Границы сред - Ася Михеева

Майора фыркнула, зажала палку от леденца в зубах, поправила на ногах утяжелители, повернула леденец во рту рабочей стороной и побрела вдоль берега озера, обгоняя совершающих променад гражданских постинсультников.

Без порядочных утяжелителей в половинной гравитации санатория проминаться толку было мало. Сусьяха посмотрел полдня, как майора мучается и спросил у знакомых техников (у него было больше бывших пациентов, чем песка в море), техники подкинуличетырестаметров юзаной витой золотой проволоки, ну с возвратом, если можно, форма значения не имеет, все равно в переплавку. По прикидкам доктора Герр-Загенхофа, пара месяцев еще, и проволоку можно будет возвращать с чистой совестью, а ему отчитаться о приведении гражданки в порядок и тоже возвращаться к гораздо более интересным и тонким повреждениям вербальных структур человеческого мозга. Здесь было, по уму, проще отрастить и вклеить новые зоны Брока, но профессиональные задачи этой девочки не позволяли оставлять ей — нет, не шрам, какие там могут быть шрамы! — но у людей, которые должны действовать какой-то зоной мозга очень быстро, недопустимо создавать в этой зоне плоскость сгущения нейрон-нейронных переходов. Важный сигнал должен одновременно и чуть медленнее идти по одним путям, и чуть быстрее — по другим, дублироваться, ветвиться, подкачивать друг друга, а для этого необходимо, чтобы синаптические переходы находились не в ряд, как великая китайская стена, а были распределены равномерно. Как у неповрежденного здорового человека. Синаптические переходы — единственный способ передать электрический сигнал из одной клетки в другую. И они, натурально, не мгновенные. Перескоки с электричества на химию нейромедиатора,который тупо выливается, как разбитая склянка с кислотой,из лопающейся под электрическим напряжением вакуоли одной клетки и создающего электрическое напряжение (эй, ты чего, не видишь что твоему товарищу за шиворот капает расплавленное олово?) на краю следующей, что превращает химию обратно в электрический сигнал — в общем, переход из нейрона в нейрон занимает, объективно, время. И если какая-то зона отделена от других зон мозга сплошными пересадками, то мозг не будет думать хуже, но будет думать чуть медленнее.

Нормальный симбиогражданин даже не заметил бы, насколько, но задачи, поставленные доктору его нанимателем, требовали восстановитьпациенткуне хуже, чем была.

— Не кусать! — визгливо проорал Сусьяха Герр-Загенхоф из шезлонга в личку майоры Циклаури.

— Сука, — подумала майора.

— Сука было, и изволь вслух.

— Еп...блан!

— Вот так, — удовлетворился доктор Герр-Загенхоф и прилег обратно.

— Еблан фантастический, — молча пробурчала майора в личку.

— Еще, любимая, — нежно отозвался Сусьяха и с удовольствием отметил про себя, что отставание артикуляции от не-вполне-вербальных мысленных сообщений у майоры больше обычного,что замечательно, потому что мышцы во рту и в горле упрямая девчонка прокачает себе и сама, а вот порождение развернутых сообщений иногда так и застревает на «дай есть». Фантастический, мммм.

— Нахуй иди!

Не новость, что одними из первых при поражении зон вербализации к человеку возвращаются эмоционально заряженные слова. Мозг протаскивает контент, который перестал прямо проходить из одной зоны коры в другую, через подкорку. Аподкоркеже неэмоциональная информация низачем, ее туда просто не пропихнешь, как латинские падежи гимназисту, который еще слыхом не слыхал ни о римских проститутках, ни о убийстве Цицерона.Зато там, где просочился пенек трухлявый, жопа волосатая, срань господня и там прочие инвективы, которыми — все время новыми, как требовал доктор Герр-Загенхоф — честила старика пациентка, в общем, где просочился инвектив или пейоратив, он протащит на себе контексты, а за контекстами придут слова — ну а от старой локации слов к новой протянутся уже по коре мосты из аксонов и дендритов. Так что доктор, как мог, стимулировал майору материть его всеми, что вспомнит, словами, майора же, хоть и понимала, что зловредный дед нарочно, признавала, что доктору виднее и покорялась. Нормальную схему тренировок она себе поддерживала сама, для того никакой вербализации, ни мысленной, ни артикулированной не нужно, но кому, черт возьми, нужен офицер, не способный связать трех слов без ебанаврота? Значит, надо лизать леденец, и повторять скороговорки, и вспоминать вспоминать вспоминать стихи песни частушки лимерики, любую сцепленную пургу, стимуляторы прорастания новых аксонов все уже были в ее мозге, и постоянно поступали из имплантов, но показать как и куда и чем именно прорастать — она должна была сама давлением активности мозга.

— Ппппипидастра кусок, — тщательно выговорила она вполголоса.

— Пипифакса, — поправил Сусьяха.

— П... пипипидастра обиднее.

— А, ты нарочно? Отлично, — обрадовался доктор Герр-Загенхоф

Вид он имел при этом самый ленивый и расхлябанный. Лежал Герр-Загенхоф в большом дереве-шезлонге, босые черные ноги доктора были сложены на бархатном пуфике, рядом на низком столике стояла батарея прохладительного и термос с жидким азотом на случай, если что-то степлится, в зубах доктора торчала тонкая коричневая выдрочка, глаза прикрывала растрепанная соломенная шляпа.

Под шляпой доктор хмурился.

Он препирался с здешней сингулярностью. Спор затягивался потому, что у сингулярности были аргументы, а у доктора интуиция.

Проблема была невеселая.

После полного обрушения шести артифициальных интеллектов из семнадцати в пострадавшей семье, и частичной потери мощностей еще пяти — одна, планетарная, сингулярность сумела отбиться без потерь, а четыре сумели рассредоточиться достаточно, чтобы сохранить основные потоки... В общем, в той группе систем возник ряд совершенно понятных проблем с сохранением информации пользователей. В принципе, поскольку пользовательская часть аккаунта цепляется прямо на организм, совсем потерять «кто ж ты такой» при эвакуации невозможно, особенно если в теле еще теплится какое-никакое индивидуальное электричество, но вот все сопровождающие аккаунт файлы, а главное, путаница согласований, переписок, общих множеств, вот это вот всё — осталось невредимым в уцелевших сингулярностях и в тех своих хвостах, что были общими с сингулярностями других семей (условно, переписка любого местного с любым неместным вся благополучно спасалась на стороне неместного гражданина). Очень много личной