Охота на гиену - Наталья Александрова

Надежда откинулась на стуле и заложила руки за голову. А вот интересно, думала она, пятьдесят два года — это его любимый возраст. А вдруг он решит, что те, предыдущие, для него несколько староваты и перейдет на женщин помоложе? Например, сорок восемь — чем не возраст? Именно столько самой Надежде. Но нужно надеяться на лучшее.

Пять женщин разного общественного положения, но одинакового возраста. Где они могли пересечься? Они могли ходить в детстве в одну школу, но они этого не делали, потому что милиция бы выяснила — такое выяснить несложно. Да Надежда и сама знает, потому что дворничиха Евдокия, например, родилась в деревне в Калининской области и приехала в город, когда ей было двадцать лет. Стало быть, в школу она ходила у себя в деревне.

Они никогда не жили в одном доме.

Это тоже милиция сразу бы обнаружила.

Они не регистрировали свой брак в одном и том же загсе или Дворце бракосочетания, потому что Римма Точилло, например, вообще никогда не была замужем. То же самое касается Дворца малютки, потому что опять-таки у той же Точилло и у директрисы нет детей, да и у Мадам Джакузи, кажется, тоже.

Надежда прикидывала и так и сяк, но ничего путного не смогла придумать. Смутная догадка забрезжила у нее в мозгу, но ускользнула, а потом вдруг послышался поворот ключа в замке, и Надежда еле успела убрать подальше разрисованные листки. Оказалось, последнюю лекцию почему-то отменили, и муж сегодня пришел пораньше.

В назначенное время Сергей пришел на указанное рыжебородым Юрой место встречи. Тот уже ждал его — в сильно поношенной спортивной куртке, с рюкзаком за плечами. Сергей тоже оделся, как велел ему новый знакомый, — потеплее и попроще.

— Сюда, — настороженно оглядевшись, Юрий приоткрыл неплотно притворенное окно подвала — А что ты так оглядываешься? — шепотом спросил Сергей.

— Да чтобы кошатники, стервецы, окошко не заметили. Заколотят так, что потом в жизни в этот подвал не попадешь. Или не выйдешь. У меня раз так было…

— Как же ты на волю вышел-то? — полюбопытствовал Сергей.

— Два дня по подвалам шастал, обходной путь искал. Хорошо, бомжи встретились, выпустили.

Проскользнув в окошко, он помог спуститься Сергею. В подвале, как и следовало ожидать, было совершенно темно и пахло плесенью. Юрий повозился в темноте, и через минуту узкий луч яркого света прорезал потемки. В первый момент Сергей слегка ослеп, но, привыкнув к новому освещению, разглядел, что источником света был фонарь, прикрепленный к строительной каске, которую надел рыжебородый следопыт, — самодеятельной копии шахтерского шлема.

— Если привык к темноте, то пошли, — сказал Юрий вполголоса, — путь у нас неблизкий.

Сергей побрел за своим новым знакомым, перешагивая горы разнообразного мусора.

В горле першило от острых неприятных запахов — смеси цементной пыли, сырости, кошачьей вони. В глубине души Сергей был на стороне пресловутых «кошатников».

Юрий уверенно находил путь среди окружающего хлама. Минут двадцать они шагали по бесконечному подвалу. Сергей уже совершенно не представлял, где они находятся и куда идут.

Неожиданно впереди забрезжил слабый свет. Юрий поднес палец к губам, призывая новичка к тишине, и крадучись двинулся к свету. Выглянув из-за очередного проема, он поманил Сергея за собой.

Подойдя к нему и заглянув через плечо, Сергей увидел идиллическую картинку.

Крупный, заросший густой клочковатой бородой до самых глаз мужчина неопределенного возраста возлежал на груде мешковины и разнообразного немыслимого тряпья и при свете горящей коптилки зашивал ватник. В ногах у него мирно посапывала собака неопределенной породы, заросшая такой же густой и клочковатой шерстью, как ее хозяин.

— Это кто к нам пожаловал? — осведомился бомж, почувствовав присутствие людей.

— Это я, Михеич, Юра! — Юрий вышел на свет коптилки, выключив свой фонарь, чтобы позволить аборигену разглядеть себя.

— А, Юрик, заходи. — Михеич сделал приглашающий жест, как гостеприимный хозяин на пороге своей квартиры, однако подниматься с импровизированного ложа не стал. — А ты, Борисовна, что же дрыхнешь? — Он ткнул ногой собаку. — Хоть бы тявкнула! Этак все имущество проспишь!

Это хорошо — сейчас добрые люди пришли, а то мало ли тут ходит всяких!

Борисовна жалобно заскулила во сне, оправдываясь, но просыпаться и не подумала.

— А с тобой, Юрик, никак новенький?

Я его раньше у вас не видел.

— Это Серега, — лаконично представил гостя Юрий, не заостряя внимания на его профессиональной принадлежности.

— Заходите, ребятки, посидите со стариком. — Михеич указал на пару поломанных ящиков, которые играли в его жилище роль то ли стульев, то ли столов.

— Выпить не хотите ли? — Он достал из кучи тряпья, на которой возлежал, бутылку с белесой мутной жидкостью.

Когда он открыл бутылку, в подвале запахло чем-то острым и тоскливым, как ноябрьские сумерки. Собачка Борисовна от этого запаха проснулась и укоризненно вздохнула.

— Это она меня воспитывает, — пояснил Михеич, — не пей, мол, Михеич! А я ей отвечаю: я оттого и от жены-то ушел, что она меня воспитывала, а тебя, шавка подзаборная, просто вон выкину!

Тут же он потрепал собаку ласково и успокоил:

— Да шучу я, шучу, куда ж я тебя, грязнуху, выгоню, совесть-то небось есть еще!

Так будете пить, ребятки?

— Нет, я за рулем, — совершенно невпопад ответил Сергей и, чтобы сменить тему, спросил:

— А почему вы собачку Борисовной назвали?

— Дак поет хорошо, тоскливо, я ее в честь Пугачевой и назвал. Так не будете пить? А не хотите и не надо, здесь и одному-то мало, — хихикнул Михеич и жадно присосался к бутылке.

Пил он долго и громко, но когда оторвался от горлышка, пойла, в бутылке почти не убавилось.

— А кудай-то вы, ребятки, идете?

— Да вот, хотим в подвал один заглянуть, что под семнадцатым домом, там что-то непонятное делается…

— Ой, ребятки, — Михеич округлил глаза, — не суйтесь вы туда. Там и взаправду что-то не то — ходит кто-то, стук-гром идет… А я за долгую свою подпольную жизнь одно уразумел: лучше поменьше видеть, поменьше слышать, поменьше знать.

Которые слишком много знают, с теми что случается? В бетон и в фундамент нового дома заместо арматурины. Почему братки-бандюганы около строительства завсегда пасутся — потому что им сподручно покойничков в бетон упаковывать. А я покуда не хочу в фундамент, я еще не все взял от жизни. — И с этими словами старый философ снова присосался к бутылке.

— А что там такое творится-то, в том подвале? — спросил Сергей, — когда Михеич оторвался от горлышка.

— Что творится? Я разве сказал, что там что-то творится? Ну была она вроде, и вдруг — раз! — и пропала. Ну мало ли что на свете бывает? Только что видел ее — и нету. Ну, может, такая планида у ней была — в этом самом месте пропасть.

— Да кто она-то? — нетерпеливо переспросил Сергей, но Михеич снова отвлекся на бутылку.

Сергей терпеливо ждал, когда бомж вернется к разговору, но когда тот, наконец, оставил бутылку, с ним произошла неожиданная перемена. Глаза его покраснели и выкатились, на губах выступила пена. Он уставился на Сергея и тихо заскулил:

— Опять, опять ты пришел! Ну что ты все ко мне ходишь? Не отдам я тебе душу! Изыди, изыди, антихрист! — Бомж несколько раз мелко перекрестился. — Изыди! Что, и креста уже не боишься? А если я тебя святой водой окроплю? — Михеич схватил свою бутылку и брызнул на Сергея вонючим пойлом..

Стало противно, и Сергей отскочил в сторону.

— Ага! Боишься святой водицы-то!

Юрий тоже вскочил и пошел прочь, поманив за собой Сергея:

— Больше он все равно ничего полезного не скажет, у него глюки начались, ведь это он тебя за черта принимает.

— Типичный корсаковский психоз, — блеснул Сергей познаниями, почерпнутыми в свое время из курса судебной медицины. — Он же здесь пожар устроить может, и себя спалит, и дом может поджечь..

— Да нет, — Юрий махнул рукой, — он уж лет десять такой и ничего не спалил. Тут подвал каменный, кислорода мало… Держится Михеич… Я и то его уже четвертый год знаю.

— А что это он бормотал — была, говорит, а потом вдруг пропала.., ты не понял?

— Да что его слушать-то? Алкаш — он и есть алкаш. Мало что ему по пьяни померещится? Сам же говорил — психоз у него, этот, как ты сказал?

— Корсаковский.

— Во-во, это что — в честь композитора, что ли? Так это же вроде Мусоргский сильно зашибал, а не Римский-Корсаков…

— Уж не знаю, в честь какого композитора, этот психоз называется, то есть по-простому он белая горячка, а только мне кажется, что Михеич и правда в том подвале что-то видел.

— Ладно, завтра мы к нему еще придем, пока он нормальный будет, с утра пораньше, и ты его про тот подвал спросишь.., да мы сейчас сами туда придем, своими глазами все увидим. А сейчас тебе придется форму свою спортивную показать.