Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Так что никакого выигрыша по времени не получилось.

Да и самое главное: спешить-то, оказывается, было совсем ни к чему. Понять это Генералиссимусу было совсем несложно. Всех и делов-то: глянуть на тот злосчастный доклад о «берлинских» подсчетах Эйзенхауэра ясными, не замутненными подозрением глазами. И не отмахиваться, как от «дезы», от последующих донесений внешней разведки. А ведь та сообщала, что, сделав подсчет возможных потерь «при взятии Берлина» и заручившись поддержкой Объединенного Комитета начальников штабов союзников, Эйзенхауэр предложил политикам самим объяснить гражданам США и Великобритании, во что обойдется армиям этих стран столица третьего рейха. После чего пункт «штурм Берлина» из планов союзников был просто изъят. Более того, сразу же после кончины Президента США и за четыре дня до начала Берлинской операции Сталин сам отослал телеграмму генералу Дуайту Эйзенхауэру, в которой просил остановить наступление союзников с тем, чтобы советские войска первыми вошли в Берлин «в соответствии с соглашением с Рузвельтом и ввиду массы пролитой нашим народом крови… » Эйзенхауэр ответил положительно.

Казалось бы, самое простое – не спешить. И вернуться к менее кровопролитному первоначальному плану Генштаба.

Но как раз это, казалось бы, самое простое для Сталина и было самым сложным. В его сознании совершенно не укладывалось, что человеческий фактор для союзников являлся столь существенным. Ведь в нашем первом в мире рабоче-крестьянском государстве и втрое большие жертвы не считались чрезмерными. Причем, объективности ради, важно подчеркнуть: так считали отнюдь не один Сталин или верные его полководческой школе военачальники. Ну, скажи тогда, почти на самом исходе долгой войны нашим бойцам – всем этим рядовым, сержантам, старшинам, офицерам, что есть иные пути, другие решения. И что 100 тыс. жизней даже за поверженный Берлин – слишком высокая цена. Уверен: девять из десяти потемнели бы лицом, но приняли бы как должное.

И не только потому, что вместе со своим Главнокомандующим не могли выкинуть из своей цепкой солдатской памяти, как не очень-то поспешали союзники с открытием второго фронта, как легко теперь расступались перед ними немцы.

И даже не потому, что давно уже не ведали в своей жизни иного отношения и иного порядка, кроме приказного: «Умри, но исполни!»

А потому что воевали не за ордена, а за Победу. За ту, за которую и без приказов сверху своей жизни не жалели…

Так что весной победного 45-го Сталин без всяких неприятных для своего иконописного образа последствий мог легко позволить себе то же смещение в сознании, что посетило его в трагическом 41-м. Тогда он до последней минуты верил в то, что разгадал Гитлера и может его перехитрить. Чем обрек наш народ на изнурительно долгую, невиданно кровавую в человеческой истории войну.

Теперь, в победном 1945-м, он снова считал, что «прозорливо разгадал». Но на этот раз союзников. И решив их обскакать, буквально за считанные недели до неизбежного краха гитлеровской Германии взял да и бросил цвет победоносной Красной Армии в бой по самому жуткому, самому жертвенному маршруту…

Солдатские метры и маршальские километры

Старт Берлинской операции был дан в три часа ночи (в пять по Москве) 16 апреля 1945 года.

Потом на многие годы вперед – в газетных публикациях, книгах, на киноэкране вся операция и особенно ее действительно мощная огневая увертюра преподносились исключительно в превосходных, даже былинных тонах. Сначала 143 скрытно развернутых прожекторных установки внезапно высветили передний край немцев. И почти тут же залпы 9000 орудий, минометов, более 1500 установок реактивных снарядов М-13 и М-31, от которых по всему Кюстринскому плацдарму заходила земля под ногами. Через 25 минут атака – танковые колонны (на один километр фронта приходилось в среднем 30 танков и самоходных артиллерийских установок), могучее многотысячное «ура» наступающей матушки пехоты…

Все это, конечно, было. Да только не совсем так, как десятилетиями преподносили нам школьные учебники и военно-патриотическая беллетристика. Полную же правду на долгие годы прибили штампом «совершенно секретно» и упрятали в архив. Лишив тем самым ценнейшего, оплаченного потом и кровью полководческого знания сразу несколько следующих командирских поколений. Что уж говорить про широкую публику!

А надолго засекреченная историческая правда между тем лежала очень близко – всего в паре сотен суток после Победы. В феврале и апреле 1946 г . под Берлином состоялись две военно-научные конференции, в работе которых принял участие почти весь высший командный состав фронтов, задействованных в Берлинской наступательной операции. Здесь, в своем узком профессиональном кругу и, как говорится, «по горячим следам», состоялся откровенный и обстоятельный разговор, многое расставивший по своим местам.

Ну сколько, например, было писано-переписано о новаторском и в высшей степени эффективном использовании мощного, в 14 миллионов свечей, «светового занавеса». И позиции-то врага они «замечательно высветили». И противника «совершенно ослепили». А уж про его почти «полную деморализацию» и поминать нечего: попробуйте найти публикацию о начале Берлинской операции, в которой бы первый абзац не завершался обязательным «враг был ошеломлен!».

А вот что по этому поводу сказал на конференции 1946 г . командующий 8-й Гвардейской армией генерал-полковник В. И. Чуйков: «…Мы отлично знали, что после 25-минутного артиллерийского налета такой мощности, как было на плацдарме, ничего нельзя было увидеть… потому что все поле закрывается стеной пыли, гари и всем, чем хотите. … Я считаю необходимым сказать то, что было, что прожекторные роты (понесли) потери, сожгли много свечей, но реальной помощи войска от этого не получили» [28]. Многие командиры, обнаружив, что освещенные сзади силуэты их наступающих солдат были хорошей мишенью, обращались к командованию с просьбой выключить «иллюминацию». Однако все эти просьбы были отклонены Жуковым.

Теперь о катастрофических для немецкой обороны артподготовках и бомбовых ударах. Плотность советской артиллерии была колоссальной: на участках прорыва – до 300 стволов на 1 км . И все это при полном превосходстве советских ВВС. В последних боях Люфтваффе уже ничего не могли им противопоставить. Тем удивительнее, что беспрецедентно мощный авиа– и артналет в увертюре операции вражескую оборону все же «недодавил». И главной причиной того были навал и спешка. Ведь в распоряжении Жукова находились 11 армий и многочисленные резервы 1-го Белорусского фронта. При этом участки прорыва общевойсковой армии составляли лишь 4—7 км, корпуса 2—3, дивизии 1—2, которые к тому же при вводе вторых эшелонов еще более сужались. Всей этой невероятной силище противостояла хоть и крепко зарывшаяся в землю, но всего одна 9-я армия генерала Т. Буссе. При той сокрушительной ударной мощи, которой располагал маршал Жуков, оборона противника была обречена. Ее блокирование и уничтожение были лишь вопросом времени. Но Жуков очень спешил. И потому предпочитал форсировать события. В своем стремлении как можно быстрее смять, подавить противника он начал с того, что на самом первом этапе наступления счел возможным сократить продолжительность артподготовки в среднем с 30 до 20—25 минут.

Ну какой, казалось, пустяк: подумаешь, пять или там десять минут!

Но именно эта и другие подобные «малости», как частное отражение принципиальной маршальской подмены принципа «больше огня – меньше потери» лозунгом «любой ценой», сыграли в дальнейшем однозначно негативную роль.

Конечно, потом, уже по завершении операции, начальник тыла 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант Н. А. Антипенко мог с гордостью докладывать, что в условиях «ударного наступления по-жуковски» фронт сэкономил (?!) к концу военных действий много артиллерийских снарядов.

Но только нашим наступающим войскам, и особенно их главной атакующей силе – крупным танковым соединениям, вся эта «социалистическая экономия», с одной стороны, и вся эта вызванная «избыточной мощью» суетня, с другой, вышли боком. Как, впрочем, и артиллеристам. В течение целой недели, предшествующей началу операции, старшие сержанты Гизи Загитов, Александр Лисименко и другие ребята из взвода оптической разведки проделали прямо-таки титаническую работу. «Перепахав» по переднему краю около 12 километров , они выявили и определили координаты огромного количества целей. По существу, ребята вскрыли для огневого поражения почти все главные узлы вражеской обороны на данном участке.

Не отстали от них и однополчане из звукобатарей: Алексей Бобров, Михаил Минин и их сослуживцы за семь дней перед наступлением засекли 132 цели.

Практически к началу широкомасштабной артподготовки 16 апреля осталось сделать только одно – засечь репера. То есть определить координаты разрывов от нескольких наших снарядов, которые заранее и специально с отклонением 500—600 метров в сторону от намеченной вражеской цели выпускал один из орудийных расчетов. Противника такие попадания не беспокоили и не настораживали. Зато наши «пушкари» получали важную поправку. Зная реальные координаты цели и быстро введя эту поправку (репер) в свои расчеты, они по команде «огонь!» довольно неожиданно для противника и очень точно накрывали намеченный объект.