Ever since we met (СИ) - "Clannes"

– У тебя много дел, – она плечами пожимает, тянется за своей чашкой с кофе. – Подготовка к экзаменам, потом к поступлению, это ведь все стресс. Думаешь, я не замечаю?

– Если кто и замечает, так это вы, – Саша фыркает смешливо. – Как и каждый год. Класс за классом, одни за другими. Не грустно расставаться?

– Свои-то все равно при себе остаются, если им иначе на роду не написано, – Верховная улыбается. – Ты, надеюсь, тоже останешься?

– Куда я без вас? – она улыбку возвращает.

Ей тут уютно и тепло, и не только физически. Тетя Лена всегда была ей поддержкой и помощью, но делила это с тетей Наташей, и с Верховной. Три матери, смеялись они раз за разом. Саша как-то раз читала скандинавские мифы, и в одном из них говорилось о девяти матерях одного бога. До богинь им с Соней и Настей, конечно, далеко, но для каждой девочки, что поселялась у одной из трех старших ведьм, они все три становились матерями. Пусть не биологически, что с того? Тетя Лена помогала ей с эмоциями, учила магии. Тетя Наташа могла объяснить те или иные непонятные моменты, рассказать о ритуалах. А когда нужно было просто обрести равновесие или пойти к кому-нибудь за советом, чаще всего шла она к Ирине Владимировне. Та смеялась, что для столь вежливо-отстраненного обращения они слишком близки – она смеялась в ответ, что вот только школу закончит, и тогда… Впрочем, этот день пока еще не наступил. До него еще было время привыкнуть к тому, что скоро жизнь заложит очередной вираж, тщательно продуманный, спроектированный и рассчитанный.

Ей, в конце концов, очень не хочется не вписаться в поворот.

– Ты о чем-то хотела поговорить, пока девочек нет, – напоминает ей Ирина Владимировна. Саша кивает, щеки трогает румянец, но едва-едва. Она об этом думала много раз, и вывод всегда был один: если и советоваться, то только со старшими. Лучше всего с Верховной, которая не просто так это место занимает.

– Я думала о ритуале, – признается она. Ритуалов множество, но Ирина Владимировна глядит понимающе и кивает. Наверное, по ней ясно, о чем она. – Как важно для него то, чтобы мужчина был в курсе, для чего это делается?

– Сашенька, солнце, – Верховная смеется, но в смехе этом нет ничего обидного, – ты как маленькая. А как еще ты объяснишь мужчине, почему ты тащишь его не на мягкую удобную постель, а на странную поляну с костром и алтарным камнем? Он должен знать, что от него требуется, и должен знать, для чего. И для начала он должен знать, кто ты на самом деле. Ты ведь до сих пор так и не рассказала своему Дане, что ты ведьма?

Утверждает даже, не спрашивает, и не кивнуть в ответ невозможно. Правда ведь не рассказала. Не чувствовала она в себе сил это сделать. И с одной стороны, она себе говорила постоянно, что все заслуживают честности, все заслуживают знать, но с другой стороны, зачем ему? Да и вдруг он ее пошлет к черту и бросит? Вдруг что похуже, как ей знать? Она ищет себе оправдания старательно и усердно, но где-то внутри себя знает настоящую причину: ей попросту не хочется ему рассказывать.

– Я хотела бы провести ритуал как можно скорее, – вздыхает она. Взгляд Верховной ловит, плечами пожимает почти легкомысленно, но эта легкость ей, на самом деле, стоит серьезных усилий. – Перед смертью не надышишься. Но я не готова рассказывать Дане.

– Ты не хочешь, чтобы это был Даня, – поправляет ее Ирина Владимировна, и это, на самом деле, изумительно – то, как она видит ее насквозь. – Может быть, он не твоя половинка?

– Я всегда думала, что это бред. Ну, про половинки, – Саша усмехается, но в ответ не следует даже улыбки, и брови ее непроизвольно взлетают в изумлении. – Что, серьезно? Типа, а если твоя половинка рождается где-то на другом конце земли?

– Все гораздо проще, – Ирина Владимировна отпивает кофе, жмурится довольно, но где-то в глубине глаз, когда она их открывает, что-то похожее на грусть. – У нас, ведьм, могут быть, действительно, совместимые с нами мужчины. Не только один, это было бы странно и нелогично. Рядом с такими мужчинами нам легче восстановить силы. Они что-то вроде живых батареек для нас. Но и каждый такой мужчина подходит не только для одной ведьмы. Мне нравится думать, что таким образом Мать позаботилась о нас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Саша хмурится. Как-то с трудом это укладывается в ее голове: осознание того, что где-то в мире есть несколько человек, которые не просто делали бы ее счастливой, но и могли бы быть важны для ее магии. В конце концов, это важная часть нее, такая же важная, как кровь, текущая в ее теле, и заботиться о магии, думает она, для нее то же самое, что заботиться о своем теле и своем разуме, само собой и естественно.

– Как можно распознать такого человека? – вопрос вертится у нее на языке, и почему бы его не задать? Как знать, может быть, Даня может быть таковым? Как знать, вдруг ей стоит ему открыться еще и потому, что он ей подходит? Но Ирина Владимировна качает головой, и она не сразу понимает, что это не имеет отношения к ее предположениям, что не могла бы она прочесть ее мысли.

– Не так легко, как хотелось бы, – улыбка, ей адресованная, все же полна тепла. – Но есть несколько способов. Я, например, увидела Шуру во сне, разумеется, после долгой подготовки и все такое. Мне должен был присниться человек, который мне подходит, если я была с таковым знакома.

– И той же ночью она мне приснилась, и я проснулся с твердым осознанием того, что, что бы ни случилось, в итоге я буду с ней, – Александр Васильевич в комнату входит, пахнущий пряностями, улыбающийся так же тепло, и садится на подлокотник кресла, в котором его жена так удобно устроилась. – И вот, полюбуйтесь. Если ведьма чего-то хочет, она это получит любой ценой.

– Ты же знаешь, что не любой, – шутливо ворчит Ирина Владимировна. – Если бы ты был со мной несчастен, я бы ни за что…

– Если бы я был с тобой несчастен, это был бы не я, а мой тупой двойник, – он фыркает, целует ее в макушку не демонстративно, скорее привычно, мягко. – Через десять минут можно будет идти обедать. Надеюсь, девочки к тому времени придут.

Значит, до тех пор ей надо все выяснить, думает Саша. Вот только можно ли расспрашивать дальше об этом, если рядом Александр Васильевич сидит? Что при нем можно спрашивать, а что нет? С другой стороны, он уже столько лет муж ведьмы, ну чего он может не знать?

– Мне с Сашей повезло, – говорит Ирина Владимировна, поймав ее взгляд. – Не всегда между ведьмой и подходящим ей мужчиной есть чувства. Некоторым из нас приходится выбирать, останутся они рядом с ним и будут удерживать его без любви ради своей магии, или не будут врать ни себе, ни ему. Этери помнишь?

Этери Георгиевну забыть сложно, Саша думает, особенно учитывая что видятся они не так редко, чтобы это произошло. Верховная ведьма дружественного ковена, довольно жесткая, но при этом искренне заботящаяся о всех своих подопечных, растящая дочь – не потому ли нет у Дианы отца? Ирина Владимировна кивает в ответ на ее вопросительный взгляд.

– Этери не повезло. Первый мужчина, который ей подходил, был женат, и она решила не уводить его из семьи. Со вторым было то же самое, но в результате короткого романчика она забеременела. А третий ее попросту не любил, и она решила, что не будет удерживать его рядом с собой и лгать и себе, и ему, даже ради собственной магии. Я благодарна Матери за то, что мне не пришлось делать этот выбор.

– Мне… – Саша останавливается на миг, чтобы подобрать нужное слово, – жаль. Что у нее так все получилось.

– Если бы она тебя сейчас услышала, – Ирина Владимировна щурится смешливо, – обиделась бы безумно. Этери не любит, когда ее жалеют. Сильные люди этого вообще не любят. Им и не нужна жалость, ты это в какой-нибудь момент поймешь, по себе или по другим. Они и без этого справляются.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не то чтобы ей часто хотелось пожалеть сильных людей, думает Саша. Обычно поддержка нужна была ей, как младшей, как наименее опытной, как меньше других знающей, и как-то она даже не обращала внимания на то, что в поддержке этой не было жалости. Может быть, если бы она была, она бы это почувствовала, как знать? В любом случае, жалость она отбрасывает. В сухом остатке – сочувствие и восхищение тем, как эта женщина сумела не сломаться, и она правда не знает, чего хочет больше – быть такой же сильной, или никогда не оказываться лицом к лицу с необходимостью таковой быть.