Антисоветчина, или Оборотни в Кремле - Валерий Шамбаров

Крайняя политизация русских сказалась и за рубежом. Несмотря на огромное количество беженцев, рассеявшихся по всему свету, такого явления, как «русская диаспора», не возникло. Ведь на чужбину выплеснулся весь спектр партий и движений от монархистов до анархистов. А в эмиграции добавились споры по поводу причин поражения, дальнейших судеб России, персональное соперничество лидеров. И существующие политические группировки продолжали делиться и почковаться. Так, лишь во Франции оказалось зарегистрировано более 300 эмигрантских организаций.

Монархисты создали свой Высший Монархический Совет (ВМС), но тут же размежевались на «франкофилов» и «германофилов», на сторонников великого князя Кирилла Владимировича и великого князя Николая Николаевича. Партия кадетов раскололась на «левое» и «правое» крыло, эсеры – на семь или восемь группировок. Меньшевики сумели сохранить партийное единство, но продолжали исповедовать марксизм, а после ужасов гражданской войны это учение стало у русских очень непопулярным. Образовалась группировка «учредиловцев» – тех, кто был причастен к разогнанному большевиками Учредительному Собранию считая себя «законной российской властью». Но и они разделились на «правых» и «левых».

Да что уж говорить о политических делениях, если размежевание произошло даже в церкви! За рубежом оказались два православных митрополита. Один, Евлогий, был поставлен в России партиархом Тихоном. Но само патриаршество возродилось во время революции на Поместном Соборе 1917-1918 гг. И часть духовенства Московскую патриархию не признала, в 1922 г. в Сербии был созван Собор зарубежных архиереев, который избрал митрополитом Антония и поставил его во главе созданного на Соборе Архиерейского Синода. Этим было положено начало отдельной Русской православной церкви за границей, так называемой «Карловацкой».

Некоторые и в эмиграции устроились довольно неплохо. Например, тузы российских банков, промышленности, купечества, Рябушинский, Нобель, Гукасов, Терещенко и иже с ними, создавшие свою организацию – Торгпром. Они сохранили значительную часть капиталов, заблаговременно переведенных за рубеж, вкладывали их теперь в западный бизнес. Не бедствовали и великие князья. Бывшие дипломаты, в распоряжении коих остались весьма значительные суммы, объединились в Совет послов. В эмиграции возникло несколько русских масонских лож – «Северное сияние», «Северная звезда», «Северное братство», в них входили многие видные политические и общественные деятели: Чайковский, Керенский, Кускова, Амфитеатров и др.

Кроме политических структур, были еще и воинские. Самым крупным являлась Русская армия Врангеля, эвакуированная из Крыма в Турцию и на Эгейские острова. Другой центр белых отрядов существовал в Польше под руководством Савинкова и генерала Перемыкина. Особняком стояло «Братство русской правды» (БРП) П.Н. Краснова, С.Н.Палеолога и кн. Ливена, ориентирующихся на Германию. Два конкурирующих центра Белого движения возникли на дальнем Востоке: один в Харбине, под руководством генералов Хорвата и Дитерихса, пользующихся покровительством местного властителя Чжан Цзолиня, второй в Нагасаки, где находился атаман Семенов, ориентирующийся на японцев. Все эти группировки, партии и течения спорили, ссорились, смешивались в самых разнообразных сочетаниях.

А кроме «общероссийских», существовали еще и казачьи, украинские, армянские, азербайджанские, грузинские, северокавказские, среднеазиатские организации. И тоже во множественном числе! Одни готовы были держаться заодно с русскими, другие выступали под знаменами непримиримого сепаратизма. Но даже среди сепаратистов единства не было. Допустим, у украинцев существовали организации Петлюры, Коновальца, Скоропадского, Тютюнника, ориентировавшиеся на разные западные державы и не ладившие друг с другом.

Сперва все эмигранты верили, что их пребывание за границей будет недолгим, что положение в России скоро изменится. Только расходились во мнениях, как именно это произойдет. Одни полагали, что сам коммунизм переродится, как переродилась революционая Франция в империю Наполеона. Другие возлагали надежды на народное восстание, которое свергнет большевиков. Третьи – на иностранное военное вмешательство. Ну неужели Запад рано или поздно не разберется, что большевики – насильники и узурпаторы, что они опасны для других стран? Вот и двинет силы, разгромит их.

Не тут-то было. Западные державы предпочитали не воевать с большевиками, а торговать. Если в 1913 г. в Голландии даже существовал общественный Комитет помощи политзаключенным в России, который ставил перед собой задачу бороться «против тюрем и казней русского самодержавия», то теперь зарубежные правительственные и общественные круги на информацию о зверствах большевиков и призывы о помощи сухо отвечали, что их реакция «будет истолкована как вмешательство во внутренние русские дела» или даже, что «официальный протест может быть истолкован как сочувствие контрреволюционным элементам».

Мало того, европейские власти принялись помогать большевикам разлагать эмиграцию. Советское правительство в это время развернуло масштабную агитацию за «возвращенчество», для этого по радио 7 апреля 1921 г. было передано обещание амнистии рядовым белогвардейцам, а 3 ноября 1921 г. вышло постановление ВЦИК по данному поводу. И для союзной администрации это стало прекрасным поводом прекратить помощь эмигрантам. Дескать, теперь вам ничего не грозит, так что и содержать вас больше незачем. Советских агитаторов беспрепятственно допускали в беженские лагеря, французское командование тиражировало и распространяло призывы к возвращению на родину.

Правда, те, кто поверил им, дорого за это расплачивались. Многих расстреливали сразу же по прибытии в советские порты, отправляли в лагеря. Некоторым позволяли доехать до дома, но потом тоже подгребали за решетку. Всего в течение 20-х годов удалось заманить в Россию 181,5 тыс. эмигрантов. Основная часть, около 122 тыс., вернулась в страшном 1921 г., и для большинства из них путь «домой» стал всего лишь дорогой в могилу. Слухи об этих расправах вскоре стали проникать за рубеж – можно ли было утаить массовые казни в портовых городах: Одессе, Новороссийске? Некоторым из тех, кто побывал на родине и чудом спасся от гибели, удавалось вторично бежать за границу и рассказать о пережитом[105]. Нет, Запад ничего подобного «не слышал». Информацию об обмане и истреблении реэмигрантов не публиковали зарубежные газеты, она не всплывала ни в парламентах, ни в общественных организациях.

В 1921 г. Врангелю все же удалось спасти свою армию, договориться с правительствами Болгарии и Сербии, перевезти туда свои части, устроить их на дорожные и другие работы, на службу в пограничную стражу. Но подобные меры лишь продлили агонию Белой гвардии. В апреле 1922 г. открылась Генуэзская конференция, куда впервые была официально приглашена советская делегация. И по ее настоянию было принято решение о роспуске антисоветских военных формирований.

Становилось ясно, что изгнание затягивается дольше, чем предполагалось изначально. Тем не менее эмигранты были убеждены, что рано или поздно ситуация изменится. И основой их существования стала идея «сверхзадачи»: сберечь в своей среде «прежнюю Россию» и передать России новой, когда она будет возрождаться. Это признавалось главным смыслом жизни за рубежом, помогало переносить все трудности и лишения. Ведь Русское зарубежье верило, что оно – лучшая часть народа, его «сливки», элита. Считало себя носительницей духовных, культурных и государственных традиций. Вот и требовалось сберечь их – и донести…

Так, Врангель начал создавать Русский Общевоинский Союз (РОВС), где солдаты и офицеры состояли бы на учете – чтобы сохранить для будущего кадры и традиции старой российской армии. Для этого организовывались кружки и курсы, проводились сборы. В Париже были открыты Высшие военно-научные курсы под руководством профессора генерала Н.Н. Головина. Вокруг них собирались светила генштабистов, проводились конференции. Если удавалось достать денег, издавались учебные пособия, труды по военной теории.

Эмигранты стремились сберечь и научный, культурный потенциал прошлого. Чтобы не угасли традиции российского образования, организовывались гимназии, девичьи институты, кадетские корпуса. Появлялись научные общества. Впрочем, техническая интеллигенция быстро нашла себе иное применение. Российских физиков, химиков, инженеров, математиков охотно принимали в иностранные фирмы, хорошо платили – и они отдавали свои способности и знания уже не своей стране и народу, а чужим. Но гуманитарные науки имеют национальную специфику, и философы, историки, социологи, экономисты вращались в среде соотечественников, создавали академические организации в Белграде, Харбине, Праге, Париже, Берлине, проводили симпозиумы, семинары, издавали журналы. Делались попытки переосмыслить российскую трагедию, возникали новые теории «сменовеховцев», «евразийцев», «Новый град». Создавались богословские курсы.