Песнь ста миров - Цзюлу Фэйсян

Липкая теплая жидкость окрасила руку Чу Е в алый цвет. Он потерянно застыл, а императрица все продолжала кашлять.

– Когда началась… кровь? – Его голос слегка дрогнул, было слышно, как он пытается сдержать тревогу.

– А что? – тихо выдавила она два слова.

– Двенадцать лет назад, – спустя долгую паузу отстраненно начал он, – мой отец… князь Цзинь Чу Сян был ложно обвинен и обезглавлен. Сто тридцать человек из его дворца отправили в ссылку за Великую стену.

Внезапно до Чао Чэ дошел смысл его слов, и она тут же усмехнулась:

– Мои поздравления, ваше величество, месть свершилась. – На его бледное лицо было тяжело смотреть, однако она продолжила улыбаться. – Что же с вашим лицом? Разве вы не должны быть рады, ведь терпели все эти двенадцать лет и вот наконец-то закончили свою кровавую месть. Ах… Как я могла забыть? Дочь вашего врага все еще спокойно живет. Должно быть, она как кость в горле, ну разве здесь порадуешься?

– Чао Чэ! – раздраженно воскликнул Чу Е.

Насмешка сползла с ее лица, и, вцепившись в него взглядом, Чао Чэ холодно произнесла:

– Мой отец, император, назвал меня принцессой Чаоян[14] в надежде, что жизнь моя будет прекрасна и великолепна, подобно утренней заре. Но сейчас… – Она коснулась крови на руке мужа. – Во имя все еще живущей в тебе ненависти и гордости, что у меня осталась, убей меня.

Чу Е стиснул челюсти и раздраженно пошел прочь из ее покоев, ступая быстро, словно желая сбежать.

Женщина перевела взгляд на непрекращающийся дождь за окном и тихо пробормотала:

– Скажи, повеситься мне или утопиться в озере? – Она замолчала ненадолго в раздумьях. – Нет, слишком просто… Я, принцесса Чаоян, должна умереть особенной смертью.

В день, когда на землю опустился иней[15], Чао Чэ облачилась в свое прекрасное и затейливое одеяние и сообщила служанке, что ей срочно необходимо лично увидеться с императором. В этот час он как раз был занят утренней аудиенцией, и императрица, велев запрячь экипаж, немедленно выдвинулась со свитой во дворец Чэнтянь.

Когда они достигли дворца и старший евнух доложил о визите, ярко-красные двери наконец-то открылись перед ней, и Чао Чэ, подняв глаза, взглянула на императора. Возвышаясь над каждым, он держал в руках целую империю, вот только не было места более одинокого, чем его трон – эта истина была известна Чао Чэ еще с малых лет. Неожиданно она вспомнила слова, что когда-то сказала Чу Е под ярким пламенем красных свечей:

– Скоро я буду с тобой, А-Е, а ты со мной. И мы проведем эту жизнь вместе, хорошо?

Тогда, слушая ее слова, он наверняка тайком смеялся над ней.

И пусть. Ведь союз их и правда теперь казался не более чем шуткой.

Женщина изогнула губы в яркой и вежливой улыбке, потом, встав на колени у входа, глубоко поклонилась и, по велению традиции, повторила действие еще восемь раз.

В зале в ту же минуту поднялся шум, и сердце императора резко наполнилось тревогой.

Чао Чэ не стала дожидаться его позволения подняться и встала на ноги сама. Устремив взгляд на золотую табличку над императорским троном, она громко произнесла:

– Я, Чао Чэ, проявила непочтительность к родителям, впустила волка в их дом, и теперь мне не вернуть землю предков. Лишь смертью могу вымолить прощение. Пусть на престоле царит покой и страна живет вечно!

Она сделала небольшой шаг назад, к лестнице из восьмидесяти одной ступени, которую украшали вырезанные из камня драконы, из спин которых торчали напоминающие каменные лезвия гребни.

От осознания, что именно она собирается сделать, Чу Е побледнел, а его вены мгновенно заполнил ужас. Он яростно закричал:

– Не смей! Схватить ее!

Однако прежде, чем мужчина успел закончить фразу, Чао Чэ с улыбкой на губах и прямой спиной повалилась назад.

«Вот и все, Чу Е, давай забудем и любовь, и ненависть».

– Не позволю! Вернись…

Его осипший от крика голос обратился скрежетом ледяного ветра в ее ушах, не оставив больше ничего.

Глава 7

Он снова видел Чао Чэ, она вошла в комнату с жидкой кашей в руках.

– Я случайно передержала ее на огне, А-Е, попробуй. – Она уселась рядом и посмотрела на него сияющими глазами, а затем, дождавшись, когда он послушно выполнит просьбу, нетерпеливо спросила: – Ну как, вкусно?

– Вкусно.

Его привел в чувство собственный тихий ответ. Рядом с ним сидела Лу Юнь, держа в руках чашку рисовой каши. Расплывшись в улыбке, она произнесла:

– Вот и хорошо, что вкусно. Варила я долго.

Не Чао Чэ.

Эта подобная солнцу и не готовая мириться с унижением гордая женщина покинула его жизнь так решительно, что то было почти жестоко. С ужасающей простотой оставила его раз и навсегда.

– А-Е, – с неожиданной ноткой застенчивости начала Лу Юнь. – В нашу прошлую встречу отец спросил меня… спросил, не говорил ли ты со мной о женитьбе.

Взгляд императора постепенно охладел.

– Тебе стоит найти другого благородного мужчину, Юнь.

Ее руки с кашей дрогнули.

– Что… ты хочешь сказать?

– В моем сердце уже есть человек, и места другому там нет.

Совладав с дрожью, девушка усмехнулась:

– И кто это? Принцесса Чаоян? Она мертва!

Холодный взгляд Чу Е поймал ее.

– Не заставляй меня повторять.

– Хорошо, ваше величество, замечательно! – мрачно усмехнулась Лу Юнь и гневно вылетела прочь.

В последнее время мысли Чу Е увлекали его прочь из реального мира. Во время утренних аудиенций в дверях дворца Чэнтянь ему виделась прямая фигура Чао Чэ. С церемонной и отстраненной улыбкой она говорила: «Пусть на престоле царит покой и страна живет вечно!» – а в следующее мгновение превращалась в разорванное тело, истекающее кровью на ступенях из белого кирпича и приводящее своим видом в ужас.

Он видел ее во время просмотра императорских отчетов, слышал ее холодный вопрос: «Удобно ли тебе сидится на украденном троне?»

В тишине ночи он, казалось, чувствовал ее в своей постели. Утомленная разгоряченной связью, она сворачивалась в его объятьях и бормотала: «Первым у нас обязательно родится мальчик. Старшие братья души не чают в младших сестрах, а вот старшей сестрой быть утомительно». А иногда он будто видел ее мрачно стоящей у кровати: она смотрела на него, не говоря ни слова, а затем принималась ронять кровавые слезы.

Порой во сне Чу Е видел собственную мать, со слезами в голосе молящую о справедливости, и видел летящую на землю голову отца.

Воспоминания были подобны бесчисленным иглам, что каждый день и каждую ночь вонзались в