Из тьмы веков - Идрис Базоркин

Наконец поднялась одна из старух и крикнула:

— Слушайте, сестры! Пришел наш день! Мы здесь сегодня хозяева. Мы будем жить этот день, как хотим, как жили прабабушки таких, как я, и их прабабушки! Тогда у них все дни были такие, а у мужчин — один! И был у тех женщин царь — женщина. И у нас должен быть царь! Нам кажется, лучшим царем из нас будет Эйза!

— Эйза — царь!

— Эйза — царь!

— Эйза — царь! — трижды прокричал хор девушек, подготовленный старухой.

— И мы хотим Эйзу! — закричали все остальные.

Эйза встала. Поднимаясь, она уже чувствовала себя владыкой дня и этих людей. Лицо у нее было немолодое, на редкость белое. Густые вздернутые брови кончались крутым изломом. Из-под них смотрели черные властные глаза. Это была женщина из хутора Девичьего. Почти все знали ее. Но как только ее объявили царем, она стала непохожа на себя. Женщины сразу почувствовали ее власть над собой. Словно и в самом деле это была уже не Эйза-соседка, а настоящий царь.

Она молча, без тени улыбки оглядела всех с полным сознанием своего величия и достоинства.

— Ты!.. Ты!.. Ты!.. Ты!.. — сказала она, твердо указав пальцем на четырех девушек. — Приблизьтесь ко мне!

Те покорно подошли.

— Будете все время стоять за моей спиной и исполнять мою волю!

В число выбранных попала и Зору. Все четыре были чернобровые, красивые. Они даже чем-то напоминали саму Эйзу.

Потом Эйза отошла к трем обелискам и стала перед средним из них. По бокам встали девушки. Эйза сорвала с себя платок и взмахнула им. На грудь ее упали две серебряно-черные косы.

— Все, что было — того не было! Чего не было — все будет! — торжественно произнесла она.

Женщины смотрели на нее, как зачарованные, и не узнавали ни себя, ни ее. Губы их невольно повторяли за ней: «Чего не было — все будет!..» Им так хотелось поверить в это…

— Поставьте на землю плоды земли, которые вы добыли и принесли сюда! — приказала царь.

От ее ног и дальше на платках, на шалях, на шерстяных накидках женщины расставили принесенные яства, кувшины с аракой, пивом, брагой, деревянные рюмки и чаши и наполнили их.

— Садитесь!

Женщины сели. Старшие — ближе к ней, младшие — в дальнем конце. Они не сводили с нее восторженных глаз. А Эйза и четыре девушки продолжали стоять. Вот она подняла рог:

Забудьте, что вы женщины!Мы здесь свободный народ.И память о женском долгеПусть с первым глотком умрет!

Эйза выпила из рога и посмотрела, все ли повинуются ей.

Второй глоток мы выпьемЗа бывших наших мужчин.И пусть отныне не встанетНад нами из них ни один!

И снова женщины отпили по глотку.

С третьим глотком, сестрицы,Жить начинаем мы.Над женской страною — солнце!И нет ни печали, ни тьмы!

— До дна! — крикнула Эйза и, осушив свой рог, отбросила его.

Женщины последовали ее приказу. Началось пиршество. Со всех сторон раздавались шутки, смех, веселый разговор.

Теперь уже все знали, что Эйзу выучила этим словам ее бабка. И она не раз проводила праздники.

Эйза сидела на куче одежды, которую девушки подложили под нее, и возвышалась над всеми. Она так и оставалась без платка, и это подчеркивало ее необыкновенность. На ней было черное платье до пят, на плечах под косами золотистый платок.

— Не вижу моих воинов! — воскликнула царь.

— К лошадям!

Девушки и молодые женщины с шумом кинулись за ближайший холм. Через некоторое время оттуда выехал отряд из тридцати «юношей» в боевых доспехах.

По приказу царя Зору тоже облачилась во все мужское. И, сев на коня Эйзы, встала за ней, готовая выполнять ее приказания. Эйза показала ей, где должна выстроиться «дружина», и велела собрать к себе гармонисток.

Под музыку началась джигитовка. «Юноши» показывали свое умение владеть конем.

Потом были скачки, и победителей награждали призами. Кому бокал пива, кому блин, кто получал кусок халвы. Последней игрой царь объявила большие скачки.

Отъехав за версту, конники должны были после третьего взмаха платком поймать Зору.

— Ты не упадешь? — тихо спросила Эйза.

Зору только улыбнулась. Игра разгорячила девушку, увлекла ее. Щеки ее пылали, глаза восторженно светились. Это был самый интересный день в ее жизни!

Наконец всадники удалились к указанному месту. И вот от них отделился конь Эйзы и помчался в сторону женщин. Еще миг — и за ним поднялось облако пыли. Комья земли полетели в небо. Погоня началась. Но где же Зору?.. Только по белым рукавам ее рубашки можно было догадаться, что она скачет, прильнув к гриве лошади. Несколько всадников стали настигать ее. Но она отвернула коня в сторону, и тот под страшный вопль сидевших на траве женщин перескочил через них. Погоня пронеслась мимо.

Победительницей стала Зору.

— Кто она? — спросила Наси соседку, когда шум и общее ликование немного поулеглись.

— Дочь Пхарказа из Эги-аула, — ответила та.

— Того Пхарказа, который похож на помощника пристопа? — переспросила Наси. И удивилась: — У такого отца и такая дочь! А ее стоит иметь в виду. У меня жених растет…

Слова жены Гойтемира тотчас же дошли до Зору. Девочка вспыхнула, покраснела. Она не думала ни о замужестве, ни о женихе. Но одно то, что о ней как о девушке, как о невесте могла заговорить сама Наси и даже допустить мысль, что она может войти в ее дом, было для бедной Зору счастьем.

Начался хоровод. Обняв друг друга за плечи, женщины пошли по кругу. Эйза шла вместе со всеми. Хмель разрумянил их, зажег. Двигались женщины то в одну, то в другую сторону.

Песня постепенно убыстрялась.

Уймите, боги воду и огонь!Пошлите солнце нам и месяц.

И когда хоровод обошел полный круг, Эйза вновь пригласила всех к трапезе.

— Женщины, к нам в гости фур-фуры[56] пришли! — крикнула она, указывая на своих подруг, переодетых в мужчин, и запела:

К нам в гости фур-фуры пришли.На горы спускается ночь…Пусть каждой она принесетНе сына, а славную дочь!..

— Гостей в объятия! — И царь, показывая пример, сама словно юношу, обняла и посадила рядом с собой Зору.

Женщины и «мужчины» перемешались. Музыка и песни звучали в разных местах. Фур-фуры переходили из одной компании в другую, под общий хохот обнимая и целуя девушек и женщин, как пламенные любовники.

Вдруг молодая жена Иналука — Панта с таким удивлением уставилась на парочку, сидевшую напротив, что окружающие обратили на нее внимание. Переодетая в парня Матас, девушка из Гойтемир-Юрта, старалась поцеловать стыдливо закрывавшуюся от нее подружку. Панта вскочила и залилась хохотом. Все подумали, что она опьянела.

— Матас! — закричала наконец Панта. — Да посмотри же, кого ты целуешь? Чтоб я сгорела! — И она в хохоте рухнула на землю.

Матас кинулась на свою соседку, стараясь заглянуть ей в лицо. Но та вскочила и, путаясь в длинном подоле платья, пустилась бежать к лесу. Первой пришла в себя Эйза.

— А ну, пощупать ее! — скомандовала она.

Девушки бросились вдогонку за беглянкой. Они бежали со всех сторон, беглянка растерялась, ее схватили. Под крик, хохот, визг началась свалка. Наконец беглянка вырвалась и, оставив в руках обессилевших от смеха девчат свое платье и обеими руками придерживая мужские шаровары, кинулась наутек и исчезла в лесу.

— Да кто же это?

— Кто? — набросились женщины на Панту.

— Мой! — наконец услышали они. — Мой, Иналук!..

Поднялся новый взрыв хохота. Матас, целовавшая Иналука, не знала, куда деться от стыда.

— А ну, осмотреть всех! Всех до единой! — приказала Эйза своим помощницам.

Стоном и криком наполнилась поляна.

— Смотрите! Вон еще один!

Далеко внизу, по склону горы, удирала еще одна «женская фигура». Платье у нее было задрано до пояса, платок мотался в руке, и только босые ноги и белые шаровары сверкали под лучами солнца. Догнать «ее» уже невозможно было даже на коне. Еще миг — и «она» исчезла под обрывом.

— Мы вторично подверглись нападению! И вторично враг с позором бежал!

Такого веселого праздника, говорили старухи, еще никогда не было! А все потому, что два настоящих фур-фура проникли в их женский стан.

День закончился пляской. Женщины танцевали и за девушек и за мужчин. Многие из них искусно изображали своих близких и знакомых, и это вызывало восторги.

Наконец Эйзе удалось утихомирите женский народ.

— Сестры! — сказала она. — Все, что было — когда-то было… А чего не было — когда-то будет! До будущего такого дня пусть никого из вас не постигнет горе! И пусть не будет над вами царя страшнее, чем я!

Расходились по домам с песнями, с гармошками. Но многие загрустили. Когда еще придет к ним такой праздник! И сколько до него будет тоскливых и горьких женских дней…