Витязь в барсовой шкуре - Шота Руставели

25. Сказ о том, как направились Тариэль и Автандил к пещере и как увидели они Асмат

Видеть это горе было — боль души для Автандила.Но сказал: «Еще есть сила. Потерпи. Всему есть час.Милосердье есть у бога, хоть твое страданье строго.Будь вам разная дорога. Он в любви не свел бы вас.

Кто в любви, с ним злоключенье, в жизни знает огорченье.Но, узнав сперва мученье, знает после радость он.У любви свои законы: в смерть ведет, и будит стоны.Обезумлен ей ученый, — неученый научен».

Так, поплакавши, отбыли. По равнине серость пыли.До пещеры путь стремили. Встречу им бежит Асмат.Были слезы, целовались. С плачем нежно обнималисьИ вестями обменялись. Верный верных видеть рад.

Говорит Асмат: «Могучий боже! Ты, в ком гром и тучи.Ты, как солнце, лаской жгучей, нас наполнил, дал нам сил.Как, хваля, могу с хвалою достохвальной пред тобоюБыть? Стократною слезою ты меня не истребил».

Тариэль сказал, вздыхая: «О, сестра моя! Родная!Слезы вечно проливая, я скорблю о том же здесь.Знали радость, — с ней мученье. В том судьбы постановленье.О тебе лишь сожаленья, а не то б я в смерти — весь».

Если жажда мучит злая, кто же здравый, пить желая,Брызжет, воду проливая? Слезы льются как ручей,Если влагу кто иссушит, смерть придет и все разрушит.Ах, печаль язвит и душит. Нет жемчужины моей».

Также в сердце Автандила вспоминанье больно было.«О, заря! Златая сила! Без тебя живой ли я?Без тебя и жизнь томленье. Как сказать мои мученья?И какой тоской горенья сожжена душа моя.

Роза как без солнца станет расцветать и не завянет?И каким удел наш глянет, если солнце за горой?Дух во мне единоверца со цветами. Вянет сердце.Все ж, есть где-то к встрече дверца. Каменей, но будь собой».

Душу вздохом утишили, хоть огонь был в полной силе.Больше слов не говорили. В том же, сердцем, и Асмат.Жара также в ней не мало. Шкуру барсову постлала.Сели. В них печаль устала. И светлее говорят.

Хорошо бы хлеба-соли. Да в такой живут тут доле, —Хлеба нет, а мяса боле, и поменее гостей.Тариэля угощают. Тело пищи не вмещает.Пожевал кусок, — бросает. И конец трапезе всей.

Нет отрады в слове спора, — есть уютность разговора.Сердце с сердцем может скоро сговориться в час любой.Вот в беседе много чары. Замолкают тут пожары.И судьбы сносней удары в миге радости живой.

Эту ночь те львы, герои, говорили про былое.День пришел, — беседа вдвое многословна и полна.Все друг другу рассказали, что там было в чужедали.Обещанья подтверждали, клятва вновь меж них дана.

Тариэль сказал: «Словами не расскажешь, что меж нами.Долг отдам свой лишь с годами, бог порука, даст мне сил.Клятва клятву держит туго. Не забыть в разлуке друга.Это высшая услуга, — тут не пьяный говорил.

А теперь прошу правдиво, ты сдержи полет порыва:Здесь не трут и не огниво, это пламя ты не тронь.Для тебя — твое горенье, тут закон миротворенья.Так иди до места рденья, — где твой солнечный огонь.

Излечить меня уж трудно и ему, кем многочудноСоздан мир, где свет нескудно, щедро царствует над тьмой.Разумел я тоже что-то до минуты поворота.Вот безумье, вот забота. Ныне бред — мой часовой».

Автандил сказал: «Какого ждать ответа, если словоПолно разума живого? Ты как мудрый говорил.Но оспаривать я стану, что нельзя такую рануЗалечить. Всему изъяну есть конец. Жди в боге сил.

Для чего б, вас создавая, вас любовью обвивая,Бог вас, вечно разлучая, обезумил, в смерть гоня?Путь любви есть путь по бедам. Здесь тоска крадется следом.Но восторг вам будет ведом, — а не то убей меня.

В чем же гордость человека? В чем он муж, а не калека?Боль терпеть, хоть век из века, и не гнуться с гнетом зол.Труден мир, да бог подмога. Научись же хоть немного.Знанье верная дорога. Не идет ей лишь осел.

Так скажу тебе, дерзая. Слушай, будет речь какая.Мне позволила златая отлучиться. Молвил ей:«С сердцем я испепеленым. С ним я — помыслом бездонным.Что ж здесь буду огорченным? Только грусть — душе твоей.

В этом слов пусть будет мало». И она мне отвечала:«Дружба дружбу увенчала. Этим я не огорчусь».И пошел я к дальним странам. Был не хмельным я, не пьяным.Что ж теперь? Вернусь с обманом? Покажусь пред ней как трус?

Делай это — размышляя. Роза вянет, — засыхая.Польза в ней себе какая? А другой ей будет рад.Сам себе что сделать можешь? Только сердце растревожишь.А захочешь, мне поможешь. С братом братски будет брат.

Где ты быть ни пожелаешь, там и будь себе как знаешь: —Мудро сердце, — отдыхаешь. Ум безумен, — закипай.Но в тиши и в боли крика сохраняй ты стройность лика.Не растрать всю силу дико, и гори, но не сгорай.

Чтоб добиться нашей цели, чтобы весть принесть веселий,Год прошу с одной неделей. Я вернусь в цветенье роз.И сюда в пещеру это ликованье снов и цветаДонесет огонь привета. Вздрогнешь. Чу, залаял пес.

Превзойду ли меру срока, ты же будешь одинокоЖдать меня, — в том воля рока, это значит — умер я.Это будет указанье, что захочешь, — дли рыданья.Или бросься в ликованье. Как захочет мысль твоя.

Может быть, бужу печали? Ты — один, я в чужедали.Корабли ведь изменяли. Конь споткнется на скаку.Как узнать, где ждет потеря? Нет чутья, нет глаза зверя.Бог решит. И в бога веря, я вступаю здесь в реку».

Он промолвил: «Продолженье слов — одно лишь утомленье.Для чего тут рассужденья? Нет вниманья, смысла нет.Если друг не за тобою, ты иди его стопою.И в конце, — что скрыто тьмою, станет явным, видя свет».

А когда все будет явно, и увидишь ты подавно,Как здесь трудность своенравна, хоть блуждай иль не блуждай.Я снесу безумья бремя, хоть стучит мне молот в темя.Но, коль смерть придет в то время, как скажу тебе: «Прощай!»

Завершилось говоренье. Клятвы — снова повторенье.И в равнину их стремленье. Каждый стрелы взял и лук.Настреляли там дичины. Но в сердцах туман кручины.Уж остался день единый. Завтра — врозь, и больше мук.

Ты, что с словом песнопений по тропе идешь мучений, —Как быть сердцу в миге рдений, коль без сердца сердце то?Если сердцу — весть разлуки, это нож, он режет руки, —В смерть уводят эти звуки. А без пытки был ли кто?

Утро, бледными лучами, застает двоих с конями.Дева с ними. И слезами взор блеснул, бежит ручей.В смутных ликах цвет жасмина. Их зовет к себе равнина.Эти львы, чье горе львино, поспешают в мир зверей.

Покидают путь пещерный. Крик печали — звук безмерный.А Асмат, сестры их верной, плачет жалоба вдвойне:«Кто вам плакальщицей будет? Львы! Вас песня не забудет.Солнце — звезды гасит, нудит быть во тьме. О, горе, мне!»

Так скорбит она в печали. Вот «Прости!» они сказали.Вместе к морю путь держали. Побережье — вот оно.Вновь проводят время ночи. Делят пламя. Ночь короче.О разлуке плачут очи. Все скорбеть им суждено.

К Тариэлю Автандила таковое слово было:«Слезы сохнут. Грудь остыла. Не пойму я, почемуТак Фридон тобою оставлен. К солнцу путь там будет явлен.Будет мною он восславлен. Покажи тропу к нему».

Тариэль без промедленья указует направленье.«Там Фридон», — его реченье. — «Все иди ты на Восток.Вплоть до берега морского. Коль увидишь дорогого,Так вот брата — ласки слово. Помнит брат, хотя далек».

Вот козла они убили. Как поешь, так будешь в силе.За собою потащили. Разложили там костер.И поели, сколь возможно. Было древо страж дорожный.У корней их сон тревожный. Груб, судьба, твой приговор.

Вот заря горит жемчужно. Встали. Им расстаться нужно.Сердце с сердцем плачет дружно. Что слова, когда — уж путь.Как слова перекликались! Как они там обнимались!Долго, тесно прижимались, у разлучных, с грудью грудь.

Были вздохи сожаленья, лиц ногтями пораненья.И уж розно их стремленье, тот назад, а тот вперед.Проезжают тростниками. Достают пока глазами,Кличут скорбно голосами. Ах, тут солнце станет лед.

26. Сказ о том, как отправился Автандил к Фридону, когда он встретил его в Мульгхазанзари

Мир прискорбный. Рок бессонный. Что ты крутишься, взметенный?Чем ты вечно огорченный? Кто уверует в тебя,Тот, как я, поймет мученья. Стой! Куда ты мчишь стремленье?Вырвешь, вырастив, растенье. Все ж нас видит бог, любя.

Автандил, в скорбях разлуки, воздымает к небу руки.Вопль его исполнен муки. «Кровь лилась, бежит опять.Так же трудно расставанье, как и в небе нам свиданье.Меж сердцами отстоянье. Сердцу сердце не понять».

Плачет. Звери полевые жадно слезы пьют живые.Он не в силах огневые пытки сердца превозмочь.Тинатин в его печали. Скорби душу укачали.Розы губ кристалл встречали. День печальному как ночь.

И коралл его тускнеет. Роза вянет и темнеет.Как лазурный камень млеет то, что было как рубин.Путь уходит, сер и пылен. Смертный страх над ним бессилен.Молвит: «Мрак кругом могилен. Гаснет солнце средь равнин».

Молвит к Солнцу: «Лик прекрасный. Тинатин ты образ ясной.Оба мир счастливить властны. По лугам струите свет.Я в безумии туманном, и с упорством непрестаннымВзором — с ликом тем желанным. Что ж я вами не согрет?

Солнца нет, — зима как в дыме. Я ж с двумя расстался ими.Так печалями какими полон дух, придя на срыв?Не страдают только скалы. Я же весь в тоске усталой.Нож не лечит раны алой, причиняет лишь нарыв».

И до неба восклицая, к Солнцу вопли обращая,Кличет: «Солнце! Власть живая! Ты, кем светит каждый край,Ты, в лучах непобедимый возноситель и хвалимый,Дай мне быть с моей любимой, день мой в ночь не обращай.

Ты, Зуаль, звезда томленья, дай мне слез и дай мученья,Черной тенью огорченья сердце скорбное закрой.Грусть пусть ляжет, с грудой груда, точно тяжесть на верблюда.Но скажи к моей отсюда: «Не покинь его. Он твой».

О, Муштхар, ты правосудный, ты благой судья, хоть трудный,Так приди же в час мой судный, сердце с сердцем рассуди.Не теснименя узором, круто свитым приговором.Не удвой удар, которым я уж ранен ей в груди.

О, Марикх, планета мщенья, ты копьем без сожаленьяПроницай меня, чтоб, рденье крови зная, был я ал.Как терзаем я скорбями, расскажи, скажи словами,Чтобы знала, как, ночами, знаешь ты, каким я стал.

Аспироз, звезда леченья, дай немного облегченья.Я в нещадное горенье ввергнут ею и судьбой.Ты сияешь прихотливо, и тобой она красива.Я же, брошенный у срыва, обезумлен здесь тобой.

Отарид, планета знанья, лишь с тобой, через терзанье,Схож я: с Солнцем нам сиянье и раздельность; ты горишь,Я горю. В огне вращенья запиши мои мученья.Вот чернила — слез теченье, вот перо — в росе камыш.

Свет высокий благородства, и с тобой, Луна, есть сходство:Солнца чуя превосходство, я меняюсь средь пустынь.То я весел, ярко око, то худею одиноко. Молви ей:«Не будь жестока. Весь — к тебе он. Не покинь».

Глянь на звезды, есть в них зренье. В Семизвездьи — подтвержденье.В Отариде, в Солнце — мленье, и Муштхар, Зуаль — в огне.И тоскуют надо мною Аспироз, Марикх с Луною.Взят я огненной волною. Без нее пожар во мне».

Молвит к сердцу он: «В кручине не убью себя я ныне,Ясно, с дьяволом в пустыне побратался. Знаю сам,Та, чьи косы, та, чьи очи — крылья ворона и ночи,Ум безумит мой. Но в мочи вынесть боль — путь к счастью нам.

Коль стерплю всех пыток груду, к ней я, к солнечному чуду,Возвращусь. Не вечно ж буду я стонать. Душа жива».И запел он светлогласно, хоть сдержать тоску — напрасно.Так звучала песнь прекрасно — соловей пред ним сова.

Витязь пел. И, слыша пенье, звери, в чаре удивленья,Приходили. С негой мленья, камни встали из волны.И дивились, и внимали. Плакал, — плакали в печали.Песню грустную качали волны, тихие как сны.

Всем живым напевы милы. В песне чара тонкой силы.Вон морские крокодилы, рыбы, звери без конца.Птицы ветра как в тумане. И индийцы, персияне,Руссы, франки, епиптяне, все пришли на зов певца.

27. Сказ о том, как прибыл Автандил к Фридону, когда он расстался с Тариэлем