Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев

В глаза стали ударять лучи поднимавшегося солнца, и я проснулся. Мы лежали над самим ручьем с поднимавшимся над ним паром. Оглядываюсь: шагах в двадцати от нас стояло три невысоких стога сена. Метрах в двухстах тянется лента узенькой асфальтной дороги. По ней взбирается велосипедист. Вскочил, со всех ног помчался к нему: - Месье, где я? Всё еще в Германии, или уже во Франции? - с тревогой задаю я вопрос, который меня так гложет, что не в силах понять его коварного смысла. - Бонжур, месье! Германия - там, вон за тем бугром, сзади вас. - приветливо заулыбался крестьянин: - Полкилометра отсюда... Меня охватил неописуемый восторг. Даже забыв поблагодарить, я стал бросать вверх и ловить мой берет, приплясывать, делая немыслимые антраша, прыгать, как сумасшедший... Затем помчался к своим: - Эй, рохли! Разлеглись тут! Вставайте, мы во Франции! Ура! Свобода!..  

   ...Я вспомнил, как все встрепенулись, будто ошпаренные, запрыгали, заплясали... Вспомнил, как крепко стал меня тискать Николай, радостный, всепрощающий и одновременно виноватый, хоть и с хорошей шишкой на виске. Он обнимал меня и все время повторял одно и то же: "Ты... ты... ты...". И здесь, в этом ледяном гробу, я самодовольно улыбнулся...  

   ...Свобода! С каким удовольствием мы, отныне свободные, полоскались в ручье, отмачивали лопнувшие волдыри на ногах! Казалось, вся прежняя смертельная усталость растворилась или улетучилась в этом подарке человеколюбивой природы. Поскоблились тупыми лезвиями, и боль, которую они причиняли, вызывала шутки. Привели в порядок одежду. Даже набрякший на груди рубец перестал болеть. Одним словом, свободная жизнь, жизнь без страха. Наконец-то! Мы тронулись в путь, окрыленные охватившим нас чувством величайшего счастья. Вперед, к видневшемуся селу, - к французскому, свободному! Табличка уже не готикой: "Жюврекур". Мы не сбились с намеченного еще в лагере маршрута. Интересно, почему у крестьянина было такое странное поведение: ответив на мой вопрос, он тотчас же повернул назад. Почему? Ответ не заставил себя ждать: крестьянин, как оказалось, поспешил сообщить селу, что, мол, "еще троим беглецам удалось вырваться из плена!". И всё село, несмотря на ранний час, высыпало на улицу. Глядят восторженно на "храбрецов", расточают улыбки, поздравляют: "Вив! Вив! Браво!", машут платочками, беретами. В ответ тоже улыбаемся, насвистываем мотив французской песенки "Ля Мадлон", - зачем уменьшать их радость? Пусть и дальше думают и гордятся, что мы - их соотечественники! Городок Арракур. Ведем себя так же шумно, будто у себя дома. Вдруг... - Бонжур, месье! Зайдите, пожалуйста, в бистро! - приглашает нас пожилой незнакомец. В кабачке он стал нас укорять: - Вы что, не в своем уме?.. Тут же битком коллаборационистов, гитлеровцев! Ведь это - "Зон энтердит" (запретная зона). Здесь на каждом шагу проверяют документы, частые облавы, обыски...  "Коллаборационисты"? Понятие для нас новое. Очевидно, пособники-наймиты. Вот тебе и долгожданная свобода, жизнь без страха! В бистро задержались не более пятнадцати минут. Нас снабдили несколькими талонами на хлеб, насобирали около двадцати франков. Как всем этим пользоваться? Что можно купить на один франк? - Не имеем никакого понятия. Одно ясно: и дальше необходимо быть на стороже! Проблемы, проблемы...

Вышли подавленные: свои документы и карту мы сожгли еще там, у ручья, когда узнали, что мы во Франции. Наш путь к Домбалю. Там живет кузен Поля. Уж он-то даст нам первые уроки в новой жизни, объяснит, что к чему. Там и передохнем. Но до него еще целых сорок километров! И необходимо дойти сегодня же, чтобы спокойно отдохнуть. Да-а, чувствую, что с рубцом на груди - след от немецкого штыка - не всё в порядке: он покраснел давно, набряк как нарыв, болит. Будто чирей: видимо, рана загноилась... Мы твердо убеждены, что кузен поможет, - сейчас вся надежда на него. . Стараясь ничем не привлекать постороннего внимания, проходим через другой городок - Люневилль. Он чуть в стороне от нашего маршрута, зато на более оживленной дороге, по которой безопасней и незаметней дойти до Домбаля. Наконец, нам остается еще километров пятнадцать, но чувствуем, что силы на исходе. Идем, как в тумане, ведомые одним упорством и уверенностью, что там найдем настоящий отдых после стольких дней треволнений и напряжения. На стенах домов и заборах Люневилля обратили внимание на намалеваные знаки: латинская буква "V" с лотаринжским крестом внутри. Что это значит? Позже узнали, что "V" - от слова "Victoire" - победа, а крест - символ Движения Внутреннего Сопротивления. Значит, здесь есть патриоты, и их надо найти. И еще деталь: фамилию "Де Голль" можно расшифровать и как "две палки" - "два удилища". А знак победы "V" и состоит из "двух палок": лотаринжцы, да и большинство во Франции свое освобождение увязывали с надеждой на генерала Де Голля, первым произнесшим в своей речи 18 июня 1940 года по лондонскому радио, что борьба должна продолжаться, и призвавшим к Сопротивлению.  

  Нет, не могу себе сейчас представить, откуда у нас набралось столько сил, чтобы за эти сутки переползти через границу и пройти до Домбаля, то есть проделать примерно сорок километров! В Люневилле произошло самое страшное - рана вскрылась, по груди и по рубашке потекли струи крови и гноя... Несмотря на это, мы часто сходили с дороги, чтобы заполнить свои желудки плодами груш и слив-мирабелей с деревьев на обочинах... Непостижимы человеческие упрямство и выносливость! Домбаль оказался малюсеньким городишкой. Пришли в него в поздние сумерки. Расспросы... На моем клочке бумажки, где я по морзе записал фамилию кузена Поля, знаки стали еле различимы. Ошибочно, я разобрал "Кюри"... - Кюрэ? - уточняли жители. - Нет, Кюри - Такого у нас нет. Наконец, кто-то из жителей сообразил: - Раз он Луи, то у нас есть один. Его фамилия Кюни... - и нам указали его дом. Было уже около восьми вечера. Наконец-то нам будет долгожданный отдых, дошли все-таки! Ноги еле держат. Мы постучали. Дверь приоткрылась. Перед нами - малюсенький человечек. Оглядел нас настороженно. Да, он - Луи Кюни, да, он - родственник Поля Негло. Думали, что нас тут же пригласят войти, и мы сразу же плюхнемся, пусть даже на пол. Лишь бы поспать! Нет... - Подождите! Посоветуюсь с женой. - и дверь захлопнулась. За дверью услышали неясные голоса, недовольный женский голос. Наконец Луи вышел: - Принять не могу. Поищем кого-нибудь... - и мы стали с ним бродить по разным улочкам, стучать в разные двери. Повсюду - отказ. Было уже за полночь, когда я, при очередном отказе, в изнеможении прислонившись к стене, заскользил по ней вниз: ноги меня больше не держали, силы покинули окончательно. Кровь и гной проступили по всей рубашке на груди. Луи растерялся, махнул рукой: "Ладно уж!", подхватил меня под руку. С трудом добрели мы до его дома. Там он шикнул на жену и провел нас на второй этаж до лестницы на чердак: - Лезьте наверх! Ложитесь там!.. - А вшей у них нет?.. Смотри, чтобы они чего-нибудь не украли!.. - услышали мы слова жены. Но не оставалось ни грамму сил, мы повалились рядом с луком, рассыпанным по полу для сушки. Из реальности мир унесся в туманное далеко... Нас разбудили как только чуть забрезжило. Дали ополоснуться, поставили по кружке эрзац-кофе и по кусочку хлеба. Минут через пять мы снова на улице. Рубашка заскорузла, рана сочилась и ныла. А на наших пятках... остался ли там хоть кусочек кожи?..  

   ...Вспомнил я это и задрожал. Меня передернуло. Все-таки мы выдержали и это испытание. Значит, может человек, если захочет, если сильно захочет, если нет другого выхода, быть сильным. Даже, когда почти перестает себя чувствовать... Спросил себя: когда мне было хуже? Тогда или теперь? Правда, то было на свободе. Относительной, конечно. Скорее, то был мираж свободы. А здесь, в морозильнике, нет свободы, даже нет ее миража. Будущее в полном тумане, скорей - во мраке. Да и будет ли это "будущее"?.. Стоп! Что это я? Не впадаю ли в панику? Э-э, нет! Так не пойдет! Думай, думай, вспоминай, отвлекайся от мрачных мыслей! Тебе на это отпущено массу времени. И оно, время это, - единственное твое богатство! Единственное, чего у тебя не удалось отнять, - время и мысли, мысли и время...  

   ...Где это я остановился? Ах да, Домбаль.. Луи Кюни, сентябрь 1941-го. Конечно, оказаться перед перспективой быть арестованным, а то и хуже, как о том предупреждали повсюду развешенные афиши, - "за оказание помощи беглецам", - мало кто рискнет: подальше бы от греха! Спасибо и на том малом гостеприимстве, за тех несколько часов крайне нам необходимого отдыха! И за то, что не донесли о нас, не выдали. Могли же это сделать? Могли, конечно! {15}

Еле передвигая растертые, воспаленные и дрожащие ноги, бредем по улочкам этого чужого городка, который был еще вчера нашей заветной мечтой. Улочка ведет в сторону соляных шахт. Мы - отверженные! Кроме усталости, нас гложет чувство тревоги и безысходности: в любой момент можем нарваться на проверку документов, - вид у нас для этого самый что ни на есть подходящий. Когда я был студентом, усвоил: за помощью стоит обращаться лишь к простому люду, - только он посочувствует. Седьмой час утра. Появляются редкие прохожие. Это - рабочие-шахтеры, идут на смену. Нас обгоняют две девушки. Обрывки их разговора доносятся до моих настороженных ушей: они говорят по-польски. Это - удача! С трудом шкандыбаю, догоняю их: - Пшепрашам, пани кобьети! (Извините, девушки).. - обращаюсь к ним и, без обиняков, прошу о помощи. Сказал, кто мы: - Нам необходимо отдохнуть, хотя бы немножечко!.. Наш вид, моя окровавленная рубашка - красноречивее всех слов. Девушки тотчас же повернули назад и помогли нам идти. Открыли калитку, завели в домик. Видимо, тут и жили. Закипела работа: расшурована еще не угасшая печь. На ней - тазик с водой, затем сковородка, где заскворчала яичница с салом. Мы обмыты. Мне сделали перевязку. Нас накормили и уложили голяком на матрацы на полу. Всю одежду положили в стирку. Одна из девушек убежала и вскоре вернулась с подружками. Мы тут же уснули...