Дом проблем - Канта Ибрагимов

Казалось бы, кризис должен был породить ностальгию по прежней жизни в СССР, однако Мастаев, уже смутно представляя муки «эпохи перемен», жаждал почему-то всего нового, демократического, свободного. И, уже имея кое-какой политический опыт, сам для себя он сделал небольшой опрос и получилось, что большинство за обновление и перемены. Словно отвечая этому требованию масс, выходит закон «об отмене монополии государства на многие виды производства, в том числе и алкоголя; провозглашается, помимо государственной и колхозно-кооперативной, еще и частная собственность. Это была уже полная капитуляция марксистско-ленинской теории — базис коммунизма рушился. И тогда мало кто осмеливался вслух произнести, что Советскому Союзу — конец, вместе с тем все это было налицо, само государство теряло контроль. И если бы до этого провозглашаемые братство и равенство не кое-как, а с неким успехом соблюдались, то теперь, когда государственный контроль явно затушевался и частная собственность разрешена, а значит, деньги и богатство получили легитимность, в обществе произошел резкий раскол. Сразу стало ясно, кто богатый, а кто бедный. Богатство уже не надо было скрывать, а наоборот, оно приветствовалось, к нему надо было стремиться, можно демонстрировать. И как результат — во дворе «Образцового дома» появились иномарки, на них приходили смотреть со всего города. И тут неординарное событие: впервые вокруг «Образцового дома» поставили шлагбаум, наряд милиции, через двор прохода нет. Это еще не частная собственность, но уже явное расслоение общества. И богатые хотят отгородиться от бедных — только так им теперь удобно жить.

Все это отразилось на быте. Это раньше Баппа Мастаева, хоть и уборщица, а труженик, и отношение к ней было уважительное, даже с неким почтением. Теперь же все изменилось: уборщица — это уборщица, просто обслуга, и отношение к ней и к ее сыну соответствующее.

Ваха этого вынести не мог: произошла уже ставшая привычной перепалка с Асадом Якубовым. Драки не было, но молодые взялись за грудки, и тут же милиция: виноват, конечно, Мастаев. А блюстители порядка не отрицают: государственная зарплата — копейки, и они существуют за счет складчины богатых жильцов, и понятно, кого они обязаны оберегать.

— Я пожалуюсь вашему начальству! — ищет справедливости Мастаев.

— Ха-ха, так мы с начальством делимся. А ты, если хочешь стать человеком, заработай, как они, не то и тебя в «Образцовый дом» не пустим.

— Какой «Образцовый»? Дом проблем!

— А, значит, это ты надпись делаешь? Нам об этом намекали.

Мастаева хотели провести в отделение для беседы, но вмешалась мать: быстро стерла всем надоевшую надпись. На следующее утро надпись появилась снова. Милиционер божится, что караулил на совесть и удалялся лишь на пять минут по нужде. Вновь все косо глянули в сторону чуланчика Мастаевых. Сам Ваха поглядывал на второй этаж, не появится ли Кныш, однако Кныш как уехал после выборов в Москву, так и не появлялся.

В новых условиях труд Мастаева не востребован, а жить надо. И он опять решил попробовать себя на предпринимательском поприще. В городе дефицит продовольственных продуктов, на базаре все втридорога. Вот и поехал Ваха в свое высокогорное село Макажой, куда не каждый торговец сунется, не посмеет: далеко, трудно. А в Макажое столько альпийских земель, столько же скота и овец. А сколько припасено масла, сыра, меда и кожсырья.

Мастаев ничего не покупает, он нанял грузовик и берет продукцию на реализацию, в Грозном все оптом продает, не хапужничает, четверть от прибыли себе, остальное сельчанам. Деньги зарабатывает не ахти какие, да жить безбедно можно. И он уже втянулся в это не столько торговое, сколько посредническое дело, как однажды утром Кныш перед ним:

— Был пролетарием, стал торгашом. Хе-хе, почем мясо вяленое? А мед? Ой, аромат! — он попробовал мед. — Кстати, ты в курсе, что выборы на носу?

— К-к-какие выборы? — неожиданное появление Кныша немного взволновало Мастаева.

— Хм, все только об этом говорят. Впрочем, ты всегда далек от политики, поэтому востребован. Будешь участвовать? Выборы в республиканский Верховный совет.

— А-а-а «протокол» готов?

— Не неси чушь! Выборы свободные, абсолютно демократичные, так сказать, надо народ познать. Так что?

— Я готов!

— Ишь ты, заразился. А вообще-то у тебя и выбора нет. Просто я хотел тебя проверить на стойкость.

Получив в подарок баночку меда, Кныш как явился, так и исчез в толпе, а в это время мать Вахи пришла:

— Не знаю, сынок, что произошло, да только все ко мне уж больно уважительно обращаться стали, а сам Якубов вчера в гости пришел, торт принес, тебя спрашивал. И вот еще, — она протянула конверт со знакомым штемпелем.

Как предписывалось в уведомлении, явился Мастаев к Дому политического просвещения. У него еще было минут пятнадцать, и он, как всегда, курил под березками, вдруг видит секретарь парткома Самохвалов по мраморным ступенькам торопится. Ваха побежал за ним, а в фойе уже никого нет.

Ему следовало пройти в сектор «Гласности. Демократии. Свободы», но он отчего-то определил, что Самохвалов так быстро мог пройти только в близлежащее «Общество «Знание». Пройдя туда, Ваха по густым клубам дыма понял, что Кныш здесь. Он прошел в кабинет. На столе странная газета, почти пустая, и лишь местами статьи с необычными заголовками: «Демократия — Свобода — Богатство»; «Пусть лучше мир прогнется под нас», Группа «Машина времени» вопреки всему выступит в Грозном»; и на последней странице, там, где всегда были материалы о спорте: «Виктор Цой — кумир современной молодежи», «Фильм «Игла» — лучшее творение десятилетия».

Услышав голос Кныша, Мастаев осторожно прошел в небольшую комнату, где прежде не бывал: во всю длину стены окно, за стеклом видны Кныш и Самохвалов, а звук, словно они здесь.

— Ты, кадровый офицер, — кричит Кныш, — пьяница! Я сколько раз за тебя ручаюсь, а ты вновь в бутылку! Вновь опоздал! Дрянь! — и следом несусветный мат, так что и Мастаев испугался, быстренько покинул укромное место, постоял в фойе пару минут и ровно в десять поднялся на второй этаж в сектор «Гласности. Демократии. Свободы», а там уже Кныш за столом сидит, курит, глядит исподлобья:

— Мастаев, — голос Кныша не узнать, рычит, — еще раз не туда нос сунешь — в расход. Понял? И молчать! — Кныш встал, прошелся по комнате и уже более мягким голосом: — Богатеи будут взятки совать, — он испытующе посмотрел на Мастаева. — Свобода! — развел он руками. — Так что это тоже тебе решать. И последнее: будет много нового, любопытного. Не удивляйся, мы растем, и работы очень много.

Работы у Мастаева оказалось, действительно, много. И все, как предсказывал Кныш, очень любопытно. Прежде всего то, что в депутаты подались почти все жильцы «Образцового дома», в том числе и сам Кныш, и его жена. У каждого кандидата своя предвыборная программа. И когда твердо выяснилось, что Мастаев взяток не берет, кандидаты вынуждены были пойти в народ. И сколько полезных дел они сделали еще до выборов в надежде получить голоса. Так, Дибиров пару месяцев вообще не пил, каждый день встречи с избирателями, сам подтянулся, и обществу польза: для трех школ купил музыкальное оборудование (жена подсказала). Премьер Бааев не так богат, но он воспользовался бюджетом: направил деньги на детские сады и дом престарелых.

Пожалуй, больше всех выложился Якубов: бесплатный концерт; в каждую квартиру продуктовый набор: колбаса, сыр, водка; купил две мусороуборочные машины для города и обещает всеобщее благоденствие после его избрания.

Кныш тоже не остался в стороне: его предвыборный упор на пенсионеров, он клеймит отщепенцев компартии, воспевает «Интернационал», вручает грамоты и другие награды СССР, обещает уничтожить мировой империализм и его главу США.

Это, действительно, были выборы, нешуточная борьба, задействованы все и всё, словно люди знают, что от этих выборов зависит их будущее. На одно место более десятка претендентов, поэтому оживились все слои общества, и это все проявилось в день голосования — с утра очереди к урнам, на участках многолюдно, представители каждого претендента ревностно следят за порядком, и никакая милиция не нужна.

Для подведения итогов голосования дана неделя, но Мастаев к утру уже подготовил предварительный протокол.

— 98 процентов проголосовавших! — читает Кныш протокол. — Удивительная активность масс! Да, сознательность, сплоченность высокие! Люди ждут перемен. А ведь из «Образцового дома» никто не прошел. Не любят нас люди.

— Может, я вам немного цифры подправлю? — не без сарказма предлагает Мастаев.

— Не хами!.. Смеется тот, кто смеется последним. И вообще, ты-то чему радуешься?

— Радуюсь свободе, демократии!

— Получишь хаос, анархию и бардак!

«В старом капиталистическом обществе дисциплину над трудящимися осуществлял капитал постоянной угрозой голода» (Ленин).[31]