Кентерберийская сказочка - Уильям Блум

Я не видел его лица, но знал – он мне подмигнул. Подмигнул-долбанул, сколько мне надо чего сделать, сколько мне чего хочется! Надо пронюхать, будут ли они вечером снова встречаться. Надо грызть науку и спихнуть эти чертовы экзамены. Надо выбраться из этого Кентербери. Надо сдать экзамен на вождение, тогда смогу ехать, когда хочу и как хочу. А хочу я посадить к себе в машину этих детишек, чем скорее тем лучше, отвезу их в лес и буду смотреть, как они будут пастись на травке, а сквозь деревья будет сочиться солнечный свет. Надо завести фотоаппарат. Надо быть дома и ждать их условного сигнала.

– Ну-ну, сынок, не нервничай. Веди машину спокойно – это ведь как в жизни. Будешь двигаться спокойно – далеко уедешь.

– Понял, папа.

– Вот и молодец.

ГЛАВА 17

– Опять времени в обрез. Надоела мне эта спешка. Тристрам уронил голову в ладони.

– Скоро выходные. – Дженни легонько опустила руку на его макушку.

– Ну, и куда мы с тобой пойдем?

– Куда угодно. Погуляем, чем-нибудь займемся. А по воскресеньям мои всегда куда-нибудь уходят. Можем даже в собор сходить. Да мало ли куда.

– Были бы у нас велосипеды… или будь я постарше, и с машиной. Да, был бы я постарше… у меня были бы деньги и все прочее – делали бы, что хотим.

– Ну, тогда ты был бы для меня слишком старый. Тебе было бы лет двадцать, мама ни за что не разрешила бы мне с тобой встречаться.

– А как же Келвин?

– Ну, Келвина мы знаем всю жизнь. Когда мне было четыре, ему было десять – какие тут возражения?

Они сидели на ватном одеяле, полностью одетые. Они пришли в сарай, раскатили постель, нежно поцеловались, взялись за руки – и просто стали разговаривать.

– У тебя сегодня никакого странного чувства не было? – спросила Дженни.

– Было чуток. А у тебя?

– Да. Словно сама не своя. Но никто ничего не заметил. Во всяком случае, мне так показалось.

– Да и нельзя ничего заметить. Только ты сам про это знаешь – больше никто.

– И второй человек.

– Но уж больше точно никто. И не может никто знать.

– Честно?

Он кивнул, и она крепко обхватила его руками. Он погладил ее шею.

– Прямо была сама не своя?

– Ну, как… просто как бы другая… не такая, как остальные. А ты ничего такого не чувствовал?

– Пожалуй, тоже.

– У тебя все по-другому – ты ведь парень. А для меня, для девочки, это гораздо важнее.

– Ну, не сказал бы. Для меня это тоже еще как важно. Только и разницы, что чувствую себя более или менее сносно.

– Видишь! Так в этом все дело! А я – просто сама не своя. Но для тебя это важно? Не обманываешь?

– Еще бы. Да, может, за всю мою жизнь… за всю жизнь ничего важнее…

Не успел он закончить, как она завалила его на спину и забралась на него. Стала зажимать ему лицо руками, чтоб нечем было дышать, при этом вовсю хихикала. С минуту они так побарахтались, потом Тристрам вдруг обмяк. Дженни все хихикала, а он лежал совершенно неподвижно. Поиграв с ним еще несколько секунд, она внезапно остановилась.

– Тристрам. Ответа нет.

– Тристрам.

Она огляделась по сторонам, потом снова заглянула ему в лицо.

– Тристрам. Ну, ладно. Хватит, прошу тебя.

И она потрепала его по лицу. Он не пошевелился. Она начала сползать с него. У меня голова пошла кругом. Кто-то словно спросил меня: а ты что здесь делаешь, Келвин Эпплби?

– Шутка.

Тристрам захихикал.

– Тристрам, да тебя за это убить мало. Вот это точно.

– А сейчас я тебя съем. Запью чаем – и ни с кем не поделюсь. Хи-хи.

– Э, нет. Нетушки.

И вдруг – буйство плоти: он задрал ей юбку и перевернул на живот. Господи, как ребенок, всего лишь ребенок может носить такие трусики? Откуда у ребенка такие длиннющие ноги? В этих белых носках они кажутся еще длиннее. Он медленно приспустил трусики, пару раз чмокнул Дженни в попку и начал шлепать ее, как стучат на тамтамах. И даже запел под этот перестук.

– Тристрам, перестань. Хватит. Она прыснула от смеха.

Ее попка чуть вздрагивала под его ритмичными ударами. Но вот Дженни вильнула бедрами, трусики запутались между ягодицами, и Тристрам перестал стучать на тамтамах. Он глубоко задышал и стал тереться щекой о ее нежную кожу. Его светлые шелковистые волосы колыхались над полоской ее трусиков. Мои ноги непроизвольно раздвинулись, а его лицо скользило вдоль ее бедер, стараясь в них углубиться. Дженни перевернулась на спину, трусики рассекли надвое ее молодую поросль, и Тристрам зарылся в нее лицом, а руки Дженни поглаживали его затылок. Улыбаясь нежнейшей улыбкой, она расстегнула его брюки, и ее ищущие пальцы задвигались вдоль его ноги, вверх, вниз, снова вверх, она овладела его малышом-крепышом, вытолкнула его наверх и распластала вдоль живота, подобралась большим пальцем к верхушке… Тристрам подвинулся чуть выше, и они снова поцеловались, играя друг с другом.

– Самое важное, – проурчал он, – Самое… самое… – Он оказался наверху, и ее трусики сползли ниже, а потом и совсем слетели, при этом оба они оставались в школьной форме… она раскрылась, и он вошел в нее. Звуки, которые они издавали, были короткими, нежными, сладостными. Никаких тяжелых стонов, никаких тягостных придыханий – просто вылетали изо рта и рассеивались легкие струйки воздуха, они пересекались, сталкивались, растекались вдоль их тел. Едва слышный всхлип, и через минуту – не больше – все было кончено, его обмякшее тело накрыло Дженни, а ее руки плетьми лежали на его спине.

– Все хорошо? – шепотом спросил он.

– Чудесно. Такое ощущение – лучше не бывает. У тебя тоже?

Он поцеловал ее в щеку.

– Тоже – и еще в десять раз больше. – И никакой крови.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую.

– Не больно?

– Нет. Словно что-то теплое и большое вошло в меня, такое большое, что до самой груди добралось. Смешно, да?

– Да он всего шесть дюймов, не больше.

– А кажется, что намного больше. Ты-то откуда знаешь? Ты, что, его мерил? Садился с линейкой, заставлял его встать и мерил? Ведь нет?

– Нет, конечно.

– Откуда тогда знаешь?

– Потому что он у всех такой – шесть дюймов. В школе врач рассказывал.

– Не может такого быть. Вон груди, бывают всех форм и размеров, каких хочешь.

– А у нас не так. У всех мальчишек в школе – одинаковые.

– Ты откуда знаешь?

– Видел в душе.

– Как это? Вы что, моетесь все вместе? Смех. Вот так стоите и смотрите, у кого чего длиннее? Смех.

– Нет же. Вообще-то у нас отдельные кабинки. Просто раздевалка у всех общая, только и всего.

– А мы в школе так не моемся. Мыться вместе с нашими толстухами – даже подумать страшно. – Она поежилась. – Это у нас самая любимая тема, но чтобы вместе мыться в душе… Кошмар!