Горячий источник (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна

Но из-за калитки никто не появился. Скрежет и грохот сменялись работой чего-то, что отдаленно напоминало дрель.  В небо поднялись густые дымовые кольца.

Начальник полиции отошел от забора и обратился к Иванову, ткнув пальцем в папку с бумагами:

- Мне интересно, знает ли его жена Ирина, что именно на неё оформлено? И что ей грозит, если все это раскроется?

Глава 25. Павел

Когда мы приехали на место происшествия, я первым пошел в сарай, где увидел мужчину на глубине около двух метров. Из дыры в полу раздавались странные звуки. Взглянув вниз, сразу понял, что когда хозяин заводил в сарай лошадь, у входа проломились доски, он очутился в погребе и сверху на него упало собственное животное.

- Ты чего такой хмурый второй день? – толкает меня в плечо Глеб, подавая спасательную веревку и пояс. - Это моя роль изображать строгого зануду.

Раскручивая веревку, я смотрю вниз, где адские боли испытывают оба: и животное, и человек. Конь рыжий с однородными по цвету корпусом и ногами расширил ноздри, вокруг образовались морщинки, рот слегка приоткрыт. Хвост вытягивается назад и чуть-чуть приподнимается. Животное пытается топнуть или рыть землю, выразить недовольство, как умеет, но лежит на боку и лишь фыркает от отчаянья. Мужчина стонет, умоляя о помощи.

А я поворачиваюсь к Глебу, с которым не хочу общаться с той самой ночи у него дома. Меня задели его слова. Возможно, потому что попали в точку. Раньше я посмеялся бы вместе с другом, а теперь не могу.

- Она ведь умная женщина, как она могла с Пашкой связаться? – повторяю фразу начальника, глядя ему в глаза.

Глеб ничего не отвечает вздыхая. Он знает меня сотню лет, но так просто поставил диагноз «непригоден». Да, ведь только мой серьезный и важный друг способен на что-то значительное. На настоящие отношения. Но основная причина не в этом, а в глазах Ирины, которая тоже это слышала. Меня, как будто отшвырнуло в сторону от ее сожаления о том, что было между нами, безразличия к произошедшему.  От сухости рук.

Да, Глеб Дмитриевич, вы, как всегда, правы, и Ирина Владимировна с вами абсолютно согласна. Пустышка, дохлый номер, парень с которым весело и не более того. Легкомысленный, ветреный и беспечный. Кто в этом виноват? Сам и виноват, ведь нравилось жить таким образом, а вот в коридоре дома Глеба, глядя в сине – зеленые глаза докторши, я понял, что хочу другого взгляда, но она ушла. И хотя Ирина считала, что бежит домой одна, но я бы не позволил, просто она меня не заметила.

Лошадь снова вздрагивает, поворачивая морду.

- Со мной пойдет Мишка, а Витька останется с тобой наверху. Это не обсуждается, -  молча надеваю снаряжение, готовясь спуститься вниз.

- Павел! – зовет меня Глеб.

Он привык, что мы всегда работаем в паре. Сколько раз мы спасали друг другу жизнь, доверяли, как самому себе.  Мы готовы были отдать последнее за спасение товарища. Больше, чем братья, ближе, чем родные. Наверное, поэтому так застревают слова в горле.

Однажды мы с ним оказались в заглохшей машине в почти тридцатиградусный мороз. Мы знали, что у нас всего два часа до того, как мы окажемся на том свете от переохлаждения. Но продолжали смеяться, заклеивая окна газетами, запихивая бумагу под куртки, разделив поровну между собой. Тогда у нас был один термос с горячим сладким чаем на двоих, последний стакан я отдал Глебу, потому что у него уже появилась сонливость, слабость, зрачки стали сужаться, плохо реагировали на свет. А еще у друга Стеша, которой нужен отец. Я всегда верил, что ради меня Глеб поступил бы также.

Однако, оказывается, с Пашкой может связаться только исключительно глупая женщина.  Не знаю отчего меня так это задело. Наверное, потому что Глеб, зная меня так хорошо, не смог разобраться, что для меня действительно важно.

Но нужно выполнять свою работу, долг превыше всего, поэтому он не спорит, а я вместе с Мишкой уже внизу, пытаюсь приподнять огромную тушу. Глаза лошади широко распахнуты, уши дергаются рывками, рот напряжен, ноздри расширены, тело как струна, движения судорожные, у животного учащается сердцебиение и дыхание. Я уговариваю ее, рассказываю, что к ней тоже придет врач. Главное, чтобы она позволила вытянуть из-под себя хозяина, не залегать нас насмерть.

- Ветеринаров вызвали?

Вздрагиваю, услышав голос Глеба наверху. Общими усилиями с помощью веревок и пояса, лошадь нам приподнять удается и даже вытащить из-под нее пострадавшего, почти не навредив при этом. Мужчина громко читает молитву, а между строками умоляет нас спасти его лошадь, основную кормилицу семьи. А я кричу наверх, чтобы скидывали пожарные рукава, все же мы имеем дело с четырьмястами килограммами живого мяса. Пот течет градом, дыхание сбивается, тело перестает слушаться. И когда нам удается достать ее, почти надорвавшись, я сижу на полу погреба, разминая замлевшие мышцы рук.

- Эй, ты в порядке? – заглядывает в дырку в полу Глеб Дмитриевич.

Я ничего не отвечаю, подымаясь на ноги.

Глава 26. Ирина

Еду на вызов. Под пол в сарае провалилась лошадь. И я очень надеюсь, что удастся эту лошадь спасти. Старый уазик подпрыгивает на ухабистой дороге. Ночью прошел дождь, и жирная грязь липнет к колесам, противно брызгая и хлюпая, коричневые капли летят даже на стекла. Из окна машины наблюдаю за тем, как мелькают перед глазами картинки реальности. Они похожи на слайды кинопленки. Но каждый кадр невозможно запечатлеть. Нереально остановить. Очередное мгновение неповторимо. Мне нравится наблюдать за облаками, за движением других машин: какие-то из них остаются позади нас, какие-то мчатся вперед. Мелькают прохожие за окном, куда-то спешат, или, наоборот, идут очень медленно. И из окна машины хорошо видно, как проносится время, как будто наблюдаешь за ним, как на экране. Еду, начиная задумываться о том, что так же мимолетно проносится моя собственная жизнь.

Уже и работа не радует, почему-то ничего не радует, как будто впала в какую-то депрессию, хотя сама же осуждала людей, которые постоянно ноют, предпочитала на все отвечать улыбкой. А теперь, будто в лимонном соке искупалась. Не сразу замечаю, что водитель о чем-то интересуется.

- Это вам муж вдарил?

Синяк я постоянно замазываю и мне казалось, что вполне успешно. Пытаюсь игнорировать вопрос, но не слишком высокий, худощавый мужик настаивает, наклоняется ко мне с гаденькой улыбочкой на лице:

- Я бы тоже вдарил, если бы моя жена таскалась со спасателем.

Вздрагиваю, ошарашено смотрю в лицо мужчины, что ведет автомобиль. Такое ощущение, будто ко мне в тарелку залез кто-то с грязными лапами. Он гораздо моложе, чем мне всегда казалось, похоже, он лишь на пару лет старше меня. Просто я никогда его не разглядывала.

- Простите? – возмущаюсь. – Вообще-то, на меня напали.

- Вы серьезно? – смотрит, как коршун, почуявший слабость жертвы.

Поправляет зеркало в салоне, беззаботно покручивая баранку.

Выдергиваю фотографию, что прикреплена за обивку. С фото на меня смотрит знакомая женщина.

- Вы муж Прокофьевны? - бросаю фотографию ему на колени, совершенно не думая, что отвлекаю водителя от дороги.

- Сын, а вам то какое дело?

- Никакого. Просто все понятно.

Я вздыхаю. Наглые медсестры, распоясавшиеся водители и сплетни, распространяющиеся со скоростью света.

- Знаете, что самое главное в жизни, Ирина Владимировна?

- Нам еще долго ехать?

Мне откровенно наскучил этот разговор. Зад болит от неудобного сидения, а еще захотелось пойти и переспать кое с кем, раз уж все равно нас записали в любовники.

Опираюсь рукой на дверь, безразлично взирая на водителя.

- Так вот, знаете, что самое главное в жизни?

- Просветите, если не затруднит.

- Дети! Вот вы помните про свою дочь, Ирина Владимировна?

Поддерживаю голову рукой, чувствуя приближение мигрени.  Боль начинается в лобно-височной области, затем привычно распространяется на всю половину головы. Будет пульсирующей, сверлящей и чертовски глубинной. А потом усилится от раздражителей, вроде света и звука.