Фанфан-Тюльпан - Пьер Вебер

Председатель суда сделал знак рукой секретарю, и тот, нацепив на нос очки с костяными дужками, пожелтевшими от времени, начал чтение обвинительного акта. Он звучал так:

«По приказу маркиза Д'Орильи, лейтенанта полка Рояль-Крават, задержан солдат (рядовой), которого вышеназванный лейтенант обвиняет в нанесении ему оскорбления, в мятеже и в нападении на него с оружием в руках. Обвиняемый рядовой сообщил, что он не имеет родителей и, как найденыш, не имеет другого имени, кроме имени Фанфан-Тюльпан, которое дали ему его приемные родители.»

При этих словах председатель суда барон дю Валлон де ля От-Турель наклонился к судье и презрительно прошептал ему на ухо:

— Он еще и бастард!

Докладчик продолжал:

»…Солдаты, которым было приказано арестовать вышепоименованного Фанфана-Тюльпана, состоявшие в эскадроне восьмого полка Рояль-Крават, который был назначен в Шуази, подтверждают слова лейтенанта Д'Орильи, Виконт Амори де Корбьер, корнет вышеназванного полка, добавляет, что он ясно слышал, как кавалерист Фанфан-Тюльпан, бросившись с саблей в руке на лейтенанта, крикнул ему оскорбительное слово «Подлец!» и ранил его в руку.»

После этого краткого доклада, более страшного, чем обвинительный акт, докладчик сел на свое место. Люрбек и Д'Орильи обменялись торжествующими улыбками, а Бравый Вояка изо всех сил сжал кулаки, снедаемый непреодолимым желанием броситься на них.

Председатель суда несколько секунд молчал, словно собирался с мыслями, потом, указав пальцем на обвиняемого, торжественно произнес:

— Рядовой Фанфан-Тюльпан, что вы можете сказать в свою защиту?

— Я хотел защитить честь моей невесты, — ответил молодой человек ясным и уверенным голосом. — Я сопровождал в Париж карету госпожи Фавар, где находилась также и мадемуазель де Фикефлёр, моя суженая. Двое дворян, которые находятся здесь, предприняли ночью нападение на карету с целью похитить обеих дам.

— В темноте, — продолжал Фанфан, — я не узнал своего лейтенанта и выполнил свой долг, стараясь помешать разбойному покушению.

— Лейтенант Д'Орильи, — прервал его председатель суда, — вы можете что-нибудь возразить на это?

— Это была просто шутка, не более.

— Да, которая состояла в том, чтобы запятнать доброе имя порядочной и честной девушки! — сказал Фанфан с дрожью гнева в голосе.

— Комедиантки! — подчеркнул громко Люрбек презрительно насмешливым тоном.

При слове «комедиантки» полковник барон де ля От-Турель почувствовал новый приступ гнева на свою изменницу и, в ярости, на минуту вообразил, что танцор, в объятьях которого он ее застал, весьма похож на обвиняемого и что он судит не кавалериста, а своего счастливого соперника.

— Комедиантки! — повторил он, яростно вращая глазами. — И ради театральной девки вы хотели перерезать горло вашему офицеру!

— Милостивый государь, — возразил Фанфан с твердой убежденностью и большим достоинством, — эта «театральная девка», как вы ее назвали, имеет право — клянусь вам — на всяческое уважение и даже на уважение самого лейтенанта Д'Орильи.

Д'Орильи резко вставил:

— У меня не было повода в этом убедиться.

Фанфан побледнел от оскорбления. Нет сомнения, что в другой ситуации он ответил бы более резко, но ему не дали на это времени.

Бравый Вояка, уже не в состоянии больше сдерживаться, подскочил к Д'Орильи, вскричав:

— Сударь, ваше поведение недостойно дворянина и офицера!

Д'Орильи, белый от ярости, уже замахнулся на него хлыстом, но Люрбек, который не потерял самообладания, удержал его.

Тогда старый солдат, повернувшись к судьям и изо всех сил сдерживаясь, веско сказал:

— Господин председатель! Я старый военный, у меня много боевых заслуг и наград. Это подтвердят мои товарищи, находящиеся здесь. Бравый Вояка никогда не лжет и за всю жизнь ни разу не солгал. Я даю вам честное слово, что Фанфан тогда был прав.

Председатель с угрожающим видом встал, так как он не выносил, чтобы его прерывали, и закричал, стукнув по столу кулаком:

— Тысяча чертей, вы замолчите наконец?

Но Бравый Вояка уже окончательно вышел из себя и закричал:

— Будь я на его месте, я поступил бы так же!

— Немедленно выгнать его вон! — завопил барон де ля От-Турель.

В тот же момент сержант и четверо солдат окружили старого воина и выдворили его из зала. За Фанфана вступиться было больше некому!

Сразу после этого председатель дал слово шевалье Люрбеку, который, выйдя к возвышению, на котором находился трибунал, сначала дал клятву говорить только правду, а потом заявил:

— Я тоже, господин председатель, подтверждаю, что господин Д'Орильи говорил правду. У нас не было никакого намерения похитить этих комедианток. Мы просто хотели устроить спектакль для господина Фавара, который перед этим повел себя с нами недопустимо дерзко и неприлично.

— Господин Фавар, — подхватил полковник, листая дело, — разве не был допрошен как свидетель? Введите его!

— Господин председатель, господин Фавар арестован вчера и помещен в тюрьму Фор ль'Эвек по приказу его величества.

— Ага, он там? Ну, пусть там и остается! — прорычал барон де ля От-Турель, которого снедала с некоторых пор ненависть ко всему театру и к тем, кто имел к нему отношение.

И он тут же объявил:

— Господа, суд уходит на совещание.

Судьи удалились в соседнюю комнату. В это время Бравый Вояка вернулся к Перетте, которая, переходя от ужаса к надежде, ждала его в экипаже.

— Ну, что? — спросила она жадно.

— Они даже не дали мне ничего сказать! — вздохнул старый солдат, и его голос дрогнул.

— Я пойду и скажу им правду! — решила девушка;

— И не пытайся! Ты же знаешь, что тебя никто не вызывает.

— Они должны выслушать меня!

— Да они тебя даже на порог не пустят!

— Тогда все пропало!

— Не будем, все-таки, терять надежды. Подождем приговора.

Увы, приговор уже был написан в мозгу упрямого председателя суда. В глазах барона Фанфан, солдат и жених комедиантки, не мог не быть виноватым. Напрасно двое из членов суда пытались объяснить, что у виновного были смягчающие вину обстоятельства, говорили о его военных заслугах и о том, что сам маршал Саксонский перед строем объявил его первым кавалером Франции. Полковник ничего не желал слышать. По его мнению, обвиняемый был просто бунтовщик, который чуть не убил своего офицера, и потому не заслуживал ни малейшего снисхождения. Его коллеги, в конце концов, склонились перед его непоколебимостью, и большинством пяти против двух он был приговорен к смерти.

Рокот барабанов, который прозвучал как похоронный звон, объявил о том, что совещание суда закончено,

Суд возвратился в зал заседания.