Сталин. Охота на «Медведя» - Николай Лузан

– На кудыкину гору! – отрезал Сергей и пригрозил: – Не вздумай рыпаться! Я цацкаться не стану!

Хандога окончательно пришел в себя и, ткнув локтем Ольшевского в бок, прошипел:

– Ну и сволочь же ты, Пашка!

– Да заткнись же! – рявкнул Сергей и отвесил Хандоге увесистую оплеуху.

Нанести вторую он не успел. Павел перехватил его руку и попросил Хандогу.

– Миша, не лезь в бутылку, и мы не сделаем тебе ничего плохого.

– Ага, не сделаете, чуть без печенки не оставили, – буркнул Хандога.

– За пушку не надо было хвататься!

– Чего от меня хотите?

– Скоро узнаешь.

– Вы из НКВД?

– АБВГД! – потерял терпение Сергей и схватил Хандогу за горло.

Тот захрипел. Здесь уже не выдержал Дервиш и рявкнул:

– Прекратить! Сидеть всем тихо!

Тон, каким это было сказано, подействовал не только на Сергея, а и на Хандогу. Он смирился со своей участью и положился на судьбу. Покружив по городу и убедившись в отсутствии слежки, Дервиш направил машину в район Нового города. Там на конспиративной квартире он и Ольшевской подготовили все, чтобы разыграть перед Хандогой убедительную сцену, которая бы не оставила сомнений в том, что он находится в советском генконсульстве, и не просто в генконсульстве, а в отделе НКВД.

Дервиш свернул к дому, где предстояло разыграться последнему акту в задуманной им комбинации, въехал во двор и остановил машину у запасного выхода. Павел с Сергеем, подхватив Хандогу под руки, втащили в подъезд, подняли на второй этаж, ввели в комнату и усадили на табуретку. Павел на всякий случай взял в руки увесистое пресс-папье и встал за его спиной. Сергей спустился во двор и заступил в караул. Дервиш занял место за столом, включил настольную лампу и, направив на Хандогу, распорядился:

– Павел, сними с него мешок!

Ольшевский выполнил команду. Яркий свет ослепил Хандогу. Он зажмурился, несколько секунд сидел, не пошелохнувшись, затем приоткрыл глаза и стрельнул взглядом по сторонам. Прямо на него с портрета на стене сурово смотрел вождь большевиков – Сталин. Ниже, на книжной полке выстроились в ряд томики другого советского вождя – Ленина, и стоял его гипсовый бюст. Хандога скосил глаза вправо и поежился. С парадного портрета на него подозрительно поглядывал нарком НКВД Берия, и на душе поручика стало вовсе тоскливо, сбились самые мрачные предположения: его похитили ненавистные чекисты. Хандога остановил взгляд на Дервише. Но его непроницаемом лице невозможно было прочесть ни чувств, ни эмоций. Откинувшись на спинку кресла, он с нескрываемым интересом разглядывал поручика. Тот, не рассчитывая живым выбраться из лап чекистов, приготовился с достоинством гвардейского офицера встретить смерть. Вскинув голову, он встретился взглядом с Дервишем и с вызовом бросил:

– Ты, краснопузая сволочь, от меня ничего не добьешься!

Дервиша ничего не сказал и продолжал внимательно рассматривать Хандогу, словно пытаясь заглянуть в самые потаенные уголки его души. Тот заерзал по табуретке и с надрывом воскликнул:

– Пытками тоже ничего не добьешься! Ставь к стенке, сволочь!

Но и этот его выпад не вывел Дервиша из равновесия. Он двинул по столу конверт с письмом Алексея и предложил:

– Почитайте, Михаил Петрович.

Хандога не пошелохнулся и с опаской посматривал то на конверт, то на резидента.

– Берите, берите, Михаил Петрович, в нем не бомба.

– Что там? – не решался взять конверт Хандога.

– Письмо, – пояснил Дервиш.

– Какое письмо?! От кого?

– Прочтите, а потом поговорим, надеюсь, по душам.

– Уже поговорили, печенку чуть не отшибли, – буркнул Хандога.

– Ну уж извините, вы не ангел, но и мы не дьяволы. Поэтому, Михаил Петрович, прочтите письмо, надеюсь, оно откроет вам глаза.

Хандога, поколебавшись, взял конверт и осторожно, будто в нем таилась змея, открыл. Дервиш впился взглядом в его лицо. На нем в одно мгновение отразилась целая гамма чувств, а когда к Хандоге вернулся дар речи, с дрожащих губ сорвалось:

– Э-это невозможно. Как?

– Возможно, Михаил Петрович, ваш брат, Алексей, жив.

– Нет, нет, этого не может быть! Боже мой, ты жив, Леша! И ты служишь им? Как ты мог? – звучало в напряженной тишине.

Дервиш и Ольшевский внимательно наблюдали за реакцией Хандоги на этот важный в психологическом плане ход. Прочитав до конца обращение брата, он поник, с его губ срывались невнятные звуки, а через мгновение, отшвырнув письмо, взорвался:

– Ах вы суки! Меня, гвардейского офицера, решили купить! Не выйдет! Я за 30 cеребрянников не продаюсь!

– Прекратите истерику, Хандога! – прикрикнул Дервиш.

Но того было не остановить. Он последними словами поносил чекистов и советскую власть. В своей ненависти он, кажется, готов был испепелить взглядом Дервиша. Резидент сохранял терпение и выдержку. Это окончательно вывело из себя Хандогу. С кулаками он ринулся на Дервиша. Павел был начеку и припечатал его к стулу. Предприняв еще одну и безуспешную попытку вырваться из железных объятий, Хандога сник и потухшим взглядом смотрел перед собой. Дервиш кивнул Павлу; тот отступил назад, и снова обратился к разуму поручика.

– Михаил Петрович, будьте благоразумны и прислушайтесь к советам брата. Он плохого не посоветует, его слово не пустой звук. Оно подтверждается самой советской властью, от имени которой я полномочен вести с вами переговоры.

В глазах Хандоги появилось осмысленное выражение, губы исказила гримаса, и сквозь зубы он процедил:

– К-какие еще переговоры? О чем?

– О помощи своей родине. Советская власть гарантирует вам не только жизнь, но и свободу выбора.

– A-а, я знаю цену ее слову, – отмахнулся Хандога. – У нее для таких, как я, есть только одно – пуля.

– Зря вы так, Михаил Петрович, – сохранял терпение Дервиш и зашел с другой стороны: – Авантюра, в которую вас втянули контрразведка Дулепова и японская разведка, обречена на провал.

– Какая авантюра?! О чем ты? Я ничего не знаю! – открещивался Хандога, но его глаза говорили другое: в них смешались изумление и ужас.

– Михаил Петрович, перестаньте дурака валять. Для нас не составляет тайны, чем вы и остальная банда занимаетесь в секретном лагере под Харбином. Того, что задумали Люшков и Угаки, мы не допустим. У вас есть шанс не только остаться в живых, но и вместе с семьей вернуться на родину.

– Не верю! Сторгую вам души боевых товарищей, а вы их к стенке, а потом и меня.

– Михаил Петрович, вот только не надо сгущать краски.

– Я сгущаю краски? Спросите у своего Люшкова, он вам расскажет, как ваша хваленая советская власть тысячами пускает в расход тех, кто за нее глотку драл.

– Нашли, кому верить.

– А кому же еще? Как-никак, а целый генерал.

– Сволочей везде хватает.

– Это не аргумент.

Ответ Хандоги и его позиция вынудили Дервиша искать к нему другие подходы. Он решил вернуться к прошлому, которое сделало их непримиримыми противниками, где мог находиться ключ сердцу Хандоги, и спросил:

– Михаил Петрович, а вы не задумывались над тем, почему большевики так легко смахнули в тартарары трехсотлетнюю монархию Романовых, а потом в тяжелейшей войне наголову разбили иностранных интервентов из 14-ти стран Антанты?

Вопрос озадачил Хандогу. Подумав, он ответил:

– Вы воспользовались ситуацией! Вы воспользовались невежеством народа, и он поддался на ваши демагогические лозунги!

– У Деникина, Колчака и всех остальных спасителей России лозунгов тоже хватало. А народ пошел за нами – большевиками, потому что за нами была правда.

– Страх перед красным террором, вот что им двигало.

– Террор? Ну, это, право, смешно. Народ пошел за нами не из-за страха. Мы освободили рабочего человека от эксплуатации, а крестьянину дали землю.

– Вы, вы обманули народ! – упрямо твердил Хандога. – Вы сговорились с германцем! Вы нанесли подлый удар в спину великой империи. Вы, большевики, забрали у меня все! Изуродовали всю мою жизнь! Заставили побираться на китайской помойке! А теперь хотите заставить предать тех, с кем я шел в атаку, кто делился со мной последним сухарем? Нет и еще раз нет! Лучше сразу убейте!

– Вот только не надо громких слов! – не поддался эмоциям Дервиш. Он сохранял ровный тон и, надеясь достучаться до разума Хандоги, предложил: – И все-таки, Михаил Петрович, задумайтесь: как так получилось, что народ, оболваненный армией попов, брошенный самодержавием гнить в окопах бессмысленной войны, нашел в себе силы не только вышвырнуть на свалку истории помазанника Божьего, но и вместе с нами – большевиками – выстоять в войне со всем остальным миром?

– Это все ваш Ленин и кучка жидов! Они задурили голову народу! Вы разрушили тысячелетнюю…

Здесь уже терпение иссякло у Ольшевского, и он бросил в лицо Хандоге:

– Поручик, кончай истерить! Ты же этот самый народ считал за бессловесное быдло!

– Что?! Ты кто такой чтобы мне тыкать?! – взвился Хандога.