10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

Парадокс Горбачева

Выше я рассказывал, как Горбачев 4 апреля 1985 года на заседании политбюро, используя письма коммунистов, повел атаки на нескромность бывших руководителей: лесть, славословие, угодничество, процветавшие в высшей партийной среде. Генсек понимал, что не только получит самую широкую поддержку коммунистов, но и окажется теперь в эпицентре самого пристального внимания всех: и почитателей, и недоброжелателей, и руководителей, и людей из «масс».

Да, Горбачев не стал вешать на свою грудь ордена, воспротивился, чтобы в повестках дня собраний ссылались на его «указания», запретил коллегам передавать на местах дежурные «приветы» от него. Помню по себе, что это было сразу замечено всеми. И одобрено тоже всеми.

Но вот наступает осень первого «горбачевского», 1985 года. Захожу в Дом политической книги и вижу на стенде, на самом видном месте, книгу Горбачева…

Не устоял новый генсек от тщеславного соблазна и, как и его предшественники, сразу же стал «писателем». Черненко, например, на очень короткий срок очутившись в кресле генсека, тут же переиздал свои нудные «Избранные речи и статьи», даже успел их напечатать в Германской Демократической Республике… На другие страны времени не хватило.

Печатались все члены политбюро. Толстые кирпичи казенных фолиантов с речами и докладами лежали во множестве магазинов без всякого движения. Я не знаю ни одного человека, кто когда-нибудь купил хоть одну книгу «неприкасаемого». Горбачев об этом тоже, наверное, знал. Председатель Госкомиздата М.Ф. Ненашев докладывал в ЦК, что 166 наименований книг и брошюр Л.И. Брежнева количеством в несколько миллионов мертвым грузом осели в магазинах. Лежат без спроса в огромном количестве книги Андропова, Гришина, Кулакова, Пельше, Пономарева, Романова, Суслова, Тихонова, Устинова, Черненко… «В книготорговой сети, – говорится в докладной, – находится также свыше 700 тысяч портретов Брежнева, 130 тысяч – Андропова, 170 тысяч – Черненко…» Реализованы только книги по коллективной разнарядке в общественные библиотеки.

Горбачев наложил резолюцию на докладной Ненашева: «Ознакомиться только членам ПБ (вкруговую). 06.08.86»{1053}. Фраза звучит как трезвое предостережение: смотрите, читатель полностью игнорирует бюрократическое, секретарское творчество. Но, оценивая вполне справедливо унылое и безликое «творчество» своих коллег, Горбачев по отношению к себе воспользовался другим нравственным «аршином». Не устоял новый генсек перед услужливыми доброхотами… Мол, к съезду нужно…

Уже в 1985 году с необыкновенной скоростью была подготовлена и выпущена в декабре книга «М.С. Горбачев. Избранные речи и статьи». Прекрасная бумага, 420 страниц «секретарского» текста. Поскольку Горбачев и раньше, в Ставрополе, и будучи семь лет в Москве почти не печатался в центральной прессе, в «избранное» подмели все, даже то, что не заслуживает политического внимания, тем более прошедшее через газеты. Читая оглавление «труда», складывается впечатление, что это «банкетная» книга: «выступление в Варшаве на приеме 26 апреля 1985 г., выступление на приеме в Кремле 9 мая 1985 г., речь на обеде в честь Р. Ганди 21 мая 1985 г., речь на завтраке в честь В. Брандта 27 мая 1985 г., речь на обеде в честь Б. Кракси 29 мая 1985 г., речь на обеде в честь Г. Гусака 31 мая 1985 г., речь на обеде в честь Ле Зуана 28 июня 1985 г., речь на обеде в честь Ж. Батмунха 29 августа 1985 г., речь на обеде в Елисейском дворце 2 октября 1985 г., речь на обеде в Большом Кремлевском дворце в честь М. Каддафи 12 октября 1985 г…»{1054}.

Осуждая на словах привилегии, славословие, тщеславие, Горбачев не удержался и невольно стал «увековечивать» себя. Потом тома реформатора пойдут один за другим. Успело выйти несколько фолиантов, большая часть текста которых довольно малоинтересна и для современников, и для истории, как и все подобные книги, ибо в них нет личностного момента – писали их помощники и референты. Хотя справедливости ради следует сказать, что идеи о перестройке, бескровной «революции», новом мышлении важны для понимания процесса, начатого Горбачевым.

Скажу еще вот о чем. Возможно, это неизвестно читателям, кроме архивистов. В шестом секторе общего отдела ЦК вскоре после того, как Горбачев был избран генсеком, стали тщательно перепечатывать, систематизировать, переплетать все, что говорит Горбачев: речи, указания, распоряжения, статьи, подготовленные от его имени, доклады, записки. В красивых сафьяновых переплетах, с золотым тиснением целых 39 томов… Да, в два с лишним раза больше, чем у Сталина. Хотя все это «собрание сочинений» не издано (и возможно, и не предназначалось для этого), не покидает ощущение, что при жизни закладывался литературный памятник. В двух экземплярах. Пока.

Еще раз повторю, что я долго был горячим поклонником Горбачева, да и сейчас весьма высоко оцениваю его роль в истории, но никак не мог понять: зачем генсеку спешка со своим «увековечением»? Ни один генсек с такой скоростью не избирался и не издавался. Почти все сказанное в 1985-м в том же году вышло отдельной книгой! А как же его установка о том, что «необходимо строго придерживаться… ленинской скромности, не допускать ни перехлестов, ни любого рода восхвалений»?{1055}

Человек слаб. Соблазны бывают столь обворожительны, пленительны, сладкоголосы, что устоять перед ними нелегко. Даже такой выдающейся личности, как Горбачев. Но в этой слабости кроется парадокс Горбачева: это человек большого ума, но слабого характера. Без уяснения данного личностного парадокса трудно понять эту историческую личность. Личностный парадокс вторичен. Но он виден и в сущностном парадоксе.

Такое бывало уже в истории у королей и полководцев, у президентов и министров. Специфика подобной «конструкции» связи интеллекта и воли часто находит свое выражение в смелых планах и слабой их реализации; ясном понимании необратимости процесса и желании еще «подождать», авось, все уладится; принятии важных решений и их обесценивании, амортизации половинчатыми, запаздывающими практическими шагами.

Все это имеет относительную роль в основном парадоксе Горбачева: начав перестройку под лозунгом «обновления» социализма, он пришел спустя шесть лет к самой его ликвидации. Помимо своей воли и желания. Это сущностный парадокс Горбачева. Он не учел, что «преимущества» советской системы в ее «железобетонности», рутинности, косности, консервативности. Как только опоры начали рушиться в результате гласности, относительной демократизации общества, – социалистическая система стала рассыпаться.

Горбачев понимал, не мог не понимать, что социализм в СССР обречен, но ему не хватило характера, воли согласиться с этим естественным выбором истории. За год до полного крушения, в августе 1990 года, держа в Одесском военном округе речь перед военными, он вновь заявлял: смысл реформы «остается незыблемым: реализовать социалистическую идею»{1056}.