Индия: беспредельная мудрость - Маргарита Альбедиль

…Много веков спустя на эти земли вступил первый европеец – Александр Македонский. Здесь, на этой земле, впервые встретились две цивилизации, Восток и Запад. Пройдя через Гиндукуш, Александр с усталым, но все еще огромным войском вступил в долину реки Кабул, дошел до Инда и вошел в Таксилу. Правитель города не только не оказал никакого сопротивления Великому Македонцу, но и подарил ему боевых слонов и всадников. Однако по другую сторону реки Джелам, к которой скоро подошли греко-македонские войска, Александра ждала совсем другая встреча. Здесь правил могучий и воинственный царь Пенджаба Пор, один из сильнейших владык северо-запада индийского субконтинента. Он дал бой Македонцу, и эта битва в июле 326 г. до н. э. вошла в историю как одна из самых драматических страниц в истории индийского похода Александра Македонского. Поход этот сравнивают иногда с налетом бури. Однако она пронеслась, жизнь быстро залечила раны, и Индия забыла о Великом Македонце.

Но вернемся в глубокую древность. Самой интригующей загадкой древнейшей цивилизации оказалась протоиндийская иероглифическая письменность. Исследователи древних систем письма обычно сталкиваются с одной из следующих ситуаций: во-первых, известна система письма, но неизвестен язык (скажем, зная латинский алфавит, мы не сможем прочесть текст на незнакомом языке, например, на финском); во-вторых, известен язык, но неизвестна система письма; и, наконец, в-третьих, неизвестен язык и неизвестна система письма. Протоиндийские надписи относились как раз к последнему случаю: они были написаны неизвестным письмом на неизвестном языке – вариант, который считается самым сложным, если вообще не безнадежным.

Безнадежность усугублялась отсутствием каких-либо достоверных данных об этносе жителей индских городов, а они могли бы указать на возможный характер надписей. Не было обнаружено и ни одной билингвы – двуязычной надписи, которая могла бы стать своеобразной «шпаргалкой», где неизвестный текст дублируется известным, как это было с Розеттским камнем при дешифровке древнеегипетского письма. Когда нет билингвы, может помочь обилие текстов. Но протоиндийские надписи разочаровывали и здесь: в настоящее время известно около трех тысяч коротких надписей, содержащих в среднем пять-шесть знаков.

На возможности дешифровки обычно налагает свои ограничения и тип текстов: как можно выучить, к примеру, русский язык только по надгробным памятникам или по поздравительным открыткам? Очевидно, что там повторяются одни и те же фразы, составленные из одних и тех же слов, с небольшими вариациями, да еще с обилием имен и фамилий, которые вообще составляют огромную сложность при изучении чужого языка. Примерно такими и оказались протоиндийские надписи. Уже при первом взгляде на них было видно, что они были не просто краткими, они были удручающе однообразными и монотонными по содержанию: в них часто повторялись одни и те же группы знаков.

Такая совокупность тяжелых обстоятельств была сама по себе достаточным основанием для самых пессимистических прогнозов. Протоиндийская письменность выглядела как хорошо укрепленная и неприступная твердыня, в которой снаружи не просматривалось даже тонкой щели, сквозь которую можно было бы заглянуть внутрь. Долговременная осада этой «крепости» группой отечественных ученых во главе с Ю.В. Кнорозовым, прославившимся к тому времени дешифровкой письменности майя, началась в 1964 г. и завершилась в конце 1970-х объявлением дешифровки протоиндийской системы письма. Неоднократные попытки взять эту твердыню предпринимались и зарубежными учеными, но общепринятого, всеми признаваемого варианта дешифровки нет, хотя, пожалуй, не вызывает сомнения принадлежность языка надписей к дравидскому типу. Это дает основание предполагать, что люди, населявшие плодородную долину Инда, были далекими предками современных дравидов, живущих на юге Индии.

Еще одной загадкой за семью печатями в значительной степени остаются мифо-ритуальные воззрения создателей протоиндийской цивилизации. Мы никогда не узнаем, возле каких деревьев устраивали обряд кормления змей, изображенный на одной из печатей. Мы никогда не увидим облачений жреца, в котором он совершал ритуал, знаменующий начало Нового года. Мы никогда не узнаем, с какими молитвами жители речных долин обращались к почитаемым божествам, которые, стоит отметить, проявлялись в ту далекую пору как высшие потенции природы и как абстрагированные соответствия всем тем силам, с которыми сталкивается человек.

Основываясь на соображениях общего характера, можно сказать, что в протоиндийской религии, как и в других религиях древнего мира, боги воспринимались прежде всего как проявления самодовлеющей природы космоса, его магической эманации, спонтанной, но в то же время подвластной космическим закономерностям. Как и в других частях древней ойкумены, религия в городах долины Инда скорее служила формой, в которую облекались самые разные взгляды, представления, события и стороны общественной и личной жизни, нежели образовывала некую обособленную систему. Пожалуй, можно уверенно утверждать, что она имела всеохватывающий характер и включала в себя не только верования и обряды, но и учение об обществе, политическую доктрину, поведенческие нормы и систему эстетических воззрений, под знаком которых расцветали архитектура, скульптура, живопись, словесное творчество. Со временем, которое трудно определить более или менее точно, возникло и профессиональное жречество, а также храмы, специализированные культовые предметы и сакральные изображения – словом, все то, что мы обычно относим к религии.

Главное, что хотелось бы отметить, – это универсальная практическая установка всего религиозно-мифологического комплекса воззрений жителей древнейших городов и поселений. «Мифорелигиозная установка заключается в том, что мир тематизируется как целостность, а именно тематизируется практически: под миром понимается здесь, естественно, конкретно-традиционно данным человечеством (или наукой) представляемый мир, мир мифической апперцепции. К мифорелигиозной установке заранее относятся не только люди и животные и прочие дочеловеческие и доживотные существа, но и сверхчеловеческие. Взгляд, охватывающий их как единство, практичен», – писал Э. Гуссерль.

Как же «тематизировали» мир жители протоиндийских городов? Для иллюстрации выберем несколько примеров, начав, говоря словами Гуссерля, со «сверхчеловеческих существ». Поскольку в центре всех чаяний земледельцев были растения и земля, на которой они росли, то именно они и стали объектом главного внимания и особого, мистического единения с человеком, в отличие от предшествующей охотничье-собирательской стадии, когда в центре всех верований находились звери – объекты добычи охотников.

Особое отношение к растениям как к живым существам, наделенным душой, встречается в мифах у самых разных народов мира, занимающихся земледелием. Землю же воспринимали прежде всего как божество плодородия, как Богиню-Мать, как Богиню растительности и урожая; при этом сохранялись и отзвуки более древнего отношения к ней как ко всеобщей Матери, свойственного охотничьим обществам. Здесь уместно вспомнить, что языческие славяне поклонялись «Матери сырой земле», и это была не метафора, а живая и весьма действенная реалия. И после принятия христианства еще долго сохранялось особое отношение к земле как к живому существу, и на того, кто «лег чревом на землю», как бы «играя» с ней, духовный отец мог наложить епитимью. Этот грех приравнивался к непочитанию родителей.

Излишне говорить, что Земля, как, впрочем, и вода, и небо воспринимались как вполне реальные живые существа. Земля во многих мифах земледельцев может отверзать уста, проклинать, давать или отбирать силу. Выражение «мать-земля» наполнено самым глубоким конкретным смыслом: у многих народов еще долго сохранялась вера в то, что человеческие существа родились от земли: ведь и мы до сих называем себя земными людьми. Изначальное и неизбывное материнство Земли, ее неистощимая способность приносить плоды проявилась в мифах сначала в ее облике Матери-Земли, потом – Богини растительности и урожая, а позже – Матери мира и множества местных богинь.

Протоиндийский вариант такой богини представлен Богиней-буйволицей. Ее стандартный иконографический образ, встречающийся на печатях, запечатлел обнаженную богиню в развилке дерева или под аркой, символизирующей крону мирового дерева. Этот особый мифологический мотив – женщина у дерева – отмечен на целом ряде протоиндийских сцен. Ассоциация женщины-богини с деревом, дающим плоды, была столь же естественна для древнего земледельца, как и семантическое сближение женщины и земли: они наделены одними и теми же способностями – рождать и кормить. Именно в этом отождествлении лежали корни многих магических обрядов и культов плодородия, которые могли иметь самый разный вид: эротические пляски, фаллические церемонии, ритуальные обнажения, танцы перед богом дождя, оргиастические ритуалы и т. п.