Измена. Его правда (СИ) - Тверская Вика

Нос закладывает, как во время насморка. Мне ничего не остаётся, как зарядить ему основанием ладони боковой в ухо. Я бью практически не замахиваясь, резко, неожиданно и сильно, будто вся злость и отчаяние последних дней перетекают в мою руку и делают её удар убийственно тяжёлым.

От этого удара Эдик как торпеда вылетает в приёмную и падает на пол. Элла вскакивает, и в её глазах вспыхивает дикое пламя ужаса. Она переводит взгляд с поверженного Эдуарда на мой разбитый и окровавленный нос и обратно.

Не в силах пошевелиться или сказать хоть что-нибудь, она стоит и молча хлопает глазами.

– Вон! – коротко приказываю я пытающемуся подняться Эдику и возвращаюсь в кабинет.

Меня колотит от злости. Не от боя, не от победы, а от злости на самого себя. Потому что из-за меня любой вот такой Эдик будет думать, что может обладать моей женой. Моей Мариной! Твою мать!

Любой! Подойдёт и попытается взять, забрать себе самое ценное, что есть в моей жизни.

Вернее, было… Было в моей жизни…

Я едва сдерживаюсь, чтобы не завыть и не зарычать, как зверь. Ловлю себя на мысли, что хочу пойти и добить своего приятеля. Хочу молотить его до тех пор, пока у него не останется ни одной целой косточки, пока дух его не покинет истерзанную телесную оболочку.

И я даже снова выскакиваю в приёмную, но его там уже не оказывается. А Элла по-прежнему смотрит на меня с нескрываемым ужасом.

– Ничего, – киваю я ей, роняя вокруг себя кровавые капли. – Это ничего…

Когда я забираю Анютку, Марина смотрит на меня, как на призрака. Да, выгляжу я после недавней потасовки с Эдом неважно. Кажется, она беспокоится, чтобы мой вид не испугал ребёнка.

Но дочка настолько рада меня видеть, что совсем не пугается синих теней под глазами и распухшего носа.

– Папуля, а до свадьбы заживёт? – доверчиво спрашивает она, и я отвечаю, что да, мол, обязательно заживёт, но двусмысленность этого вопроса заставляет окаменеть и меня, и присутствующую при этом Марину.

До свадьбы заживёт… Только вот мне очень, просто нестерпимо хочется, чтобы не было никаких свадеб – ни у меня, ни у моей жены. В этот момент, глядя на самых дорогих мне людей, я страстно желаю, чтобы никакой Киры никогда не существовало, и всё, что было с нами в последнее время, оказалось лишь кошмарным сном.

Я желаю проснуться и сбросить с себя морок и колдовство, но одного желания здесь недостаточно. Мне вдруг становится ужасно жалко разбитой жизни. И Марину жалко, и дочку, и себя. Не жалко только Эдика и почему-то совсем не жалко Киру, хотя она тоже пострадала из-за меня…

Ну и… хрен с ней… В конце концов, молодая привлекательная баба не останется одна.

Она, ведь, по сути, посторонний и практически незнакомый человек, внутрь которого я случайно влез. Влез и увяз. Вляпался… Размышляя об этом, я даже чувствую какую-то брезгливость, вспоминая её совершенно чужое тело, источавшее совершенно чужие соки… Брр…

Мы идём по весеннему парку и Анюта журчит, как ручеёк, рассказывая о своих новостях, случившихся в последние дни.

– А почему ты не приходишь? – наконец, задаёт она вопрос, который я так боюсь услышать. – Ты что, больше нас с мамочкой не любишь?

Сейчас сердце разорвётся на мелкие лоскутки.

– Что ты, милая, как я могу не любить вас, я вас очень люблю. Просто… просто я совершил ошибку… да, я сделал плохой поступок и теперь я должен… Я должен… В общем, мне нужно исправиться.

– И тогда ты вернёшься домой?

– Да, милая… – отвечаю я, стараясь проглотить огромный комок в горле.

– А что ты сделал? – спрашивает она.

– Я когда-нибудь потом тебе расскажу. Слушай, а ты не будешь возражать, если мы ненадолго забежим ко мне на работу? Ты посмотришь макет города, а я сделаю несколько маленьких, но очень важных дел, ладно? А потом сразу поедем… ко мне…

– А что такое макет?

Элла, увидев малышку, расцветает и переключает на неё всё своё внимание. Анька чувствует, как та к ней относится, и вьёт из неё верёвки, заставляя играть, подавать маркеры, подносить бумагу, угощения и всё в этом духе.

– Ярослав Андреевич, – говорит Элла, – там Ривкин пришёл, ожидает вашего решения. Можно его позвать?

– Можно, - киваю я.

Я, собственно, ради него и пришел в воскресенье на работу. У нас завтра с утра созвон с арабами, мне переводчик позарез нужен.

– Здравствуйте, – несмело приветствует он меня, не сводя глаз со следов недавней драки на моём лице.

– Здравствуйте, Олег Эммануилович. Я ознакомился с переводами, сделанными вами. Ну что же, хочу сказать, они превосходны. Я очень рад, что вы теперь будете работать у нас. И я уже дал распоряжение Элле, чтобы она готовила договор. Думаю, вы можете приступать прямо с завтрашнего дня.

В этот момент звонит телефон. Это Марина.

– Сейчас, простите, пожалуйста, мне нужно ответить. Да, Марина.

– Яр, я забыла сказать, что там в рюкзачке…

– Ярослав Андреевич, – заглядывает Элла, – можно Анечке мандарин дать?

– Ты… ты где это? – настороженно спрашивает моя жена. – Ты… Ты что, притащил ребёнка на работу? Сплавил его Элле? Или… может быть этой?

Её голос начинает звенеть от гнева.

– Мариш… – я осекаюсь, произнеся въевшееся, невыводимое и теперь совершенно неуместное «Мариш» вместо нейтрально-официального «Марина».

– Что?! – гневно восклицает она.

– Здесь нет… ну… то есть, здесь только Элла, ты же знаешь, как она относится к…

– Мне плевать, как вы там все друг к другу относитесь! Ты забрал ребёнка и подкинул его своим тёткам! Ты в своём уме?! Что ты за отец, если и одного дня не можешь побыть с дочерью? Зачем ты тогда берёшь её? Раз так, то вези её немедленно домой и забудь и меня, и её.

– Марина! Мы зашли на минутку, мне нужно было кое-что доделать. Мы уже собираемся уходить. Зачем ты так драматизируешь?

– Это я драматизирую?! По-моему ты совсем потерял возможность осознавать собственные поступки. Немедленно уводи её оттуда, иначе…

– Да мы уходим уже! – перебиваю я. – Прекрати истерить! Мы зашли на минуту и уже уходим.

Я отключаю телефон и в изнеможении опускаюсь в кресло. Ошарашенный переводчик смотрит на меня удивлёнными глазами.

– Семейные неурядицы, – вздыхаю я, и в этот момент телефон снова начинает звонить.

Ну всё, теперь её не угомонить… Я смотрю на экран и вдруг чувствую неприятную пустоту под ложечкой.

А этой-то что от меня нужно?

Глава 32. Марина. В одиночестве

- Мариша, родная! - раздается в трубке. Его голос такой родной и уютный, успокаивающий и... привычный, что от неожиданности я нажимаю на отбой.

Яр тут же перезванивает. Меня захлестывает волнение, но не отвечать глупо - я ведь сама ему позвонила.

- Да, - с трудом выдавливаю.

- Что-то случилось? У тебя все в порядке?

- Да, - повторяю. Надо собраться! Срочно надо собраться. - Я по поводу Анюты.

- Что с ней? - спрашивает взволнованно, и я спешу успокоить, что у нее тоже все нормально.

- Ты говорил, что хотел бы ее видеть.

- Да, конечно! Когда приехать? Когда вы будете дома?

- Домой не нужно.

Как мне не тяжело это признавать, но раз мы действительно будем разводиться, дочке не стоит видеть его у нас дома. Лучше на нейтральной территории. Пусть привыкает, что у папы теперь будет другой дом.

Занятия, которые я должна провести вместо Ларисы, начинаются в половине первого. Договариваемся, что Яр подъедет к работе и оттуда заберет Анюту.

В субботу мне становится особенно тоскливо. Иногда я мечтала остаться в нашей огромной квартире одной. Не навсегда, нет! Только на время. Провести денек в одиночестве, сделать все, до чего никогда не доходят руки.

У меня даже список отдельный есть: с фильмами и книгами, с уроками по каллиграфии и сказкотерапии.

Но сейчас мне не хочется ничего. Отвлекаюсь на уборку, монотонное махание тряпкой уводит от грустных мыслей. А потом остаток дня просиживаю перед телевизором, бездумно щелкая пультом и особо не вникая в происходящее.