Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Вот так в борьбе с «объективными» и «субъективными» трудностями велось наше наступление на Берлин.

Велось, между прочим, все время имея впереди основных сил армии Катукова тот самый 11-й Гвардейский танковый корпус Ющука, который так лихо трепали с воздуха наши «сталинские соколы». Между тем, первые тумаки – сначала Ющуку, а потом всему корпусу достались лично от командующего фронтом еще 18 апреля, когда 11-й танковый вел тяжелейшие бои в районе Зеелова. Тогда Г. Жуков через голову командарма Катукова, то есть демонстративно нарушив уставную субординацию, объявил генерал-полковнику Ющуку «служебное несоответствие». Основание? Да все то же: «плохо работает», «нерешителен»…

А между тем как раз с 18 апреля именно его корпус, где нужно маневрируя, где нужно тараня, неуклонно двигался вперед вдоль железной дороги Берлин – Зеелов, являющейся как бы горизонтальной осью «Запад—Восток». И, увлекая за собой «в пелетоне» остальных, в начале третьей декады апреля с ходу завязал бои на восточных окраинах Берлина.

Казалось, такой результат мог удовлетворить самого требовательного военачальника. Тем более, что и в Кремле, похоже, смягчились: запросили список особо отличившихся частей и соединений для поздравительного приказа Верховного Главнокомандующего по случаю успешного продвижения к берлинским рубежам. Но, испытав чувство некоторого облегчения относительно собственной участи, Жуков только повысил спрос с подчиненных. Успехи таких, как Ющук, суровый маршал и раньше воспринимал как должное. А уж теперь тем более. Ведь это нисколько не меняло самого для него «больного»: на шестой день операции наши войска находились там, где, по его расчетам и обещаниям Сталину, они должны были бы находиться уже «на второй день ввода в прорыв». Поэтому Г. Жуков сделал все от него зависящее, чтобы даже само название «11-й Гвардейский танковый корпус» не попало в приказ. И не «расчесало раны» ни в Кремле, ни в собственной душе.

В отношении лично себя Ющук подобную «сиятельную» несправедливость еще бы стерпел. Но тут глубоко обидели его танкистов. И он дерзко, с нарушением уставной субординации послал комфронтом шифрограмму с заявлением, что подобное неупоминание «непонятно личному составу корпуса» [38]. В ответ Г. Жуков размашисто, карандашом начертил наискосок по шифрограмме: «Тов. Ющуку. 11ТК действовал плохо, поэтому он и не упомянут в приказе т. Сталина. Если 11ТК будет действовать плохо и в дальнейшем, то Вы лично будете заменены более энергичным и требовательным командиром, а о корпусе не будет сказано ни одного слова. Жуков. 24.04».

«Вот уж напугал ежа голой жопой!» – так наверняка подумал про себя Ющук. И постарался побыстрее утопить обиду в круговерти навалившихся на его плечи дел.

«Не до ордена – была бы Родина! Вот только как ребятам в глаза смотреть?»

Где много крику, там мало смысла

Темп наступления между тем нарастал даже не по дням – по часам. Все дороги были плотно забиты войсковыми колоннами. Частенько буквально рядом с ними вспыхивал жаркий бой. Но мало кто из рвущихся вперед обращал на это внимание. Все спешило, двигалось, ускорялось только в одном направлении – к Берлину. Машины и отдельные подводы, по каким-либо причинам возвращавшиеся в тыл и мешавшие общему движению, массой людей и техники сталкивались в кювет, дабы не мешали мощно катившимся вперед основным наступающим силам.

Вместе с бронетехникой, традиционно совмещающей в себе «огонь и маневр», резко прибавила и полевая артиллерия. «В той же 136-й бригаде, – вспоминал после войны М. Минин, – огневые позиции артбатарей и взводов менялись с таким расчетом, чтобы только четвертая часть орудий находилась в пути. В это время вся остальная артиллерия стреляла по противнику или находилась в полной готовности немедленно открыть огонь. Новые огневые позиции занимались в непосредственной близости от переднего края, а иногда и в тылу крупных немецких опорных пунктов, блокированных нашей пехотой».

Теперь уже не столько управленческая неразбериха, сколько стремительно меняющаяся обстановка мешала традиционные понятия фронта и тыла.

Не раз случалось так, что та же артиллерия вдруг оказывалась в передовых порядках пехоты, а то и впереди… танков. Потом на улицах Берлина такое случалось сплошь и рядом.

Для воинов 136-й артбригады дата 20 апреля 1945 г . оказалась особенно памятной.

В этот день в 13.10 второй дивизион бригады совершил первый залп по Берлину[39]. Поскольку в тылу у артиллеристов шел жаркий бой с участием танков, опытный командир батареи – капитан И. Миркин – приказал два орудия нацелить на город, а два других развернуть в противоположную сторону. И очень своевременно это сделал. Потому что не успел рассеяться дым от первых двух знаменательных выстрелов, как тут же пришлось отбиваться от нападения с тыла. Предусмотрительно развернутые на прямую наводку третье и четвертое орудия немедленно открыли огонь по фашистским танкам и заставили их срочно ретироваться…

Интересно, что памятный первым залпом по столице фашистской Германии день 20 апреля оказался особенным сразу по двум причинам.

Во-первых, они испортили день рождения Гитлеру, который тот отмечал, забившись в свой бункер глубоко под землей. Когда ему доложили об обстреле русскими центра Берлина из дальнобойных пушек, он тут же связался по телефону с главным штабом ВВС и приказал авиации «немедленно подавить эту дальнобойную батарею». Но руки у фюрера оказались коротки: его авиация уже не могла выполнить приказ…

Второе событие, на первый взгляд более локальное, оказалось весьма знаковым для описываемых в данной книге событий.

Дело в том, что начиная с утра «пушкари» – сослуживцы наших героев из дивизионной разведки, метко поддержали огоньком наступление 171-й стрелковой дивизии под командованием полковника А. Негоды. Как и в соседней 150-й «шатиловской», в составе данного полка (порядковый номер 380) нашлось подразделение, которое ровно через десять дней примет активное участие в штурме Рейхстага. А поведет его в бой уверенно выдвинувший к берлинской окраине свой батальон лейтенант К. Самсонов. Помните: тот самый, что во время летних 1944 г . боев под Ригой занял место павшего смертью храбрых капитана Михаила Ивасика.

Конечно, таких солдат уже не нужно было подгонять. Все, что в данной ситуации требовалось от командования, – так это грамотное управление и эффективная поддержка всеми средствами, коими в изобилии снабдила страна свою армию для последней битвы.

К сожалению, если говорить об управлении – как на начальном этапе берлинской операции, так и ближе к ее завершению – сверху вниз слишком часто летели директивы, смысл которых в основном сводился к двум фразам: «вперед» и «любой ценой».

Как раз в то время, когда 136-я артбригада вела огонь по германской столице, командарм 3-й ударной В. Кузнецов получил телеграмму от Жукова, которая заканчивалась категорическим требованием: утром 21 апреля войскам фронта ворваться в пределы Большого Берлина. Во исполнение этого приказа армия вела безостановочное наступление всю ночь. По весьма разумному распоряжению Кузнецова войска армии не ввязывались во фронтальные бои за населенные пункты и узлы обороны, а обходили их, двигаясь только вперед. И утром 21 числа, перерезав окружную Берлинскую автостраду, подошли к северо-восточной окраине города. Однако ворвавшись на пристрелянные, перегороженные баррикадами берлинские улицы, танковые группировки столкнулись с весьма серьезной проблемой.

Да, наши танкисты уже много раз овладевали крупными городами. Но делали это методом маневра, обхода, вынуждая противника к отступлению или даже бегству.

Здесь же им пришлось «вытанцовывать» на зажатых городскими постройками площадках, где ограниченные в маневре тяжелые машины оказались на прицеле у противника. И стали удобной мишенью для сравнительно нового для нас и весьма эффективного оружия заброневого действия – их стали в упор расстреливать фаустпатронами (по-немецки «панцерфауст»).

Казалось, уже имеющийся в нашей армии богатый опыт подсказывал, что в условиях уличных боев крупные бронетанковые соединения лучше «размельчить» и передать в стрелковые батальоны. О том, что в таком штурмовом отряде, усиленном отделением саперов, батареей орудий среднего калибра для прямой наводки и обязательно тяжелыми самоходками или ротой танков, воевать и легче, и эффективнее, стало очевидно уже при первых же огневых контактах на берлинских «плацах» и «штрассах».

Очевидно, о таком сберегающем бронетехнику от безнаказанного расстрела «панцерфаустами» соединении и говорил в своем рапорте командующему 3-й ударной армией подчиненный ему командир 9-го танкового корпуса И. Кириченко.

Ответная реакция командарма В. Кузнецова оказалась вполне «жуковской». В своем боевом распоряжении от 21.04.45 командарм среагировал так: «Вы плохо выполняете не только мои приказы, но и тов. Жукова. Прикажите командирам бригад возглавить на головных танках свои бригады и повести их в атаку на Берлин, иначе ни чести, ни славы своего корпуса Вы не завоюете.