Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

Крупье отлично видел, что мы делаем, однако мы играли, не нарушали правил, и он не возражал. Почти сразу выяснилось, что напитки и закуски на подносах для всех игроков бесплатны.

Герди взяла себе бокал вина, а я спиртного даже на своем дне рождения не пью, и хай-хоу после той отвратительной рекламы тоже пить не хотелось; я только съела два-три сэндвича и заказала стакан молока. За ним куда-то сходили и принесли, а я дала официанту на чай — так же, как Герди.

Так мы провели целый час, и я выиграла уже три или четыре фишки. Но я как-то резко выпрямилась и вышибла бокал из рук стоявшего позади мужчины. Большая часть досталась ему, но и на мою долю хватило.

— О господи! — я вскочила из-за стола и принялась промокать пятна на его костюме носовым платком. — Я ужасно сожалею…

Он поклонился.

— Ничего особенного, это была всего лишь содовая. Но я боюсь, из-за моей неловкости платье мадемуазель безвозвратно погублено…

— Осторожнее, маленькая, — шепнула Герди, почти не разжимая губ, но я ответила:

— Ну, если это просто вода, на платье через десять минут не останется ни морщин, ни пятен. Это — мое дорожное платье.

— Так вы в нашем городе гостья? Тогда позвольте представиться более формально, не поливая вас содовой.

Он выдернул из кармана визитку. Герди хмурилась, но мне он, пожалуй, нравился. На самом деле он был ненамного старше меня, по-марсиански — лет двенадцати (по-здешнему — тридцати трех; как потом выяснилось, ему тридцать два). Одет он был в элегантнейший венерианский вечерний костюм: плащ-накидка, стек, круглый плоеный жесткий воротник… и маленькие, прелестные нафабренные усики.

В карточке значилось: «Декстер Курт Кунха, акц-р».

Я прочла, перечитала и сказала:

— Декстер Курт… А вы не родственник…

— Родной сын.

— Так ведь я знакома с вашим отцом! — я протянула ему руку.

А вам когда-нибудь целовали руку? Мурашки бегут вверх, к плечу, перебегают на другое… Конечно, на Марсе так никто не умеет. Явный пробел в воспитании на нашей планете, но я намерена его исправить — хотя бы пришлось подкупать Кларка, чтобы ввел этот обычай в моду.

Словом, мы все друг другу представились, и Декстер пригласил нас отужинать с ним и потанцевать в саду на крыше. Однако Герди не торопилась.

— Мистер Кунха, карточка у вас, спору нет, замечательная… Но я отвечаю за Подкейн перед ее дядей и с радостью взглянула бы на ваше удостоверение личности.

На долю секунды Декстер замер, но потом улыбнулся и сказал:

— Я могу сделать лучше, — и поднял руку.

К нам поспешно подошел самый импозантный пожилой джентльмен из тех, что я видела когда-нибудь. Судя по количеству медалей у него на груди, он с первого класса побеждал во всех конкурсах по правописанию. Осанка у него была совершенно королевская, а уж костюм — просто невероятный!

— Слушаю вас, акционер.

— Дон Педро, не будете ли вы любезны назвать леди мое имя?

— С удовольствием, сэр.

И Декстер оказался взаправду Декстером, а мне еще раз поцеловали руку. Дон Педро проделал это с неподражаемым величием, но того же эффекта, как в первый раз, не вышло — наверное, Декстер, в отличие от дона Педро, вкладывал в процесс душу…

Герди настояла на том, чтобы задержаться и взять с собой Кларка — тот испытал суровое раздвоение личности: он все еще выигрывал, а тут пришлось выбирать одно из двух. Наконец любовь победила, и он пошел наверх об руку с Герди, а Хосе тащил за ним добычу. Надо сказать, у Кларка есть-таки выдержка и самообладание. Необходимость платить за охрану выигрыша должна была бы привести его душу (если у него есть душа, в чем я лично сомневаюсь) в еще большее смятение, чем отказ от игры, когда везет.

Сад на крыше назывался Бразильским Залом и оказался еще роскошнее, чем все прочие залы казино. На купол, закрывавший его, проецировалось звездное небо — и Млечный Путь, и Южный Крест — хотя с Венеры еще никто звездного неба не видел. Перед бархатным шнуром, перекрывающим вход, выстроилась большая очередь, но нам ждать не пришлось. Мы услышали: «Пожалуйте сюда, акционер», и нас усадили за столик на возвышении; эстраду было видно прекрасно, и вместе с тем оркестр не оглушал.

Мы потанцевали, потом нам подали какие-то неслыханные блюда, и я позволила налить мне бокал шампанского, только пить его не стала — пузырьки в носу щекочутся. Чего мне действительно хотелось, так это молока или воды, потому что в еде была уйма специй, но заказывать было как-то неловко.

А Декстер наклонился ко мне и сказал:

— Подди, ты, по моим агентурным данным, любишь молоко.

— Верно…

— И я тоже; только заказывать неудобно, если кто-нибудь не составит компанию.

Он поднял палец, и нам тут же принесли два стакана молока.

Но я заметила, что из своего он только чуть-чуть отпил.

Я все еще не понимала, что сцена разыгрывается специально для меня. Но потом певица на эстраде, приятная, высокая темнокожая девушка, одетая в так называемом «цыганском» стиле (а по-моему, вряд ли цыгане когда-нибудь так одевались) и объявленная, как «цыганка Роза», начала обходить столики по кругу, напевая на популярный мотив что-нибудь про всех, кто за ними сидел.

Остановившись перед нами, она уставилась прямо на меня, улыбнулась, взяла пару аккордов на своей гитаре и запела:

Вот так чудо, вот так радость,Ах, какой для нас сюрприз!Городок наш посетилаАх-Подди-Подди-Подди Фриз!

Платье — неба голубее,Белей мрамора — чело,Подди Фриз — у нас сегодня;Вот как всем нам повезло!

К нам примчалась издалекаВ серебряных туфельках,Вот везунчик этот Декстер!Пьем за нашу куколку!

И все захлопали, а Кларк забарабанил по столу, а цыганка Роза сделала мне реверанс, а у меня на глазах выступили слезы. Я закрыла лицо руками, потом вспомнила про макияж и начала промокать глаза салфеткой, надеясь, что ничего не смажу. Тут по всему залу вдруг появились серебряные ведерки с шампанским, и наступила тишина. Декстер встал, и все выпили за меня стоя, под барабанную дробь и мощный заключительный аккорд оркестра.

Я просто-таки онемела, едва-едва догадавшись не вставать вместе со всеми, а встретившись взглядом с Декстером, улыбнулась и кивнула…

…а он, выпив, разбил об пол свой бокал — совсем как в исторических романах — и все последовали его примеру, так что некоторое время по всему залу стоял звон и треск, а я чувствовала себя, как Озма, когда она из Типатториуса превратилась обратно в Озму, и постоянно напоминала себе о макияже.