вашем доме появилась другая женщина, женщина, которая сразу стала носить ваше имя и обладать такими же правами, как вы.

Она закусила губу.

— Эта женщина, тоже страдавшая болезнью сердца, была богата, богаче вашего сына, богаче всех Серров, вместе взятых.

— Вы хотите сказать, что я отравила ее, после того как отравила своего мужа?

— Да.

Она принужденно захихикала.

— И я, конечно, отравила и свою вторую невестку?

— Ваша вторая невестка уезжала, разочарованная, после безуспешной попытки ужиться в доме, так и оставшемся для нее чужим. Скорее всего, она увозила с собой и свои деньги. И у нее тоже было больное сердце. Видите, мои недоумения, почему исчезло тело, обоснованны. Если бы она была только отравлена, достаточно было просто позвать врача, который, учитывая состояние здоровья Марии, констатировал бы сердечный приступ. Может быть, этот приступ должен был произойти позже, в такси, на вокзале или в поезде.

— Вы очень уверены в себе, месье Мегрэ.

— Я знаю, что произошло какое-то событие, которое заставило вашего сына выстрелить в свою жену. Предположим, что Мария, в тот момент, когда она хотела идти за такси или, что более вероятно, в тот момент, когда она вызывала такси по телефону, почувствовала известные симптомы. Она хорошо знала вас обоих, так как прожила у вас два с половиной года. Она много читала, и я не удивился бы, если у нее были некоторые медицинские познания. Поняв, что она отравлена, она вошла в кабинет вашего мужа, где находились вы.

— Почему вы утверждаете, что я находилась там?

— Потому что она, несомненно, поняла: это сделали вы. И если бы вы были в своей комнате, она поднялась бы к вам. Не знаю, угрожала ли она вам револьвером или просто протянула руку к телефону, чтобы позвонить в полицию… Вам ничего не оставалось, как застрелить ее.

— И по-вашему, это я…

— Нет. Я вам уже сказал, что, вероятно, выстрелил ваш сын, или, если вы это предпочитаете, он довершил вашу работу.

Грязноватый свет зари уже примешивался к свету лампы. Черты их лиц казались от этого резче. Раздался телефонный звонок.

— Это вы, комиссар? Я закончил анализ. По всей вероятности, кирпичная пыль, собранная в машине, из Бильянкура.

— Можешь идти спать, малыш. Ты свободен.

Он снова встал, прошелся по комнате.

— Ваш сын, мадам Серр, решил все взять на себя. Я не вижу способа помешать ему в этом. Если он был способен молчать в продолжение стольких часов, он будет способен молчать до конца. Если только…

— Что?

— Не знаю. Два года тому назад у меня в кабинете был такой же сильный человек, как он. После пятнадцатичасового допроса он так и не разжал зубов.

Резким движением, с каким-то бешенством он отворил окно.

— Понадобилось двадцать семь часов, чтобы его нервы сдали.

— И он сознался?

— Он все рассказал одним духом, как будто хотел свалить с себя эту тяжесть.

— Я никого не отравила.

— Я не у вас спрашиваю ответа.

— А у моего сына?

— Да. Он убежден, что вы поступили так ради него, из страха, что он останется без средств, и отчасти из ревности.

Он еле-еле сдержался, чтобы не поднять на нее руку, несмотря на ее возраст, потому что на тонких губах старухи мелькнула невольная улыбка.

— Но это неправда! — уронил он.

И, приблизившись к ней, глядя ей прямо в глаза и дыша ей в лицо, он отчеканил:

— Вы вовсе не боитесь, что он останется в нужде, вы боитесь только за себя! Вы убили совсем не из-за него, и если вы явились сюда и провели здесь всю ночь, то только потому, что вы боитесь, как бы он не рассказал всю правду.

Она попыталась отодвинуться от него, откинулась на спинку стула, потому что лицо Мегрэ, жесткое, угрожающее, все приближалось к ее лицу.

— Вам наплевать, если он сядет в тюрьму и даже если его казнят, лишь бы вы были уверены, что выйдете чистой из воды. Вы убеждены, что проживете еще много лет у себя в доме, пересчитывая свои деньги.

Она испугалась. Открыла рот, как бы для того, чтобы позвать на помощь. Вдруг Мегрэ неожиданно грубым рывком выхватил из ее старческих рук сумку, которую она судорожно сжимала.

Она вскрикнула и рванулась отнять сумку.

— Садитесь!

Он нажал серебряный замочек. На самом дне, под перчатками, под бумажником, под носовым платком и пудреницей, он нашел две белые таблетки, завернутые в бумагу.

Вокруг царило безмолвие, словно в церкви или в гроте. Мегрэ выпрямился, сел, нажал кнопку электрического звонка.

Когда дверь отворилась, он произнес, не глядя на вошедшего инспектора:

— Скажите Жанвье, чтобы он оставил его в покое.

И так как удивленный инспектор не двигался, Мегрэ добавил:

— Все. Она признается.

— Я ни в чем не признаюсь.

Он подождал, пока закроется дверь.

— Все равно что признались. Я мог бы продолжить опыт до конца, разрешить вам разговор с сыном с глазу на глаз, о чем вы у меня просили. Вы не находите, что уже достаточно трупов для одной старухи?