Антисоветчина, или Оборотни в Кремле - Валерий Шамбаров

В Праге и Харбине были образованы русские юридические факультеты, где маститые профессора старой школы продолжали углубленное изучение дореволюционного российского права, преподавали его молодежи, чтобы после освобождения родины от большевиков обеспечить ее квалифицированными юристами. Возникали русские организации литераторов, журналистов, художников, стремящиеся сохранить богатую культуру, утраченную и разрушаемую на советской территории… Да, это становилось сверхзадачей, сберечь «прежнюю Россию» – и донести до времен, когда она окажется востребованной.

Хотя при этом эмигранты не задумывались, а нужна ли она, такая «прежняя Россия» для России будущей? Нужна ли ей выброшенная на чужбину дикая разноголосица политических партий и группировок? Нужны ли старые или обновленные философские и социологические мудрствования, умножающие эту разноголосицу? Нужна ли старая юриспруденция, во многом способствовавшая государственной и народной катастрофе? Нужно ли упорное сохранение традиций «классического образования», которое как раз и порождало «западников», либералов, революционеров? Нужно ли ностальгическое слепое копирование устаревших Уставов императорской армии? А если открыть труды эмигрантских «классиков» военной науки, можно только подивиться ее убожеству, она осталась на уровне даже не 1917-го, а 1914 г., повторяя старые французские военные доктрины, от которых давно отказались сами французы[32].

Но нет, сомнений в «сверхзадаче» не возникало. Не было сомнений в том, что на родине, у большевиков, ничего достойного нет и возникнуть не может. В том, что Россия, когда она опомнится от революционного угара, окажется беспомощной, будет нуждаться в том, чего нет у нее, но осталось в зарубежье. И когда она начнет возрождаться, то, конечно же, это будет происходить по старым образцам. По сути, эмиграция бережно сохраняла «для будущего» больную Россию. Ту, какой она стала к 1917 г., с идеологической мешаниной, думскими и учредиловскими взглядами, накопившимися пороками. Почитайте хотя бы Бунина с его «темными аллеями», где автор больше всего тоскует о романтическом помещичьем разврате. Это что, не больное? Или эмигрантские произведения Алексея Толстого, Набокова и пр.? А Вертинский, Северянин, Ремизов, Минский? Как она была больной, предреволюционная культура, так и перетекла за рубеж. И политика перетекла, еще глубже больная, чем была в России. И больная, искалеченная «западничеством», гуманитарная наука.

Патриотизм? Да, вот этого у эмигрантов первого поколения было не отнять. Россия осталась для них святыней, все помыслы были направлены к ней. А сама идея «сверхзадачи» превращала существование на чужбине в служение покинутому Отечеству. Но в этом была и великая трагедия эмигрантов. «Настоящей» Россией они воспринимали только себя. Не замечая собственных недугов, готовили себя на роль врачей. Не понимая собственных ошибок, видели в себе грядущих учителей. Не осознав собственных проступков, претендовали быть судьями.

Темная ночь над страной

На православных календарях было 25 марта 1925 г. от Рождества Христова. На остальных календарях – 7 апреля. В больничной палате умирал патриарх Московский и Всея Руси святитель Тихон. Спросил: «Который час?» Один из присутствующих, не замечая струящихся по щекам слез, ответил: «Без четверти двенадцать». Патриарх вздохнул: «Скоро наступит ночь, темная и длинная…» Поднял руку, дважды осенил себя крестным знамением. А когда хотел перекреститься в третий раз, рука упала…

Победа большевиков в гражданской войне отнюдь не ознаменовала собой конец бедствий, обрушившихся на Россию. Даже террор еще не сокращался, наоборот, его страшный пик приходится на «мирные» времена – с конца 1920 по начало 1922 г. Расстрелы по-прежнему гремели во всех «чрезвычайках». И систему лагерей, кстати, создавал вовсе не Сталин. Она возникла по инициативе Ленина и Свердлова еще в 1918 г. Согласно постановлению о «красном терроре» концлагеря предписывалось создавать в каждом районе. Они были придатками тюрем, где не хватало мест. А в 1920 г. возникла еще одна система – Северные Лагеря Особого Назначения. Впоследствии аббревиатура СЛОН «по наследству» перешла к Соловкам. Но изначально Северных лагерей было два, в Архангельске и Холмогорах. И для каторжного труда они вовсе не предназначались. «Особое назначение» означало лагеря смерти. Сюда присылали целевым назначением – на убой. Только за январь-февраль в Холмогорском лагере было расстреляно 11 тыс. человек[75], его называли «усыпальницей русской молодежи».

Продолжались гонения на казачество. Формально геноцид не возобновился, но вместо этого был взят курс на «расказачивание». Казаков признали не народом, а «сословием», причем «упраздненным», и они попали в разряд «лишенцев», т. е. категорий, лишенных значительной части гражданских прав – наряду с дворянством, духовенством, купечеством. А территории казачьих областей расчленялись. Западную часть Войска Донского отдали Украине, остальное поделили между несколькими российскими губерниями. Киргизскую (Казахскую) автономную республику наделили чрезвычайно щедро. Отдали в ее состав территорию Уральского, Семиреченского, Оренбургского Войск, южную часть Сибирского, даже столицей республики стал Оренбург. Из Астраханского Войска вычленили Калмыцкую автономную область, из Забайкальского – Бурят-Монгольскую республику.

Особенно суровым репрессиям подверглись Кубань и Терек, которые в 1919 г. находились под властью белых и избежали свердловского геноцида. Тысячи казаков были арестованы и отправлены в Северные лагеря, откуда не возвращались. На Северном Кавказе большевистская политика сделала ставку на «революционные» народы – чеченцев, ингушей, дагестанцев и др. Поэтому здесь были созданы Горская и Дагестанская автономные республики, которым отдали значительную часть казачьих земель. От Кубани южную часть отчленили в Горскую республику, восточную часть – в Ставропольскую губернию. А вновь образованная Терская губерния сохранила лишь 19 % земель Терского Войска – узкую полосу по северному берегу Терека от Минвод до Кизляра и Каспия. Многие станицы было решено отдать горцам, а казаков из них депортировать. И с выселяемыми часто предпочитали не возиться – не проще ли перебить? В ходе депортации было уничтожено 35 тыс. казаков, казачек, детей. Перестреляли, вырезали – и никто как бы и «не заметил». Между делом…

Вопреки утверждениям советских учебников, не закончилась вместе с войной и политика «военного коммунизма». Напротив, как раз после разгрома белогвардейцев ее стали внедрять в полном масштабе. С запретом не только торговли, но и «продуктообмена», принудительным изъятием у населения всех ценностей и золота, возможностью получения продовольственных и промышленных товаров только по карточкам. Крестьян переводили на положение «рабочих», лишая всякой собственности и объединяя в коммуны или совхозы. А для окончательного перехода к системе всеобщего принудительного труда под эгидой Троцкого стали создаваться «трудовые армии». В марте 1921 г. на Х съезде РКП(б) он заявлял: «С бродячей Русью мы должны покончить. Мы будем создавать трудовые армии, легко мобилизуемые, легко перебрасываемые с места на место. Труд будет поощряться куском хлеба, неподчинение и недисциплинированность караться тюрьмой и смертью». На эти задачи Лев Давидович перенацелил свои Реввоентрибуналы, в инструкции им указывалось, что «трудовое дезертирство при данной обстановке является таким же актом контрреволюции, как и вооруженное восстание против рабочих и крестьян».

Но в это же время в советскую экономику вовсю внедрялись иностранные бизнесмены, большей частью американские! Они легко получали в концессии заводы, фабрики, богатейшие месторождения полезных ископаемых. И тот же Троцкий указывал: «Что нам здесь нужно, так это организатор наподобие Бернарда Баруха». Американский предприниматель Вандерлип умудрился получить в концессию даже всю Камчатку «для экономической утилизации»[66, 173]! (Осуществить проект помешали только японцы – им подобные аппетиты США совсем не понравились, и они поддержали на Камчатке антисоветское восстание). Ну а в целом из данных фактов хорошо видно, во что должна была превратиться наша страна по проектам «мировой закулисы». В один огромный концлагерь с бесплатным рабским трудом за пайку хлеба. Те, кто проявляет непокорство, уничтожаются, а сверхприбыли будут грести угнездившиеся в России иностранцы.

Однако Ленину и Троцкому пришлось отказаться от продолжения данной политики. Народу удавалось дурить головы необходимостью борьбы с «эксплуататорами», но когда с белогвардейцами покончили, а гайки по-прежнему закручивались, люди стали возмущаться. Покатились восстания, охватившие почти всю Россию. Их жесточайше подавляли. Опять лились потоки крови, опять людей косили расстрелы и эшелоны везли обреченных в Северные лагеря. Но движение «зеленых» было сильно своей массовостью. Уничтожали одних – за винтовки и обрезы брались другие. Мятежи усмиряли, а они вспыхивали снова. И большевики вынуждены были пойти на уступки. В марте 1921 г. Х съезд партии провозгласил нэп, в сентябре были приняты дальнейшие меры по смягчению экономической политики. Хотя сам Ленин считал это «отступлением» на пути строительства социализма, тяжело переживал и писал Троцкому, что подобное «отступление» может быть только временным, для «перегруппировки сил»[7, 96].