Девушка из Германии - Армандо Лукас Корреа

вилле «Виола», где дрессируют чистокровных породистых собак. Дон учился вместе с самой известной собакой, немецкой овчаркой по кличке Блонди.

Гретель любила пить ледяную воду из бокала для шампанского, кокетливо прикрывая глаза и делая вид, что пузырьки вызывают у нее головокружение. Мне было очень весело с ней. Два раза в неделю она приходила к нам домой, чтобы выпить чаю и шампанское без пузырьков.

– Что ты там сидишь в темноте? – Мама приехала домой и положила конец моим мечтам: воспоминаниям о послеобеденном чае с Гретель.

Я пошла за мамой к ней в спальню и была ошеломлена ароматом 10 600 цветов жасмина и 336 болгарских роз. Мама объяснила, что все цветы пошли на создание духов, и нанесла пару капель на заднюю часть шеи и на запястья.

Когда я была маленькой, я часами сидела в этой комнате, самой большой и сладко пахнущей во всей квартире. Огромная люстра с длинными рожками, расходящимися во все стороны, напоминала гигантского паука. Испугавшись, я закрывалась в огромном гардеробе, где примеряла жемчужные ожерелья и расхаживала в бесчисленных шляпах и туфлях на высоких каблуках. Это было очень давно. Тогда, наблюдая за моими играми, мама смеялась, мазала меня ярко-красной помадой и называла меня «мой маленький клоун.

Времена изменились. Хотя ковры, за которыми никто больше не ухаживал, и батистовые простыни, которые больше никто не утюжил, и пыльные шелковые тюлевые занавески все еще были пропитаны ароматом жасмина, к нему теперь примешивался тошнотворный запах нафталина. Мама настаивала на сохранении прошлого, которое таяло на наших глазах, а мы беспомощно за этим наблюдали.

Я лежала на белом кружевном покрывале и смотрела на люстру, которая больше не пугала меня, и почувствовала, как мама вошла в комнату. Мама, не говоря ни слова, направилась в ванную. Она была измучена.

По ее лицу и движениям было видно, что эта хрупкая женщина, обычно принимавшая позы томной Греты Гарбо, каким-то образом добыла силу семьи Штраус из какого-то неведомого, дальнего места.

Она отреагировала на исчезновение папы так бурно, что это удивило даже ее саму. Это мне теперь было трудно выйти из нашей тюрьмы. Если я сегодня не встречусь с Лео в кафе фрау Фалькенхорст, он может появиться у нас дома без предупреждения, рискуя столкнуться с грозной фрау Хофмайстер и глупой Гретель.

Без макияжа, с мокрыми волосами и розовыми от горячей воды щеками мама выглядела еще моложе. Она прошла через спальню и обернула вокруг головы маленькое белое полотенце, а затем закрыла шторы, чтобы в комнату не проник ни малейший солнечный луч.

Она все еще не произнесла ни слова. Я понятия не имела, узнала она что-нибудь о папе, какие шаги она предпринимает. Ничего.

Мама села за туалетный столик и начала свой ритуал наведения красоты. В зеркале она увидела, что я перешла в ее глубокое атласное кресло, которому было почти двести лет, и даже не спросила, вымыла ли я руки. Она больше не заботилась о том, чтобы никто не посадил пятна на ее заветную антикварную вещь, созданную кем-то по фамилии Ависс. Она глубоко вздохнула и, рассматривая первые морщинки, сказала мне серьезно:

– Мы уезжаем, Ханна.

Мама избегала моего взгляда. Она говорила так тихо, что мне было трудно разобрать слова, хотя я чувствовала ее решимость. Это был приказ. Я не просчиталась, как и отец с Лео. Мы уезжали, вот и все.

– У нас есть разрешения и визы. Осталось только купить билеты на пароход.

А как же папа? Она знала, что он не вернется, но никак не могла его бросить.

– Когда мы уезжаем? – единственное, что я осмелилась спросить. Мамин ответ не слишком все прояснил:

– Скоро.

По крайней мере, это был не тот день и не следующий. У меня было время продумать план с Лео; он, должно быть, уже ждет меня.

– Завтра мы начнем собирать вещи. Мы должны решить, что мы берем с собой. – Она говорила так медленно, что я забеспокоилась. Мне нужно было выйти и встретиться с Лео, но она продолжала: – Мы никогда не вернемся сюда. Но мы выживем, Ханна. Я уверена в этом, – с силой говорила мама, расчесывая волосы со сдерживаемой злостью.

Мама выключила основной свет и оставила гореть только одну лампу над туалетным столиком. Мы сидели в полумраке. Ей больше нечего было сказать мне.

Я выскользнула из комнаты и побежала вниз по лестнице, даже не подумав о соседях, которые с таким нетерпением ждали нашего отъезда. Если бы они только знали, как нам не терпелось наконец-то выбраться из нашего абсурдного заточения.

Запыхавшись, я добралась до Хаккешер-Маркт и побежала в кафе. Лео наслаждался остатками горячего шоколада.

– Название пишется так: C-u-b-a, – сказал он, делая ударение на каждой букве. – Мы едем в Америку!

Лео встал, и я последовала за ним, хотя еще не успела перевести дух. Я запыхалась оттого, что долго бежала. Но Лео сказал: – Мы едем, и только это имело для меня значение. Не наш пункт назначения, а множественное число «мы». Я переспросила его, чтобы не было недопонимания.

– Мы едем в Америку. Твоя мама заплатила целое состояние за разрешения.

К тому времени у нас, видимо, совсем закончились деньги. Мы были уверены, что папа помог оплатить разрешения для Лео и его отца. Такая возможность появилась у многих людей в Берлине, и те, кто мог ею воспользоваться, должны были остаться целыми и невредимыми. Обе семьи, их и наша, оказались в числе счастливчиков.

Самой лучшей новостью было то, что папа жив.

– Они хотят позволить ему уехать. – Слова Лео прозвучали так авторитетно, что я замолчала.

Папе повезло, не то что герру Шемуэлю, который так и не вернулся. Мы, Розентали, были персонами нон грата, но удача нам все же улыбнулась. Условия, которые нам выдвинули, заключались в том, чтобы мы передали жилой дом и все наше имущество, а затем, в течение нескольких месяцев, покинули страну. Как только мама сможет гарантировать передачу дома, они отпустят папу на свободу, и мы сможем получить для него визу и билеты на всех нас. Вот почему мы их еще не купили. Теперь мне стало понятно.

Мы должны были пойти послушать радио в вонючей подворотне огра; нам нужно было знать все последние постановления. Каждый день огры изобретали новые способы усложнить нам жизнь до невозможности. Они не просто не желали видеть нас в городе, они всеми силами пытались заставить всех остальных отречься от нас. Если нас изгнали со всех континентов, почему именно они должны нести это