Сеньор Виво и наркобарон - Луи де Берньер

В льяносах все по-другому. Скотина не такая гладкая и упитанная, как в сьерре, но с раздувшимся от паразитов брюхом и отчаянием на морде. Кошки – не элегантные философы, а запаршивевшие воришки. Травы – не сочные и густые, а пожухлые, иссушенные жарой, которая искажает предметы и так радикально действует на человеческий организм, что мочиться требуется раз в день, по вечерам; при такой жаре лепешки из маниоки можно испечь, просто положив их на крышу машины. Влажность такая, что даже знаменитая финская баня не может соперничать с ощущением, будто тебя заточили в собственном теле, которое обернули насквозь отсыревшим армейским одеялом. В бедных селениях чуть ли не на каждой глинобитной домушке с крышей из пальмовых листьев унасестился канюк или гриф в позе скучающего новобранца-часового. В дверных проемах неизменно видишь кучу тряпья, которую венчает непроницаемая физиономия его обладателя, всегда с большой сигарой в зубах и часто с грязным дитем, одной ручонкой цепляющимся за шею родителя, а другой запихивающим себе в рот желе из гуайявы.

Путешественники остановились на ночлег в лимонной роще, повесили индейский гамак. Ночь остудила мир до живительной прохлады, дождя не намечалось; усевшись под деревьями, влюбленные прислушивались к обезьяньим крикам, поглядывали на светляков, пили кофе и спорили, могут ли передавать бешенство летучие мыши. Когда парочка стала забираться в гамак, это была потеха, потому что сразу двоим в него залезть и не вывалиться весьма сложно. Аника удерживала гамак, лежа поперек сетки, чтобы Дионисио тоже залез; опытным путем они открыли секрет, столетиями известный индейцам: в гамаке удобнее всего ласкать друг друга, лежа наискосок. Потом они крепко, без сновидений уснули и пробудились поутру, опухшие от укусов и слегка поджаренные солнцем.

Дионисио гнал машину на бешеной скорости, чтобы кабину продувало ветром, и к тому же им хотелось успеть в Пуэсто-Гранде к четырем часам и посмотреть, как знаменитый механический негритенок на городских часах выскакивает и бьет молоточком в колокольчик. В означенный час кукла шатко выехала из ниши, нерешительно тюкнула четыре раза в колокольчик и убралась восвояси. Возникло ощущение разочарованной пустоты, какое часто бывает после встречи с чудесами техники, но все равно пара направилась отметить свое прибытие в мотель «Майами». В баре, где кишели куры, а единоличным хозяином проживал боров, жравший сигаретные окурки и огрызки сигар, Аника спросила:

– Тебе не кажется, что мы сами чокнутые?

С приближением к родительскому дому Дионисио почувствовал, как внутри разливается тепло. Их род происходил из Ипасуэно, но семья генерала проживала в департаменте Сезар уже так давно, что Дионисио считал своим настоящим домом Вальедупар, тем более что сумасбродные причуды местных жителей как нельзя лучше подходили его характеру, а на одуряющую жару и разрушительные ливни, ненасытных прожорливых насекомых и назойливый стрекот охрипших сверчков в темноте можно не обращать внимания.

Родители Дионисио жили теперь в доме неоколониального стиля с облупившейся краской и прохладными внутренними дворами. Во дворе находилась увитая бугенвиллией копия аристотелевской беседки и разбит обширный сад, стараниями матушки-садовницы превращенный в благотворный лес, – каждое знаменательное событие отмечалось посадкой деревца, и теперь обитатели дома задыхались в непомерном изобилии авокадо, гуайявы и цитрусовых. Генерал обычно давал солдатам наряды на сбор плодов, а потом корзины выставлялись перед воротами, и караульным приказывалось раздавать фрукты нуждающимся женщинам и изголодавшимся путешественникам.

Сам дом будто примирился со временем. В нем жили воспоминания о помпезных празднованиях и визитах высокопоставленных особ, он словно удалился на заслуженный отдых, чтобы выращивать розы и основательно Расслабиться, не испытывая горечи, не сожалея о прошедшем. В коридорах висели фамильные портреты, и среди них изображение графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры с дырочкой на носу, которую посредством духового ружья проделал в юные годы генерал, желая отомстить предку за суровый укор в лице. На стенах висели коллекции сабель, пик и мушкетов колониальной эпохи, а еще часы, такие старые, что застали времена, когда никто никуда не спешил, и потому не требовалось минутной стрелки. Одна из домашних кошек завела привычку пихать в механизм живых мышей, и теперь в часах проживало небольшое, но процветающее семейство, члены которого овладели искусством точно определять время, когда пора прятаться от движущихся деталей.

Род Дионисио был древним, родословная документирована, отчего все члены семьи ощущали уверенность в своем праве на существование. Генерал уже настолько запутался в семейных традициях, что порой забывал, в каком веке живет, и супруга ему напоминала. По складу ума он был сугубо мирным человеком, на лице его застыла озадаченность, а своими чувствами генерал управлял, руководствуясь военным пониманием порядка и принципами разумного человеколюбия.

Вид матушки Дионисио говорил о том, что некогда она являлась горячей поклонницей Кармен Миранды,[27] – это обстоятельство выдавалось главным образом прической, которая не менялась с юности и по-прежнему ей шла. Мама Хулия была парадоксальной вегетарианкой: ей нравилось подавать к столу сочные куски жареного мяса и смотреть, как семейство прожорливо их поглощает, а самой тем временем ковыряться вилочкой в спартанской порции тушеных овощей. Мама Хулия обладала поразительным даром наивности и проницательности, всегда понимала других людей лучше тех, кто владел мрачными секретами психологии или в равной степени пессимистичными тайнами христианства. Она досконально знала все темные суеверия и приметы, прилежно и с увлечением следовала им, но ни в одну не верила. Генерал был убежден, что жена родилась на столетие раньше, чем следовало; она славилась на всю округу как спасительница раненых зверей и птиц, а он полагал, что о цивилизации можно судить по отношению людей к животным, и высчитал: пройдет не менее ста лет, прежде чем весь народ станет относиться к зверью, как мама Хулия. Расчеты были сделаны с помощью статистических данных министерства сельского хозяйства и отражены в большой диаграмме, которая теперь висела в рамке в коридоре возле фотографий подразделений, где приходилось служить генералу.

Дионисио и Аника прошли проверку охраны у ворот, подрулили к дому и, застревая в окошках, еще выкарабкивались из машины, когда ее окружила встречающая делегация в составе прислуги, генерала, всех домашних животных и присоединившихся к ним подраненных зверей, не пожелавших оставаться в стороне. Генерал расцеловал сына в обе щеки, заключил в объятия, по-военному крепкие, затем галантно приложился к щечкам Аники, произнес тщательно продуманные комплименты и поздравил Дионисио с тем, что тот сумел отыскать себе такую рослую даму. Мама Хулия вышла из дома, переобнимала всех, включая мужа, и с одного взгляда вычислила Аникин характер. Вечером она сообщила сыну, что уже любит девочку за ее чистую душу. Дионисио пустился в невероятно пространные перечисления добродетелей и привлекательных сторон возлюбленной, а мама Хулия в ответ фыркнула:

– Я сказала абсолютно то же самое, только одной фразой.

Аника легко вписалась в устои дома, а Дионисио тотчас вернулся к отведенной судьбой роли, состоявшей в том, что он единственный из домочадцев (включая слуг, к которым родители относились как к почетным гостям) был лишен чувствительного воображения, но обладал отвагой, чтобы убирать кошачье дерьмо, избавляться от змей и пауков, выпускать на волю птиц-подранков и отлавливать случайно проникших в дом грызунов.

30. Алхимическая атака его превосходительства

С тех пор как его превосходительство занялся с супругой чувственной алхимией, он изо всех сил старался обеспечить свои действия соответствующей физиологической поддержкой.

В день, намеченный для безжалостного отмщения Заправиле, президент поглотил неимоверное количество настоя дамианы, спецрейсом доставленной из Мехико. Эта трава эффективна не только для пробуждения сладострастия, но еще действует на психику, подобно марихуане, которую его превосходительство считал прекрасным средством для расположенности к чувственным предметам. В дни занятий герметическими таинствами президент обычно пребывал в состоянии, не подходящем для управления страной; соответственно, его канцелярия закрывалась, а он сам, размахивая руками и бормоча что-то себе под нос, бродил по дворцу, пока своенравные видения бурлили в нем за печатью дверей одурманенного сознания.

Его превосходительство выпил также непомерное количество гуараны и катуабы,[28] привезенных с Амазонки, где главу государства с ними познакомил индейский вождь во время одной из редких президентских поездок в глубинку. Эти травы способствовали великолепному самочувствию – и духовному, и физическому, – с избытком заменяя женьшень и большие дозы витамина Е.