Девять с половиной - Марина Рыбицкая

   – Хорошо, – кивнула я.

   Мир вокруг закрутился, вращаясь все быстрее и быстрее.

   – Не уходи! – поймали меня сильные руки, прижимая к груди. – Не покидай меня, Амариллис!

   – Я вернусь, – пообещала я.

   И упала в обморок. Не все же другим обламывать хорошие начинания!

   – Амариллис… – Меня разбудил тихий стон.

   Судя по звездам, сиявшим в открытые окна-двери с развевающимися от легкого ветерка прозрачными занавесками, – за полночь. Светила молодая луна, в полумраке помещения были погашены лампы и масляные светильники. Лишь курильница испускала легкий сладкий дымок благовоний.

   – Ничего себе полежала, – пробормотала себе под нос, нежась в теплых мужских объятиях на удобной кровати.

   Агилар лежал, склонив голову мне на плечо, и дремал с полузакрытыми глазами, уткнувшись носом в мою шею в очень неудобной позе.

   Я пошевелилась, стараясь сползти пониже и дать ему возможность устроиться более удобно. К тому же ошейник больно впился в кожу и давил, несмотря на свой маленький вес и изящность. Съесть его, чтобы не мучиться, что ли?

   Мужчина резко вскинулся от моих ерзаний и проснулся, выпуская из кольца своих рук.

   – Тебя осмотрел лекарь и сказал, что ты упала из-за переутомления, – с тихим смешком произнес Агилар.

   Я тут же себя пощупала во всех местах, ища переутомление или хотя бы его признаки. В конце концов, если я уже все отработала, то где мой ужин?

   – Я не стал его разочаровывать, – продолжил Агилар, стягивая с меня шелковую простыню. – Все равно это станет правдой через какое-то время.

   – Возможно, – не стала я спорить, откровенно разглядывая то, что мне предлагалось, и находя это весьма и весьма впечатляющим. – Так почему я потеряла столько времени?

   Он надо мной навис и сказал со значением:

   – Но я думаю, что ты упала от избытка чувств. Я тебе понравился. – И улыбнулся, показывая белые, как жемчуг, крупные зубы.

   – Вероятно, – плотоядно облизнулась я, рассматривая то, что мне особенно понравилось. То есть все! – Еще варианты будут?

   – Испугалась? – Черные брови сошлись у переносицы. В глазах цвета грозового неба мелькнули неуверенность и тщательно контролируемое железной волей желание.

   По телу прокатилась волна похоти, зовущая этого мужчину сделать со мной все мыслимое и немыслимое, разрешенное и запретное…

   – Угадал, – раздула я ноздри, вбирая в себя его запах. Запах распаленного мужчины, запах жизни и насыщения. – Я испугалась того, что я могу с тобой сделать, мой сладкий.

   – Покажи! – бросил он мне вызов.

   И мне стало не до рассуждений.

   Девушки в обозе работорговцев и в гареме все время шушукались за моей спиной, мечтая о какой-то мифической любви Лейлы и Меджнуна, искренне ожидая от влюбленного мужчины причитаний, стонов, вздохов и длительного словесного изъявления чувств.

   Наверное, я не женщина, потому что чьи-то долгие рассусоливания меня сейчас совсем не интересовали. Я умирала, так хотела ЕСТЬ! И не только в смысле обычной пищи.

   Мое тело жило своей жизнью, испуская феромоны желания и требуя удовлетворения. Удовлетворения, которое мне мог доставить этот мужчина. И не важно, что я понятия не имела, как это достигается. Что-то внутри вело меня по правильной дороге, куда я позвала Агилара и не собиралась отпускать его.

   Голод ударил в голову, затмевая все разумное, и я набросилась на мужчину, как оголодавшая хищница, как рысь, как тигрица. Обхватила руками его лицо, впилась в губы и целовала, пока Агилару от силы чувств не перекрыло дыхание. Я впитывала его страсть, желание, томление. Но как же этого было мало!

   Тонкий ручеек насыщения, едва заметный, постоянно прерывающийся. Скорее дразнящий, чем наполняющий.

   Я застонала от досады. Мало-мало-мало! Хочу еще!

   – Что с тобой, сегилим? [5 - На местном языке – «любимая».] – Агилар скинул ошеломление, вызванное моим страстным натиском, и вернулся в свой обычный мир сильных мужчин.

   Он перевернул меня на спину и навис сверху, пытливо заглядывая в глаза, ища причину раздражения.

   – Я хочу большего, – прошептала я, притягивая его к себе. – Сейчас!

   – И ты это получишь, – хищно оскалился он, опускаясь на меня.

   – Не торопись, исталган [6 - На местном языке – «желанная».], – шептал он мне, покрывая жаркими поцелуями мое лицо. – Я не хочу сделать тебе больно.

   – Еще! – потребовала я, выгибаясь навстречу. – Хочу еще!

   – Погоди, – простонал Агилар, припадая лицом к моей груди. – Ты такая узкая там. Я боюсь сделать тебе больно.

   Мне уже было больно. Больно оттого, что темная суть рвалась наружу, призывая вцепиться в мужчину, оплести его телом и высушить, удовлетворяя свой скрытый голод.

   Это все уже когда-то происходило со мной. Но где? Когда? Память не хотела откликаться, советуя использовать то, что есть сейчас, не оглядываясь на то, что было раньше.

   Меня вел голый инстинкт выживания, подталкивая к Агилару. Мое тело разрывалось на части от двойственности: стремления следовать потаенным желаниям и боязни испытать на себе мужскую страсть. Наконец желание затмило рассудок…

   Агилар застонал и больно прикусил нежную мочку моего уха, вызывая невольную реакцию. Рявкнул вполголоса, отодвигая:

   – Немедленно прекрати! А то я не выдержу!

   Он отстранился, взял с прикроватного столика сосуд. И протянул мне чашу с каким-то густым красным сиропом:

   – Отпей глоток!

   Я послушно отпила. На вкус приторно-сладкий с легкой горчинкой. Но подействовал на меня странно: голова стала легкой и пустой, а тело невесомым.

   В один миг пришла резкая боль, словно во мне рвалась натянутая струна.

   – Прости, нафасим [7 - На местном языке – «мое дыхание».], – прошипел Агилар сквозь стиснутые зубы, с трудом удерживая себя от движения. – Сейчас должно быть легче…

   Я почти не слышала его слов, они доносились будто издали. Мои слух и зрение практически отключились, осталось одно осязание. И чудовищный нематериальный голод. Внутри возник непонятный жар, постепенно распространяясь по всему телу, следуя по кровотоку, возбуждая и сводя с ума.

   Я провела ногтями вдоль спины.

   Агилар застонал и медленно, безумно медленно начал свою вечную игру завоевания женщины.

   – Скажи мне, – мучительно выдохнул он, – если тебе… будет больно.

   – Не отвлекайся, – посоветовала я ему.

   И мы, сплетенные на шелковых простынях, забыли обо всем. О своих страхах и неуверенности, о странной, причудливой игре «рабыня – раб – госпожа – господин» и о целом мире за нашими окнами и стенами!