Из тьмы веков - Идрис Базоркин

— Сестры! — сказала она. — Все, что было — когда-то было… А чего не было — когда-то будет! До будущего такого дня пусть никого из вас не постигнет горе! И пусть не будет над вами царя страшнее, чем я!

Расходились по домам с песнями, с гармошками. Но многие загрустили. Когда еще придет к ним такой праздник! И сколько до него будет тоскливых и горьких женских дней…

Когда вечером Зору в компании эги-аульских женщин проходила мимо скалы Сеска-Солсы, ей показалось, что она издали слышит рожок… Давно уже она не слышала его! Зору приостановилась. Женщины, увлеченные разговором, не обратили на нее внимания. Она пригнулась и по балке побежала туда, откуда ясно доносились печальные звуки.

Калой лежал на хвойном ковре. Рядом с ним отдыхал его жеребенок.

Зору поднялась тихо, незаметно присела в стороне. Каждый раз, когда низкие, приглушенные звуки рожка доходили до Нее, ей казалось, что они трогают ее душу, зовут куда-то, жалуются и плачут… Калой словно рассказывал о чем-то волнующем и печальном. Зору невольно вздохнула и выдала себя. Калой вскочил. Встала и она. Оба молчали.

— Садись, — сказал он первым и опустился на землю. Но Зору не села.

— Ну, как прошел ваш праздник?

Зору с увлечением начала рассказывать. Она говорила обо всем, что видела, и даже о выходке Иналука. Но о себе не сказала ни слова.

— Как интересно! Жаль, что нам нельзя бывать с вами вместе! — вздохнул Калой. — Ну, а ты что там делала?

— Ничего! Смотрела на людей, уму-разуму училась! — сказала Зору, отводя в сторону глаза.

— Смотри-ка, как я ошибался! — воскликнул Калой. — Верно, что мой рожок не волшебный! А я-то сижу тут, играю и слышу — он поет:

«Поглядел бы ты на праздник женщин! Какая у них могучая и красивая царица! Сидит она без платка, старушечьи косы распустила и воображает! А твоя соседка? Она у царицы за плечами стоит, по поручениям бегает. А потом как прыгнет, на коня — и вскачь! Все за ней, а она на народ… Конь у нее необыкновенный, с крыльями! Поднялся он над людьми и перенес ее на ту сторону… Так и не догнали ее старухи да молодухи, а о девчатах и речи нет!..» Я слушал рожок и думал: не о тебе ли это? — Калой снова вздохнул. — Да… Значит, не о тебе…

— А что еще говорил рожок про соседку? — с загоревшимися глазами спросила Зору.

— Да что его слушать! — Врет все! Испортился. Говорил, что в нее влюбились все-все! И даже жена самого старшины!..

Зору смотрела на него как зачарованная.

— Ты! Я знаю теперь! Это ты был с Иналуком и удрал в женском платье к реке! Ты! И не рожок у тебя волшебник, а ты настоящий плут! — Она залилась смехом, обеими руками закрывая рот, чтоб никто не услышал.

Калой любовался ею.

Сегодня, когда он увидел ее на празднике и в женском и в мужском одеянии, когда услышал, как женщины, не стесняясь, при нем разбирали ее красоту, он впервые в жизни увидел в ней ту девушку, которой ей предстояло еще стать…

«Как красиво она смеется! Как высоко поднимаются ее густые брови! Они, словно крылья стрижа, точеные и острые». И, думая о ней, он ласково гладил попавшую под руку морду своего Быстрого.

— Побежала! — сказала Зору и направилась к тропке.

Калой вскочил.

— А ну, вставай, лежебока, когда у нас такая гостья! — крикнул он жеребенку, и тот вскочил. — Вверх!

Быстрый поднялся на дыбы. Зору залюбовалась.

— Красив? — радостно воскликнул Калой.

— Красив, — тихо ответила Зору и, лукаво взглянув на него, неожиданно спросила:

— А не сказывал ли тебе твой рожок, кто красивее, то есть кто лучше: та твоя соседка или этот конек?

Калой смутился, но только на мгновение.

— Сказывал, — ответил он. — Он говорил, что соседка моя красивее всех. А Быстрый — лучше…

— Почему? — ревниво вырвалось у Зору.

— Потому, что он никогда от меня не уходит! А соседка…

— А тебе хотелось бы, чтоб за тобой и жеребята и телята бегали?.. Не велико ли стадо будет?! — Она тихо засмеялась, спорхнула на дорожку, и подпрыгивая, побежала вниз.

Калой еще долго следил за ней, пока в сумерках не исчезло ее светлое платье.

Он вернулся домой поздно. Но никто, кроме Орци, не спал. Докки варила сушеное мясо и рассказывала Гараку о празднике и о шутке Иналука.

Видя, как это забавляет Гарака, Калой стал рассказывать ему все с такими подробностями, что бедный Гарак чуть не задохнулся от кашля и от смеха.

— Признайся, — сказал он наконец, — вторым гостем у женщин был ты?

Калой признался. Гарак был в восторге.

— Я так и думал! Только ты мог сообразить такое! Сколько живем, даже в сказках похожего не рассказывали! Это надо же так! Не зря я говорю, — обратился он к жене, — этот все может!

Он долго еще не мог успокоиться, хлопал в ладоши слабыми руками и осипшим голосом восклицал:

— Хорошо! Очень хорошо!

Докки тоже радовалась, но только другому: она была счастлива оттого, что у Гарака поднялось настроение. Докки не знала, что это была последняя вспышка догоравшей свечи…

Утром Гарак подозвал ее и велел вместе с Орци пойти проведать своих родных. Докки хотела возразить. Но он стал волноваться, и она уступила. Перед самым уходом она снова попросила разрешить ей остаться дома. У нее много работы, надо перевеять зерно. Но он перебил ее и как можно спокойнее сказал:

— Э-э, моя хорошая! — Он давно уже не говорил с ней так ласково. — Никто еще не покинул этот свет, переделав всю свою работу! Иди… за меня не беспокойся… — Он помолчал, улыбнулся ей и сыну и добавил: — Идите… У меня еще много времени… Я дождусь вас, когда б вы ни пришли… дождусь…

Докки не догадывалась, о чем он говорил.

Докки ушла. Может быть, ей хотелось верить только в слова, которые она услышала от мужа, а не в то, что подсказывало плачущее сердце. Она ушла, успокоенная им.

После полудня Гарак попросил у Калоя дать ему чайного настоя. Отпив, он велел сыну сходить за Хасаном. Но тут же добавил:

— Не беспокойся. Я зову его только для разговора. Мне надо кое-что сказать ему.

Калой убежал и тотчас же возвратился. Он не оставлял отца одного. Вскоре пришел Хасан. Гарак велел Калою выйти, побыть во дворе, чтоб никто не мешал.

— Хасан, — сказал он, когда Калой закрыл за собою дверь, — меня скоро не станет…

— Не предрекай! Бог даст тебе здоровье! — перебил его взволнованный Хасан.

— Спасибо за добро, — ответил Гарак. — Я вот зачем тебя… — И он еще больше понизил голос.

Калой за дверью весь превратился в слух, но ничего не мог расслышать.

Гарак рассказал Хасану, как недавно узнал он, что брат его погиб. Это сломило его. Рассказал, как бежал из-под стражи и разбился на скалах. Как не хочет, чтобы обо всем этом узнали сыновья и фамильные братья.

— Сам я за все это посчитаться с Гойтемиром не смог, а свою ношу перекладывать на других не хочу. Уж очень она тяжела. Все это скажешь Гойтемиру. Другим говорить я не даю тебе права… И скажи… — он вдруг забылся и возвысил голос, словно испугался, что Хасан не расслышит его, — скажи, — услышал и Калой, — что за себя я ему прощаю… Но за брата пусть он держит ответ перед тем, в кого верует!..

Он откинулся, его белое лицо четко выделялось на черной шубе, что лежала под головой.

— Все исполню, — ответил Хасан-мулла. — Хочешь, я почитаю тебе стихи из Корана?

Гарак помолчал. Потом приподнялся на локтях и заговорил:

— Я никого не убил… Никогда чужого не ел… Всем богам молился, всех просил… Ни на кого из них не ропщу… ни одного не отвергаю… не знаю, кто из них помогал мне, кто наказывал… А кто самый верный, я узнаю раньше всех вас… я готов… — Он отвалился и замолчал.

Испуганный Калой вбежал в комнату. Хасан встал. Гарак лежал с закрытыми глазами. На вопросительный взгляд юноши Хасан отрицательно покачал головой и вышел. Калой последовал за ним. Хасан-мулла поднял руки, помолился.

— Да простит его Аллах! — шепотом сказал он и отослал Калоя к отцу.

До вечера Гарак лежал с закрытыми глазами, словно свет причинял ему боль. Дыхание его становилось все чаще, все тяжелее.

Смеркалось, когда он подозвал Калоя и заговорил почти шепотом:

— Не оставляй брата… Не оставляй башню… Мы всегда здесь у очага… не бросай нас… Землю береги… Иди…

Калой не двигался. У него дрожали колени. Он не мог сделать шага.

— Иди… — повторил Гарак, — придешь… с Иналуком…

Калой сделал над собой усилие и поплелся к двери, не отрывая от отца глаз.

Гарак тоже пристально смотрел на него, пока за ним не закрылась прокопченная дверь.

Время шло… Гарак лежал, не шевелился. Потом с трудом сел, задыхаясь, встал… и, схватившись двумя руками за длинный посох, направился к выходу…

Когда Калой вернулся вместе с Иналуком, в доме было темно и тихо. Он окликнул отца, никто ему не ответил. Он кинулся к его лежанке. Она была пуста и холодна. Калой достал с потолка кусок смоляного корня, раздул в очаге пламя и зажег светильник. В комнате никого не было. Калой осмотрел башню, хотел бежать за отцом во двор, но Иналук остановил его.