Ей прописали смерть - Юлия Алейникова

– Почему это? Отрицательный результат – это тоже результат, – не согласилась Змеюкина. – Если врачиха завтра не объявится, будем объявлять в розыск.

– Это как? – поинтересовалась Катя.

– Позвоним Сидорову, скажем, у подруги из Сыктывкара мать пропала. Он как мент и сделает запрос по моргам и так далее. Если надо, Ирина нам официальный запрос из Сыктывкара вышлет. Кстати! Надо у нее срочно по инету фотку Тамары Константиновны запросить! – И Амалия, не откладывая дела в долгий ящик, достала мобильный.

Ирина, конечно, перепугалась, потому что мама до сих пор не объявилась, но обещала вечером переслать фотографии.

– Так, – удовлетворенно кивнула Амалия. – Теперь на станцию «Скорой помощи». Ты не помнишь, «Проспект Просвещения» по какой ветке?

– Кажется, по синей.

– Значит с пересадкой. Ну, пошли?

Глава 23

От метро «Проспект Просвещения» Катя с Амалией дворами домчались до станции «Скорой помощи».

– Ты, Кать, все время на ходу спишь, – ворчала всю дорогу Амалия. – Мы так ничего за день не успеем. Волков и адвокатов знаешь что кормит?

Катя, всю жизнь считавшая, что адвоката кормят знания, репутация и клиенты, на всякий случай покачала головой, поскольку была уверена, что не угадает.

– Ноги! Так что пошевеливайся. Бригада тебя ждать не станет, отработают свое и домой! – торопила подругу Амалия, с ловкостью горного козла перепрыгивая через сугробы и лужи.

Катя пыхтела следом, клянясь себе никогда в жизни не ввязываться больше в сомнительные истории, поскольку ничто так не выматывает, как детективное расследование. Особенно в компании Змеюкиной.

– Вы должны вспомнить, куда дели лекарство, поскольку от этого зависит жизнь еще десяти человек! – наступая на врача «неотложки», твердила Амалия.

Петр Сергеевич Горошкин, тридцати восьми лет от роду, служивший врачом на станции «Скорой медицинской и неотложной помощи», за все годы практики не встречал таких отвратительных, настырных и въедливых барышень, совершенно не желающих понять простой истины. Не может врач при такой большой нагрузке и такой низкой зарплате какие-то бесполезные пузырьки хранить или помнить про них. Мало ли что ему люди суют, когда он на вызовы приезжает! Его дело неотложная помощь и госпитализация. И ничего больше.

Но Амалия была не из тех людей, кто отступает после простого дежурного отказа. Поставив на уши всю бригаду, она погнала их на улицу обследовать машину. Вместе с ними облазила на коленках кабину и медицинский отсек. Заглянула во все щели. А после снабдила каждого своей визиткой и строго-настрого наказала в случае нахождения пузырька с лекарством звонить ей немедленно. И днем и ночью. Бригада скривилась в ответ. А толстая благодушная тетенька, дежурившая на вахте, подозвала Катю и тихонько спросила:

– И где вы, девушка, такую гестаповку отыскать сумели? Сами вроде приятная такая, а подруга у вас ну чистая фурия. Такой замуж никогда не выйти. Ни один дурак не женится. – И покивала с видом знатока.

Катя обернулась на стоящую посреди холла Амалию, раздающую последние распоряжения серому от усталости и раздражения Петру Сергеевичу и его коллегам.

Да, шансов на счастливое замужество у Амалии было немного. Это понимала даже такая неопытная особа, как Катя. Мало того что Амалия была болезненно худа, если не сказать костлява, конопата, с мелкими, остренькими чертами лица, довольно жидкими, пепельными, тусклыми волосами, она в довершение обладала на редкость въедливым, неуживчивым, склочным характером, сильно приправленным излишней самоуверенностью и непрошибаемостью. Кате стало ужасно жаль подругу. Надо быть с ней помягче и подобрее, решила она, прощаясь с сотрудниками станции и спеша вслед за покинувшей учреждение Амалией.

– Так, – глядя на часы, протянула Амалия. – Самое время позвонить Лениной маме. Перевели ее из реанимации? Она нас здорово тормозит.

Последнее замечание показалось Кате несколько неуместным, но она, как всегда, сочла за лучшее промолчать и полезла в сумку за телефоном.

– Сегодня к ней еще нельзя, – отчиталась она Амалии спустя минуту. – Но завтра уже наверняка.

– Надо подумать. Вон кафешка какая-то, давай зайдем, а то я жрать хочу страшно. Меня эти из «неотложки» просто вымотали своим пофигизмом, – пожаловалась Амалия, направляясь к какой-то забегаловке.

Лично Катя предпочла бы поголодать полчасика, пока не подвернется что-нибудь поприличнее, но спорить с Амалией она не рисковала.

– Итак, что мы имеем, – наворачивая с аппетитом сосиски с порошковым пюре из пластиковой тарелки, проговорила Амалия. – Образец лекарства раздобыть не удалось. Выяснить название организации и имена преступников, испытывавших на вас препарат, тоже. Единственную свидетельницу, Тамару Константиновну, которая наверняка знала организаторов этого преступления, разыскать не вышло.

Катя понуро кивнула. Все их попытки самостоятельно раскрыть дело провалились. Да и дело не в них, полиция тоже в данной ситуации ничего сделать не сможет. Никаких зацепок, никаких доказательств. В полиции их и слушать не станут. Сплошные Катины фантазии, и никаких фактов. Амалия занялась этим делом лишь потому, что поверила в Катин рассказ, но все усилия ее не принесли никаких результатов. Все бессмысленно.

– А значит, – продолжала рассуждать тем временем Амалия, – нам остается одно. Объявлять Муромцеву в розыск. Она единственный известный нам свидетель, который знаком и группе похудения, и недобросовестным производителям лекарства. А знаешь, – после паузы серьезно глядя в глаза Кате, проговорила Амалия. – Я думаю, ее уже нет в живых. Ее наверняка убрали!

– Почему? – онемела от ужаса Катя.

– Потому что она единственная, кого знали вы и сотрудники пансионата. И она единственная, кто знал производителей лекарства. Нет ее, нет связи.

Катя согласно кивнула. Это было логично.

Амалия отодвинула тарелку с недоеденными сосисками и задумалась.

– А ведь тебя тоже хотели убить. Именно поэтому ты ко мне и обратилась.

Катя согласно кивнула.

– Но почему? – Амалия пристально смотрела на подругу. – На Марину никто не покушался. На других теток, исключая Лену, тоже. Почему охотились именно на вас? Что ты знаешь такого, чего не знают другие худевшие?

– Понятия не имею. Я ничего не знаю. Честное слово, – покачала головой Катя.

– Нет, знаешь. Или они думают, что знаешь, – настойчиво сказала Амалия. – И ты это вспомнишь. А сейчас доедаем сосиски и едем домой. Нам надо искать Тамару Константиновну, причем, как я думаю, среди неопознанных трупов, – вонзая вилку в сосиску, проговорила Амалия.

Катю передернуло.

Володя Сидоров сидел в их с Капустиным кабинете, закинув ногу на ногу, сложив руки на животе и сыто жмурясь. Перед ним на столе стояла большая чашка с остатками чая и пустая тарелка с крошками. Горячий чай и свежие рогалики с повидлом, купленные им в соседней булочной, значительно повлияли на Володино мироощущение в сторону оптимистического восприятия действительности.

– Ну, готов слушать? – насмешливо спросил Володю Капустин, выкапывая из развала документов на столе нужную бумагу.

– Да, – вяло кивнул Володя, согласный на все, лишь бы его не заставляли шевелиться.

– Тогда слушай. Запуск нового лекарственного препарата – процесс долгий и недешевый. Начнем с того, что после изобретения или синтезирования, или как там это у них по-научному называется, формулы лекарства его испытывают сперва на биологических моделях и лабораторных животных. Если результаты положительные, разработчики получают одобрение этического комитета и утвердительное решение уполномоченного органа здравоохранения страны.

Но нам известно, что этот этап разработки препарата был проведен за рубежом, во Франции, хотя остается непонятным, каким образом, не имея официальных данных о прохождении этих стадий разработки, можно получить разрешение для исследований на людях? Подделали? Это вопрос тебе на заметку, – ткнул карандашом в Сидорова майор Капустин. – Далее, экспериментальный лекарственный препарат изучается с участием небольшого количества пациентов или здоровых добровольцев. По мере того как накапливаются данные о его безопасности и эффективности, численность пациентов, вовлеченных в исследование, возрастает, а сам препарат сравнивается с уже известными и широко используемыми в медицинской практике лекарствами, – с видом профессора вещал Капустин, забыв про закуренную сигарету и обильно посыпая пеплом свой пиджак. – Всего существует четыре фазы исследования, причем каждая из них может повторяться несколько раз до получения нужного результата. Представляешь себе геморрой? – взглянул поверх очков Капустин. – Итак. Фаза первая длится от нескольких недель до года, и участие в ней принимают от двадцати до ста человек. Фаза вторая: участвуют от ста до пятисот человек. Чего они там делают, зачитывать тебе не буду, все равно не поймешь. Фаза третья: участвуют от трехсот до трех тысяч пациентов. Ты представляешь себе, какие необходимы ресурсы, чтобы все это организовать? Ведь на протяжении всех трех фаз проводятся исследования, анализы, производятся образцы лекарства, чего-то там сравнивается. И только после этих трех фаз компания формирует так называемое регистрационное досье препарата, в котором описываются методология и результаты доклинических и клинических исследований препарата, особенности производства, его состав и срок годности. Совокупность этой информации представляет собой так называемое «регистрационное досье», которое подается в уполномоченный орган здравоохранения, осуществляющий регистрацию, – прочитал последние три предложения Капустин. – А после регистрации еще дополнительное исследование, для полного спокойствия. Ну как?