Самый обычный день. 86 рассказов - Ким Мунзо

Письмо

В среду в полдень он закрыл все двери и окна в кухне, открыл газ и лег навзничь на пол; смерть наступила немного позже. В пятницу утром, когда еще не приехали сотрудники похоронного бюро, почтальон принес письмо — на конверте не значился адрес отправителя. Четвероюродный брат, оказавшийся единственным родственником, которого удалось разыскать, уже некоторое время тому назад сослался на неотложные дела и уехал, сочтя, что дальнее родство оправдывало отъезд после одной проведенной около покойника ночи: от такого убежденного агностика, как он, кроме выполнения этого ритуала, нельзя было ничего больше требовать. Консьерж согласился взять письмо и, не зная, что с ним делать, положил его на грудь трупа. Сотрудники похоронного бюро приехали с опозданием и очень спешили. Они закрыли гроб и снесли его вниз по лестнице. Консьерж запер дверь квартиры. В письме, которое так никто и не прочитал, говорилось:

Я все это время получала твои письма, но только пару дней назад нашла время их прочитать. И отвечаю тебе сейчас, но заруби себе на носу, что делаю это в первый и последний раз. У меня хватает своих дел, чтобы еще заниматься утешением таких нищих духом, как ты. Ты хочешь заморочить мне голову обещаниями и объяснениями в любви, которые сейчас совершенно не к месту и о которых тебя никто не просит. Ты паришь в облаках, хотя прекрасно знаешь, что я к тебе никогда не вернусь: мы с тобой уже дали друг другу все то немногое, что могли. И не приставай ко мне со своими жалостливыми историями. Тебе не хватает силы воли, сделай над собой усилие. Ты говоришь, что я ушла к Берту, потому что он удовлетворял меня в постели лучше, чем ты, и говоришь это так, словно хочешь меня этим оскорбить и заставить почувствовать себя проституткой. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что это меня заденет. Что ты себе вообразил? С Бертом мне действительно гораздо лучше — в этом ты как раз совершенно прав. Еще бы! Мне хотелось бы, чтобы ты имел возможность измерить, как сильно вы отличаетесь друг от друга, в том числе и умственно. И поскольку ты немного мазохист, я расскажу тебе, что стоит ему начать рассказывать мне шепотом о том, что он сделает со мной, как я становлюсь такой влажной, какой никогда с тобой не бывала. Я могу часами ласкать его, а когда мне это надоедает, даю ему кончить туда, куда мне заблагорассудится. Потом я могу просто начать все с самого начала. Он так на тебя не похож! У него есть то, что называют воображением, не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю. В ресторане, прямо посреди ужина, он просит меня снять трусики или сделать еще что-нибудь в этом роде — ты наверняка сочтешь это неуместным. (Для чего еще ему потребовалось снимать с нее трусики в ресторане? — думаешь ты в эту самую минуту.) А я просто с ума схожу от наслаждения, мне так не терпится, что мы покидаем ресторан почти бегом. На улице мы прижимаемся друг к другу, как подростки. Мы залезаем в чужие сады и катаемся там по траве; в любой момент нас могут застать врасплох — и это действует возбуждающе. Потом мы садимся в такси, и он продолжает щупать и гладить меня; мне приходится прятать лицо и кусать себе руку, чтобы таксист не понял, в чем дело. Берт сидит с серьезным выражением лица, словно его рука не делает ничего такого, а я кончаю раз за разом, пока все сиденье не промокает. Мы выходим из такси, нас разбирает смех, когда мы представляем себе выражение лица пассажиров, которые сядут в это такси после нас. Тебе пришлись по вкусу мои истории? Конечно, еще бы. Тебе же так нравится страдать… Ты всегда любил терзаться и страдать по любому поводу. А может быть, мои рассказы тебя возбуждают. Ты здорово возбудился, когда читал, как Берт меня лапает? Он меня лапает, и щупает, и сует мне свои пальцы всюду-всюду, во все дырочки, какие только находит, и мы занимаемся любовью в парках, в кинотеатрах и в маленьких гостиницах — в спешке, словно нам невмоготу добраться до дома. А когда приходим домой, то начинаем все снова! И я тоже его лапаю, лапаю везде: посреди улицы, в барах, на глазах у его друзей и у моих тоже, в машине, когда он ее ведет. В автобусе, когда там много народа, я запускаю руку ему под пальто, расстегиваю ширинку, сжимаю его твердый, упругий и горячий стержень и дрочу его, стараясь следовать ритму движения автобуса, пока любовный сок не изливается мне на пальцы. Я их облизываю, выходя из автобуса, и какой-то пассажир у двери смотрит на мои губы и пальцы и мгновение спустя понимает, что случилось, и удивленно улыбается. Можешь дрочить своего красавца, если хочется. А если, наоборот, тебе больно читать все это, ты прекрасно знаешь, что надо делать: не писать мне больше никогда. Если бы ты был нормальным мужчиной сейчас, когда прошло уже два месяца с тех пор, как мы перестали жить вместе, у тебя была бы новая подружка и ты бы щупал ей попку вместо того, чтобы пытаться вызвать у меня угрызения совести своими жалкими письмами. Чтобы немного утешить тебя (или, напротив, чтобы увеличить твои страдания), сообщаю, что я начала встречаться с одним очень миленьким мальчиком, и Берт немного ревнует, точно так же, как ты, когда я в первый раз сказала тебе, что встречаюсь с Бертом. Мне с этим мальчиком очень хорошо. Может быть, даже лучше, чем с Бертом, хотя это трудно себе представить. Сей факт мог бы послужить подтверждением твоей теории о том, что когда я подцепляю нового мальчика, то у меня голова идет кругом и мне кажется, что он гораздо лучше всех предыдущих, но потом, стоит мне как следует узнать его, всякий интерес к нему у меня пропадает. Может, ты и прав. Ну и что такого? Этот новенький совсем зеленый, и мне приходится всему его учить: как он должен лечь, что ему нужно со мной делать, как трогать меня языком, как обнимать. Я чувствую себя его покровительницей, почти его матерью. Наверное, во мне просыпается материнский инстинкт, кто бы мог подумать. Он нежный и сильный, как теленок: у меня во рту даже не все помещается. Наверное, это дело возраста: он такой нежный малыш… Хочешь еще что-нибудь обо мне узнать? Надеюсь, что нет. Что же касается твоих угроз покончить жизнь самоубийством, я тебе скажу следующее: это дурной вкус, и оригинальностью ты не отличаешься. Если ты собираешься шантажировать меня так же, как Тони, когда я бросила его ради тебя, то я хочу тебе напомнить: он по крайней мере свою угрозу выполнил, а я сильно сомневаюсь в том, что ты на такое способен. Так вот, дорогой, в ожидании отсутствия твоих писем, с тобой холодно прощается

Четыре четверти

Согласно словарю, «пунктуальным» называют человека, который совершает некое действие точно в назначенное время. Это следует понимать так: если вы условились о свидании в семь часов, ты пунктуален, если являешься ровно в семь. Тут никаких сомнений не возникает. Однако не совсем ясно, как определить человека, который, договорившись встретиться в семь, уже в шесть часов кружит по улицам неподалеку от места свидания, а в половине седьмого останавливается у газетного киоска, где должна произойти встреча, просто потому, что сегодня — пятница, а по пятницам киоски расцветают, словно сады по весне: все еженедельные издания появляются сразу; и если тебе приходится ждать кого-нибудь на улице, нет на свете более увлекательного занятия, чем медленно разглядывать обложки журналов (и книг, которые заполняют боковые витрины). Без четверти семь, однако, все без исключения обложки уже изучены; и поскольку ждать еще четверть часа, человеку не остается ничего другого, как купить журнал или газету и лениво перелистывать страницы. Когда он доходит до последней строчки последней колонки последней страницы (только ее — раздел «Досуг» — и стоит на самом деле читать), часы показывают семь, и у нашего героя нет никаких оснований чувствовать, что он устал ждать, — на самом деле ожидание еще даже не началось. Этим типом, которого можно считать пунктуальным (он находится на месте встречи ровно в назначенный час) и одновременно непунктуальным (он пришел на место свидания раньше времени, а значит, не точно в назначенное время), в данном случае являюсь я, и мне до сих пор неясно, как можно определить подобную патологическую непунктуальную пунктуальность, которой я страдаю с раннего детства, к собственному несчастью и к удивлению людей, с которыми договариваюсь встретиться, — как правило, все они исключительно непунктуальны. Быть непунктуальным означает, что если встреча назначена в семь, то ты можешь явиться в одну минуту восьмого, или в пять минут восьмого, или в четверть, или в половину восьмого, или в девять, или в десять. (То, что многие непунктуальные люди получают удовольствие, когда вынуждают других себя ждать, ясно как день — никаких доказательств это не требует.) Если же наконец человек, который должен был прийти на встречу, не приходит вообще, то он автоматически перестает быть непунктуальным, превращаясь в нахала или же нахалку. Если, на ваше счастье, вам известны привычки знакомого, которого вы ждете, то вы можете классифицировать его, отнеся к соответствующему разряду, и даже простить ему небольшое опоздание (или, напротив, удивиться его неожиданной пунктуальности, или начать с тревогой думать об аварии, которой не было). Если же вы не знаете, с какой точностью этот человек обычно является на свидания, в ближайшем будущем вас могут ожидать приключения и неожиданности. Не исключается также вероятность того, что на достаточно долгое время вам суждено превратиться в непоколебимый манекен, который прислоняется то к стене, то к фонарю, замышляя сладкую месть и классифицируя, чтобы хоть как-то развлечься, все случаи пунктуальности и непунктуальности, с которыми рок сталкивает нас на протяжении жизни.