Призраки (Haunted) - Чак Паланик

Он такой же, как их дети школьники. Только старый. И они начинают ему подыгрывать – просто не могут удержаться. Ведь он такой милый, он так им нравится: с этой его бейсболкой, повернутой козырьком назад, с этой музыкой у него в наушниках – такой громкой, что ее слышно даже тому, кто стоит рядом.

Мистер Уиттиер в коридоре, в своем инвалидном кресле. Он поднимает руку, выставляет ладонь, растопырив пальцы, и говорит:

– Дай пять…

И все дамы из волонтеров, проходящие мимо, хлопают его по ладони.

Да, пожалуйста. Ангелам тоже хотелось бы быть такими в 90 лет: современными, молодыми душой. В курсе всех новых веяний. А не окаменелыми ископаемыми, какими они себя чувствуют уже сейчас…

Мистер Уиттиер, древний старик – он во многом моложе всех этих дам волонтеров, которым всего то за тридцать или за сорок. Этих ангелов средних лет, которые моложе его в два три раза.

Мистер Уиттиер с ногтями, накрашенными черным лаком. С серебряным колечком в старческой ноздре. С татуировкой – в виде браслета из колючей проволоки – на лодыжке.

С тяжелым перстнем черепом, болтающимся на костлявом пальце.

Мистер Уиттиер, который моргает глазами, затянутыми мутной пленкой катаракты, и говорит:

– Пойдешь со мной на выпускной бал?

Ангелы хихикают и заливаются краской. Смеются над старым проказником, таким забавным и безобидным. Садятся к нему на колени – к старику в инвалидном кресле. Его острые старческие коленки врезаются в их подтянутые, всегда в тонусе бедра, наработанные с личным тренером.

Вполне естественно, что в какой то момент ангела прорывает. И она изливает свои восторги старшей медсестре или кому то из санитарок: какой замечательный мистер Уиттиер. Он по прежнему молод душой. Полон жизни.

А медсестра смотрит не мигая, приоткрывает рот, на секунду задумывается, а потом говорит:

– Конечно, он ведет себя, как мальчишка… И ангел говорит:

– Мы все должны оставаться такими, как он. Не терять вкуса к жизни. Сохранить этот юношеский восторг. Бодрость духа.

Мистер Уиттиер, он такой молодец. Они всегда это говорят. Эти ангелы милосердия. Эти ангелы благотворительности. Бедные глупенькие ангелы. А медсестра или нянечка скажет:

– Мы все были такими же… бодрыми. – Уходя прочь, она скажет: – В его возрасте.

Он вовсе не старый.

Вот так правда всегда выплывает наружу.

У мистера Уиттиера прогерия. На самом деле ему восемнадцать лет. Это подросток, который скоро умрет от старости.

Один из восьми миллионов детей страдает синдром Хадчинсона Гилфорда. Эту болезнь называют еще прогерией, или детской старостью. Генетическая мутация в белке Ламин А вызывает ускоренное старение организма. Человек стареет в семь раз быстрее. И молоденький мистер Уиттиер – с его зубами, как будто не помещающимися во рту, большими оттопыренными ушами, выпученными глазами и разбухшими венами на лысом черепе – превращается в стошестнадцатилетнего старика.

– Можно сказать… – как он всегда говорит этим ангелам, отмахиваясь морщинистой рукой от их заботливого сочувствия, – что у меня не человеческий век, а собачий. Живу и старею по собачьему летоисчислению.

Через год он умрет от сердечного приступа. Просто от старости, когда ему еще не исполнится и двадцати.

После этого ангел вообще пропадает, на время. Просто все это слишком печально. Мальчик, который, может быть, младше твоего собственного ребенка, умирает один, в больнице. Этот ребенок, с такой жаждой жизни, он так отчаянно хочет, чтобы ему помогли; так тянется к людям, которые рядом – к ней, – пока еще не поздно.

Это так тяжело.

Лучше этого не видеть.

И все же на каждом занятии по йоге, на всех заседаниях родительского комитета, всякий раз, когда она видит подростка, ей хочется плакать.

И ангел решает: она должна что то сделать. И она возвращается, чуть притушив яркость своей лучезарной улыбки. Она говорит ему:

– Я все понимаю.

Она украдкой проносит ему пиццу. Новую видеоигру. Она говорит:

– Загадай желание, и я сделаю, чтобы оно исполнилось.

Этот ангел, она вывозит его в инвалидной коляске через пожарный выход, и они едут в парк покататься на русских горках. Или гуляют по торговому центру. Этот старый подросток и красивая женщина, годящаяся ему в матери. Она поддается ему в пейнтболе и дает застрелить себя, хотя у нее вся прическа – в краске. И его инвалидное кресло тоже. Она играет с ним в «Laser tag». В один жаркий солнечный день она чуть ли не на руках таскает его морщинистую полуголую тушку наверх, на водяную горку – раз за разом, полдня.

Он никогда не раскуривался, и поэтому ангел ворует траву из тайника своего ребенка и учит мистера Уиттиера курить бонг – специальный кальян для дури. Они разговаривают. Едят картофельные чипсы.

Ангел, она говорит, что ее муж весь ушел в карьеру. Дети растут, отдаляются от нее. Каждый – сам по себе. Семья разваливается на части.

Мистер У. говорит, что его предки не выдержали и сломались. Им надо заботиться о других детях: у них еще четверо, кроме него. Если бы они не отдали его под опеку суда, они бы никогда не сумели устроить его в больницу. Они еще ходят его навещать, но все реже и реже, а скоро и вовсе не будут ходить.

И когда он заканчивает свой рассказ, под звуки тихой гитарной баллады, он начинает плакать.

Больше всего на свете ему бы хотелось кого нибудь полюбить. То есть заняться любовью, по настоящему. Ему так не хочется умирать девственником.

Вот тогда он и скажет сквозь слезы, льющиеся из красных с укурки глаз:

– Пожалуйста…

Этот морщинистый старый ребенок шмыгнет носом и скажет:

– Пожалуйста, не называйте меня мистером. Он скажет ангелу, которая гладит его по лысой голове в темных старческих пятнах:

– Меня зовут Брендон. Он подождет. И она это скажет:

– Брендон.

И, конечно же, после этого они трахнутся.

Она – нежная и терпеливая. Мадонна и шлюха. Ее длинные, стройные ноги, подтянутые на йоге, раскинутся для этого голого, сморщенного гоблина.

Она – алтарь и жертва.

Красивая, как никогда: рядом с его старым телом в пятнах и выступающих венах. Никогда прежде она не чувствовала в себе столько силы, как в эти мгновения, когда он дрожал над ней и пускал слюну.

И черт побери – как дорвавшийся девственник, он возьмет все по полной программе. Он начнет в миссионерской позе, а потом отведет ее ногу высоко вверх. Сперва – одну, а потом – обе. Держа ее за лодыжки, так что его задыхающееся лицо окажется между ее коленями.

Хорошо, что она занимается йогой.

С мощной эрекцией, как от виагры, он наяривал ее сзади, поставив раком, и прервался лишь на секунду, чтобы заправить ей в задний проход, и продолжил долбиться, пока она не сказала ему: так не надо. У нее все болело, она была в полном отрубе, и когда он согнул ей ноги, заводя их ей за голову, ее лицо вновь озарилось лучезарной, фальшивой ангельской улыбкой.

После этого он кончил. Ей в глаза. Ей на волосы. Попросил сигарету, которой у нее не было. Поднял с пола бонг, валявшийся у кровати, раскурил очередную порцию и не предложил ей затянуться.

– Пожалуйста…

Этот морщинистый старый ребенок шмыгнет носом и скажет:

– Пожалуйста, не называйте меня мистером. Он скажет ангелу, которая гладит его по лысой голове в темных старческих пятнах:

– Меня зовут Брендон. Он подождет. И она это скажет:

– Брендон.

И, конечно же, после этого они трахнутся.

Она – нежная и терпеливая. Мадонна и шлюха. Ее длинные, стройные ноги, подтянутые на йоге, раскинутся для этого голого, сморщенного гоблина.

Она – алтарь и жертва.

Красивая, как никогда: рядом с его старым телом в пятнах и выступающих венах. Никогда прежде она не чувствовала в себе столько силы, как в эти мгновения, когда он дрожал над ней и пускал слюну.

И черт побери – как дорвавшийся девственник, он возьмет все по полной программе. Он начнет в миссионерской позе, а потом отведет ее ногу высоко вверх. Сперва – одну, а потом – обе. Держа ее за лодыжки, так что его задыхающееся лицо окажется между ее коленями.

Ангел, она оделась и спрятала под пальто бонг, тайком позаимствованный у своего же чада. Повязала на голову шарф, чтобы прикрыть липкие волосы, и собралась уходить.

У нее за спиной, когда она открывала дверь, мистер Уиттиер сказал:

– Знаешь, мне никогда не делали минет… Когда она выходила из его палаты, он смеялся. Смеялся. Потом, по дороге домой, у нее зазвонит мобильный. Это будет Уиттиер с предложениями садо мазо, минета, тяжелых наркотиков. И когда она скажет ему:

– Я не могу… Он скажет:

– Брендон. Меня зовут Брендон. Брендон, скажет она. Больше мы не увидимся, никогда. Вот тогда он и скажет ей, что соврал. Про свой возраст. Она спросит по телефону:

– У тебя не прогерия?

И Брендон Уиттиер ответит:

– Мне еще нет восемнадцати.

Ему еще нет восемнадцати. И у него есть подтверждение: свидетельство о рождении. Ему тринадцать. Так что она только что совратила малолетнего.