Ever since we met (СИ) - "Clannes"

Да и ведьм среди них, думает Саша, нет. Наверняка ведь нет. Ведьмы наверняка находят способ самостоятельно пополнять запасы, как их ковен, как ковен Этери Георгиевны, как ковен, в котором Вика. И вряд ли ведьмы бы скрывались в месте, где прямо в дверной ручке выгравирован символ Матери — она скорее поверит, что только в этом месте они и могут себе позволить расслабиться, во всем этом городе. Значит, они просто не заходят. Или же у них есть причины молчать. Как у Тиффани, например, есть причины не рассказывать о том, кто она такая, даже тем, кто знает о ведьмах. Ване, например. Знает ли кто-то вне ее ковена? Знает ли Джон? Саша заставляет себя об этом не думать, взглядом пробегается по страницам, выискивая что-то, чего еще не знает. Пока такого нет, несмотря на то, что это уже пятая книга за сегодня — не то чтобы прошло особо много времени с завтрака, но ведь и она не вчитывается, ища смысл, а просто сканирует страницы в поисках зацепок. Но нет, все то же самое. Ну вот зачем покупать книги, в которых есть то, что ты и так знаешь? Затем, понимает Саша, чтобы где-то это иметь, даже если забудешь. Чтобы быть уверенной, что не потеряешь это. Не то чтобы ей от этого становилось легче — это все-таки значит, что она зря ищет тут что-то незнакомое, зря пытается узнать что-то новое.

— Какова вероятность того, что я уговорю тебя взять книги с собой и уйти куда-то из этой комнаты, полной книжной пыли? — раздается позади голос Вани, и она вскидывается от неожиданности. Как он умудрился так тихо зайти? Даже несмотря на то, что она сидит спиной к двери, она бы его наверняка услышала! Однако вот он, обходит ее, чтобы сесть напротив, улыбается ярко и сияюще, и она правда не знает, сколько времени он за ней наблюдал. — Ты тут уже часов пять сидишь.

— Да не может быть уже два, — возражает она, снова к книгам возвращаясь, и даже не сразу понимает, что Ваня их собирает — осознает это только когда он ту, что у нее в руках, забирает, возвращая на полку. — Зараза, верни! Я не дочитала!

— Уже три, — отмечает он, даже не собираясь делать то, о чем она просит — а потом просто наклоняется к ней, заставляет ее на ноги подняться, и закидывает к себе на плечо. Саше иногда кажется, что ему нравится так ее транспортировать — иначе зачем бы ему такое проделывать как минимум раз в неделю, находя для этого повод? — Получается, ты тут шесть часов. На бутерброде и чашке чая. Тебе не кажется, что ты офигела?

— Да откуда тебе знать, чем я завтракала, — она пытается возразить, слабо дергается, но Ваня держит крепко. И тащит ее явно в сторону кухни.

— Ты всегда так завтракаешь, — заявляет он не терпящим возражений тоном. — Действительно, откуда бы мне знать?

Спорить с ним, похоже, бесполезно. Ваня ее эти последние пару недель контролировал, как никто другой, и по нему не заметно, чтобы он собирался прекращать это делать. С тех пор, как тетя Лена объяснила ей — и ему тоже, потому что он настоял на том, что для него это важно — что отсутствие аппетита это что-то вроде побочного эффекта от всевозможных ритуалов, во время которых она волей-неволей подпитывается магией извне, он явно взял на себя ответственность за то, чтобы она больше не скатывалась в это все. И она даже не удивляется, когда он ее усаживает за стол, ставя перед ней тарелку с супом.

— Ложечку за теть Иру, — тянет он, улыбка на его лице почти издевательская, — ложечку за теть Наташу…

— Ложечку за Ивана, который меня за маленькую считает, — она ему язык показывает, наигранно обижаясь. — И эту ложечку я точно не съем.

— Если ты не съешь все, не будешь примерять платье, — он хмурится, явно пытаясь выглядеть грозно, но этого в нем не больше, чем в милом щеночке, пытающемся рычать. По крайней мере, сейчас. — И я не шучу. Ты в курсе, как ты сильно похудела с момента снятия мерок? Если бы я не был невнимательным дебилом, давно бы увидел. Я удивлюсь, если на тебе оно не будет висеть мешком.

Платье. Больше месяца прошло с тех пор, как он снял с нее мерки, но она так закрутилась и забыла обо всем, что из головы у нее совсем вылетело, что в какой-то момент придет пора его примерять. Пришла, похоже. Саша награждает его мрачным взглядом, но за ложку берется. Почему-то внутри нее это расценивается как предательство — то, что он делает этот выбор за нее и решает, что ей делать. Где-то бок о бок с этим чувством, впрочем, стойкое осознание того, что он заботится. Она мысленно это слово смакует, глаза чуть прикрыв, лениво суп перемешивая в тарелке. Значит, ему не все равно. Значит, ему не безразлично и не наплевать. Не то чтобы было так легко поверить в то, что он не беспокоится, учитывая то, как часто он доказывал ей обратное, но от сомнений никуда не деться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Все, — она не удерживается от того, чтобы показать ему язык, откладывая ложку, наконец. — В следующий раз, когда ты решишь меня заставить что-то делать, подумай дважды, не обнаружишь ли ты после этого случайно на моей полке свою куклу вуду.

— Вы кукол вуду не делаете, мама мне говорила, — отмахивается Ваня легкомысленно. — Давай, вставай и пошли. Если я тебя опять нести буду, ты в себе еду не удержишь, так что я очень надеюсь на сотрудничество.

— Носить вообще-то можно и иначе, не только так, как ты это делаешь, — шутливо огрызается она. Посуду за собой надо помыть, а значит, он подождет. Он и ждет — сидит на своем месте, вроде даже терпеливо, и дожидается, пока она подойдет к нему, руки вытирая. — Пошли.

Его комната, как и в любой другой день в последнее время, кажется просто-таки центром хаоса, но Саша почему-то не сомневается, что Ваня знает, что где находится. Всегда знал — в конце концов, этот хаос его рук дело. Он заходит следом за ней, прикрывает дверь, и подхватывает со спинки стула кусок яркой ткани, который, стоит его расправить, оказывается чем-то похожим на платье. Очень похожим, надо признать — швы еще грубоватые, явно из тех, какие делают, зная, что придется перешивать еще не раз, и по фигуре еще не подогнано, но в этом уже угадывается то, что она увидела на рисунке больше месяца назад и захотела себе, и что он ей обещал. Ваня передает ей платье, отворачивается без единого слова, и она понимает, что ей надо переодеться. В конце концов, именно так же и происходят примерки? Для нее ни разу никто не шил одежду, ей неоткуда знать, но логика подсказывает именно это. С другой стороны, и он никогда ни для кого не шил, насколько ей известно. Уж живя с ним в одном доме, она бы наверняка заметила.

Правда, прямо сейчас она замечает совершенно другое.

— Вань, — окликает она его, губу прикусывает, платье разглядывая, — а у него должна быть такая открытая спина? В плане, мне же надо будет снять…

— Тебе некомфортно будет? — он почти вскидывается, но, к его чести, остается сидеть к ней спиной, и это хорошо, учитывая что она уже успела стянуть свитер. В белье он ее уже видел не раз, конечно, а все же. — Я могу переделать, если хочешь. Еще не поздно, время есть, ткань тоже…

— Нет, все хорошо, — она перебивает, стоит оправдывающимся ноткам появиться в его голосе, потому что Ваня не должен оправдываться за то, что что-то делает замечательно. Так ей кажется, по крайней мере. — Подожди еще немного.

Платье ей чуть великовато — его еще ушивать и ушивать по ней. Ткань мягко скользит по коже, Саша его на себе оправляет, зеркало даже не думает глазами искать — ей достаточно того, что Ваня, когда она касается его плеча, давая понять, что можно поворачиваться, смотрит довольно. Раз так, она тоже довольна. Открытая спина, думает она, что-то вроде бонуса — на карандашном эскизе не было понятно, как именно это будет выглядеть, и перекрещенные лямки были почти незаметны. Ей нравится, чего греха таить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Еще много придется работать, — вздыхает он, но печали в его тоне нет, скорее, смирение. И искорки, вспыхивающие в его глазах, лишь подтверждают это. — Зато ты потом будешь самой красивой.

— Смотри мне, — грозится она, смеется, даже не пытаясь сдержаться. — Если ты мне врешь, я на тебя обижусь и не буду с тобой неделю разговаривать.