Путешествие с Люком - Жан-Люк Утерс

Все это произошло чрезвычайно быстро, не говоря уж о моем лихом «пируэте» на причале, — все последующие события, да и сама жизнь, казалось, должны были пойти в ускоренном темпе, хотя еще час назад мы в мечтательном забытьи глядели на океан, упиваясь его соленым дыханием. Но теперь здесь, на острове, мы застряли надолго. Механик посмотрел на нас с жалостью, ясно говорившей о плачевном состоянии нашей машины и, следовательно, о стоимости ремонта. Тормоза приказали долго жить.

— Придется менять весь тормозной блок, — сказал он, размахивая перед нами каким-то металлическим обломком, с потрясенным видом археолога, откопавшего неизвестный предмет в слое железного века. — Я должен заказать новые детали, а их могут привезти только завтра, да и то если найдутся подходящие на складе у здешнего автодилера.

— А если не найдутся? — тоскливо спросил я.

— Ну, если не найдутся, надо будет искать в Ванкувере, а это уже задачка посложней.

Жюли ни разу не раскрыла рта с момента нашей бурной «высадки» на острове. Да и что тут было говорить? Мы не могли ускорить ход событий, а значит, оставалось только ждать. Но я чувствовал, что у нее в голове роятся многочисленные вопросы, например: что мы забыли на острове Ванкувер и зачем то и дело рискуем, стараясь попасть в какие-то места по той лишь причине, что они обозначены на карте. Насколько проще было бы поехать в Рим или Венецию! И насколько там красивее! По крайней мере, в тех городах повсюду есть бистро и кафе с открытыми террасами, где подают белое вино. «Да, но это в Европе, — возражал я, — Европа — это в первую очередь кафе, которых больше нет почти нигде в мире. И стоит ли искать в Америке то, чего здесь не может быть по определению? Разве моряки страдают ностальгией по пустыне, находясь посреди океана? И так ли уж плоха Виктория с ее британским обликом — кирпичными домами, зелеными лужайками, красивыми улицами и площадями? По-моему, наоборот, вполне приятный сюрприз для нас, европейцев. Не самое худшее место, чтобы ждать, когда починят машину. Ведь мы уже больше не попадем в Викторию, так почему бы не воспользоваться удобным случаем?» В общем, я старался быть оптимистом.

Механик вернулся к нам с радостной улыбкой. Нужные детали ему привезут завтра утром, и, если не возникнут новые осложнения, ремонт займет еще один день. Я объяснил ему, что трейлер служит нам также и домом, а наши финансы, особенно с учетом этой непредвиденной аварии, не позволяют снять номер в отеле. Но и эта проблема была решена: мы выкатили машину из гаража и расположились в ней на отдых так, будто сделали привал где-то на природе. Правда, здесь, на острове, мы были не одни, судя по оживленному уличному движению, которое замерло только где-то к середине ночи, и тогда я смог, наконец, спокойно заснуть.

На рассвете кто-то тихонько постучал в заднее стекло. Это был механик, который пришел нас разбудить. По лицу Жюли я понял, что боли возобновились — видимо, сказался переизбыток волнений, да и зародыш, которого накануне швыряло из стороны в сторону, вел себя неспокойно, безуспешно пытаясь закрепиться в материнском чреве. Интересно, сколько зародышей успешно выживает при землетрясениях? И учитывает ли статистика случаи выкидышей при подсчете жертв природных катаклизмов? Я размышлял над этими вопросами, глядя, как Жюли, бледная, с погасшим взглядом, глотает свои таблетки. Мы сложили нашу постель и кое-как навели порядок в машине, которую отдавали в чужие руки. А потом наблюдали, как два механика закатывают ее в гараж.

Мы провели весь этот день в пассажирском порту, любуясь яхтами, которые снимались с якоря и уходили в море под надутыми легким бризом парусами. Люк никак не мог понять, почему мы, все трое, не уплывем на одном из этих суденышек, ведь это так просто, так естественно — открыть для себя мир с борта парусника, подгоняемого морскими ветрами.

К концу дня мы брели по улицам куда глаза глядят, в ожидании момента, когда можно будет вернуться в гараж, как вдруг в южной части города нам попался на глаза столб с нулевой отметкой, означающей начало трансканадской дороги. Жюли испуганно спросила, сколько же километров отделяет нас от Монреаля.

— Около пяти тысяч, а может, и больше, — ответил я.

— Пять тысяч километров? Но это же расстояние от Брюсселя до Абдижана!

— Не знаю, не считал.

В любом случае, для Жюли это было слишком много. Она не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы преодолеть такой путь. Я видел, что она пришла в отчаяние и готова заплакать, — я-то хорошо ее знал, мою Жюли. Что же нам все-таки делать? Ускорить отъезд из Америки? Сесть в самолет, бросив наш трейлер в Виктории? Я представил себе лица наших родителей в бельгийском аэропорту: «Вы откуда? — Из Виктории. — А где это?» Жюли и сама не знала, как лучше поступить. «Ладно, будем решать это в Ванкувере, — сказал я ей наконец. — Все равно отсюда мы далеко не уедем».

Начался мелкий дождик, и мы ускорили шаг, торопясь вернуться в гараж. Машина была готова, и наш счет — тоже; при виде его мне стало так тошно, словно я нахлебался соленой морской воды. Но я не посмел протестовать, слушая, как механик перечисляет проделанные работы. Количество замененных деталей выглядело таким же устрашающим, как стоимость ремонта. Мог ли я знать, что, нажимая на тормозную педаль, спровоцирую такую катастрофу?!

Мы тотчас покинули Викторию, спеша сесть на паром до Ванкувера. Стоя на палубе парома, скользившего по воде между островами, мы смотрели на возникший вдали и медленно приближавшийся город. Мы только и знали о нем, что его название. Есть такие города на свете, которые существуют в нашем сознании только благодаря своим звонким именам. Ванкувер был из их числа.

Высадившись на берег, мы припарковали машину и пошли гулять в порт. Там мы купили открытки, и я послал одну из них отцу, горячему поклоннику Марселя Тири, с единственной фразой: «Тебе, бледнеющему при слове Ванкувер»[56]. Жюли ограничилась короткой припиской: «Мы наконец прибыли сюда и часто думаем о вас». А Люк поставил внизу свой «фирменный» знак, похожий на граффити, которыми разукрашены поезда нью-йоркского метро.

Ванкувер оказался неинтересным. Если не считать китайского квартала, он походил на американские города, из которых мы поспешно сбегали. Несколько торговых пешеходных улиц создавали бледное подобие центра, но мы быстро их обошли, а больше смотреть было нечего. У Люка обнаружилась слабость к китайской кухне. Это было видно по его довольной мордашке, обмазанной кисло-сладкой подливкой или соевым соусом, когда он ел жаркое из свинины или курицу. А еще ему очень нравились палочки для еды, которые он использовал не по назначению, а чтобы барабанить ими по столу. Хотел бы я знать, сколько едоков открыли в себе талант барабанщика, сидя в китайских ресторанах?

Жюли разбудила меня среди ночи, она больше не могла терпеть боль. Таблетка дафальгана не помогла, боль не унималась. Наша простыня была испачкана кровью. «Нужно ехать в госпиталь», — сказал я, предчувствуя худшее. В приемном отделении ее положили на каталку и увезли куда-то по коридору; меня же попросили заполнить бумаги, необходимые для ее приема в больницу. Я писал, а сам думал о Люке, спавшем в машине: счастливчик, он-то ничего не подозревает. Через час меня позвали в зал ожидания, залитый безжалостным светом неоновых ламп. Было пять часов утра. У Жюли только что произошел выкидыш. Вначале я ровно ничего не уразумел из объяснений врача, повторявшего одно и то же слово — miscarriage[57]. Такие слова ведь не каждый день услышишь. И только по отчаянию в глазах Жюли я понял, что она потеряла своего, ребенка. Ребенка, который был и моим тоже, а как же иначе. Но разве можно было сравнить ее горе и мое! Я взял ее за руку, сказав: «Бедняга Люк, он лишился сестренки». Не знаю, откуда взялась у меня уверенность, что это была девочка. Жюли молчала, сжимая мою руку изо всех своих слабых сил. Врач старался утешить нас. УЗИ показало, что плод вышел из матки целиком, а это значило, что чистка не обязательна. Через несколько часов Жюли сможет уйти из больницы. Увидев наши потрясенные лица, он добавил, что сочувствует нашему горю, но мы должны знать, что третья часть всех беременностей заканчивается выкидышем. А мы, в нашем возрасте, вполне можем зачать ребенка примерно через пару месяцев. Если же Жюли не удастся справиться с депрессией, то у них здесь есть специалисты, готовые оказать ей психологическую помощь. Пытаясь хоть немного разрядить атмосферу, врач спросил, откуда мы приехали и что делаем в Ванкувере. Предвидя неизбежный вопрос: «Дорогая ли жизнь в Брюсселе?», который, похоже, не дает покоя всем врачам на свете, я сказал только, что Жюли очень устала, и тогда ее на несколько часов перевели в комнату отдыха, где и мне тоже удалось прилечь и заснуть.

Я совершенно забыл о Люке, оставшемся в трейлере. К счастью, больничная стоянка располагалась не на крутом склоне. Когда я пришел, Люк уже проснулся и весело щебетал, лежа в своем гнездышке. Я взял его на руки и вдруг разрыдался бурно, как ребенок, не в силах унять слезы. «Какой ужас! — думал я. — Что если бы Люк стал жертвой выкидыша! И не сидел бы сейчас у меня на руках и не вытирал бы мне лицо своими мокрыми пальчиками». При виде Люка, который бросился к ней, Жюли попыталась удержаться от плача, чтобы не превращать эту встречу в мелодраму. Это ей не очень удавалось, время от времени по ее щеке все-таки скатывалась слеза. Люк, доселе никогда не видевший нас в таком состоянии, тоже расплакался, видимо, смутно почувствовав, что лишился чего-то неведомого, безымянного.