Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

В течение двухнедельной забастовки я время от времени приходил в газету, встречался там поочередно с руководителями Общества редакторов и с Л. Габриель-Робине и его главным штабом. Однажды я пропустил один из двух визитов; Робине сразу же заподозрил меня в том, что вместе с Обществом редакторов я замыслил против него заговор. Я не придал никакого значения слуху, согласно которому собственники и команда Бриссона договорились доверить мне руководство. Главный штаб и Общество редакторов «Фигаро» в самом деле совместно предложили Ф. Бегену и Ж. Пруво назначить меня директором. Фактически они отнюдь не сомневались в том, что последний ответит отказом. Благодаря этому предложению им доставалась выигрышная роль, и никто не знал, соглашусь ли я взять на себя названную задачу. Два члена Административного совета Общества редакторов посетили меня и сообщили мне об их намерении. Я сопроводил свой ответ самыми строгими оговорками, но добавил, что мне кажется возможным отказ Ж. Пруво. Если бы Л. Габриель-Робине предвидел его положительный ответ, присоединился ли он к этому демаршу? А Габийи и Грио? К тому же лично я написал письмо Ж. Пруво, в котором уточнял, что соглашусь с возможной руководящей ролью лишь при одном условии: пользоваться поддержкой одновременно с его стороны и со стороны редакции. Возрождение газеты мне представлялось делом невозможным в нынешней конфликтной атмосфере, без восстановления подлинной гармонии между собственниками названия «Фигаро» и теми, кто обладал правом использовать это название.

И здесь я не буду утомлять читателя изложением перипетий кризиса. Жан Грио считался фаворитом Ж. Пруво. По той или по другой причине он перестал пользоваться благосклонностью «патрона». В какой-то момент показалось, что знаменитое кресло в доме на Круглой площади вот-вот займет Ж. Амелен, который председательствовал в Административном совете Акционерного общества. Будучи человеком Ж. Пруво, он обеспечивал «патрону» все гарантии, а будучи директором газеты, как председатель Общества по управлению, успокаивал журналистов[219]. В ночь с 22 на 23 июля компромисс, который с трудом выработали все стороны, наткнулся на требования Ж. Пруво. Он попросил Ж. Амелена дать «дополнительное обязательство»: «Председатель Общества-собственника Жан Пруво и председатель Общества по управлению Жан Амелен должны будут консультироваться друг с другом и достигать согласия по трем пунктам, от которых, на их взгляд, зависит жизнь газеты: 1. Определение бюджета расходов всех служб газеты; 2. Принятие решения о найме или увольнении всех сотрудников; 3. Установление размеров всех окладов. Допустить объявленный мне отказ от трех пунктов означало бы согласиться не только с изыманием собственности, но и с запретом на мое личное пребывание в „Фигаро“ в качестве журналиста».

Эта выдержка из письма Жана Пруво, опубликованного в газете 27 мая, еще раз проясняет суть конфликта: Жан Пруво чувствовал себя исключенным из газеты, но не в качестве капиталиста, а в качестве журналиста. Ф. Беген, будучи истинным капиталистом, соглашался, без удовольствия, но и без возмущения, с основным требованием журналистов: три представителя их в Совете Общества по управлению должны иметь право блокировать его решения. Этот орган, состоявший из шести представителей собственников, двух — от администрации газеты и трех — от журналистов, мог принимать решения по важнейшим вопросам (например, выборы председателя-директора Общества по управлению) только большинством — 9 из 11 голосов его членов. Прошли длительные переговоры относительно арбитража, желательного в случае разногласий внутри Совета Общества по управлению. Но окончательный провал был обусловлен требованиями Ж. Пруво, от которых Ф. Беген отмежевался. «Капитализм прессы», — говорил создатель журнала «Пари-матч» и неожиданно бросил в лицо газетному и сахарному магнату, с которым длительное время сотрудничал, слова: «пресса капитализма». Ф. Беген поместил когда-то в «Фигаро» статью о сахарной промышленности.

Раздор между двумя собственниками привел к продлению забастовки и вынудил Ф. Бегена просить о назначении временного судебного администратора, который теоретически и руководил газетой вплоть до заключения окончательного соглашения. Между тем команда Бриссона подала в суд на Общество-собственника и выиграла процесс: закон Бриссона от 28 февраля 1947 года останется в силе и после смерти Бриссона, до тех пор пока кто-то из живущих членов его команды не перестанет в правовом отношении исходить из этого закона.

Два года спустя Ж. Пруво в конце концов смирился со статусом газеты, очень напоминавшим тот, который он отверг в 1969 году. Сохранялось различие между Акционерным обществом-собственником и Обществом по управлению капиталом. Общество по управлению включало Наблюдательный совет и директорат. Председатель директората, избираемый Наблюдательным советом, осуществляет директорские функции. Представители редакции в составе Наблюдательного совета обладают правом блокировать решение о назначении председателя директората.

В феврале 1974 года умер Л. Габриель-Робине и на сцене появился Жан д’Ормессон. Ж. Пруво предложил кандидатуру Жана д’Ормессона на пост председателя директората. Первоначально этот выбор меня удивил — у Жана не было журналистского опыта и политической культуры, — но я встретил его доброжелательно, когда он нанес мне визит. И он в свой черед спросил меня, не претендую ли я на этот пост. Я ему ответил, еще раз, что не питаю таких амбиций, тем более что преподаю в Коллеж де Франс и уже несколько лет являюсь свидетелем упадка когда-то знаменитой газеты. Затем я пообещал ему свою поддержку и действительно поддерживал его на журналистских собраниях. Может быть, он желал бы услышать из моих уст аргументы, отличные от тех, которые я выдвинул? Я успокаивал редакцию относительно будущего директора, заверяя, что никто не замечал за ним каких-либо предвзятых или странных идей в политике или в экономике. Он исповедовал консервативные и либеральные взгляды, являлся академиком, его лицо подходило лицу «Фигаро».

Годы нашего почти ежедневного сотрудничества не оставили у меня ни единого воспоминания о какой-либо серьезной ссоре между нами, несмотря на прилагавшиеся несколькими журналистами усилия, чтобы вызвать кризис, фатальный приход которого они предвещали. «Вы не сможете работать с Р. Ароном из-за его „характера“». У Жана сотни друзей в Париже, и я не знаю человека, который был бы его настоящим врагом. Уверенно чувствуя себя, этот веселый экстраверт помнил о своем происхождении, но обладал способностью забывать о нем, встречаясь с людьми, которых его родовитость раздражала, он испытывал счастье от бытия и от обладания, был баловнем громких успехов («Слава Империи», членство во Французской академии, «Фигаро»), его руководство газетой «Фигаро» по стилю заставляло вспоминать скорее Габриеля-Робине, чем Бриссона. Он не прочитывал эту газету, ставшую похожей на все остальные, чудовищную по своей толщине, по несоответствию между количеством употребленной бумаги и количеством (иногда качеством) информации. Время от времени он писал политические передовицы, которые, на мой взгляд, страдали многословием, но свидетельствовали о его литературном таланте. Он проявлял скромность, по-видимому подлинную, ко мне питал чувство восхищения, превосходящее уважение к старому выпускнику Эколь Нормаль. Нас разделяло одно поколение; если предположить, что иногда он считал меня спесивым, то никогда эта спесивость его не раздражала. Может быть, она вызывала у него улыбку. По сравнению со мной у него было такое количество преимуществ, дарованных историей и природой, что его не смущало то превосходство, которым я действительно обладал в моем качестве философа или политического автора. Почему не добавить, что он питал ко мне настоящую дружбу, не являющуюся, может быть, чем-то исключительным в широком кругу дружеских отношений, которые он поддерживал, но подлинную по чувствам.