Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

«Жак тогда был молод, полон идеализма, и не составляло труда направить его идеалистический национализм и антифашистские настроения — ведь он воевал в рядах маки во время ненавистной французам и ужасной нацистской оккупации — в русло коммунизма. Господи, разве Россия не была тогда нашим союзником? Разве коммунизм не вошёл в моду повсюду, даже в Америке? Разве учение Маркса и Ленина не казалось таким осмысленным? Тогда. До того, как мы узнали правду о Сталине и лагерях, о КГБ и полицейском государстве, о массовых убийствах и масштабных захватах территории, об извечной несвободе.

Но как могла вся эта коммунистическая блажь укорениться в сознании такой личности, как Жак? Как мог человек его склада — если АМГ прав и де Вилль на самом деле агент „Севрина“ — держаться за эти убеждения и так долго их скрывать?»

— Что скажешь про Грея? — спросил Данросс.

— Полный crétin, тайбань. Слишком левый для меня. Даже Бродхерст, на мой взгляд, слишком левый. Раз уж я… я теперь остался, можно мне снова взять на себя Бартлетта и Кейси?

— Нет, я пока буду работать с ними сам, а ты займись контрактом.

— Его сейчас составляют. Я уже переговорил с нашими адвокатами. Есть небольшая проблема. Сегодня утром Доусон встречался с юристом Бартлетта, мистером Стайглером. Мистер Стайглер хочет пересмотреть график выплат и отложить подписание до следующих выходных.

Данросса охватила волна ярости. Он постарался, чтобы гнев не выплеснулся наружу. «Вот почему Кейси захотела встретиться».

— Я займусь этим, — сказал он и отложил эту проблему, чтобы заняться другой, более насущной — Жаком де Виллем, который должен считаться невиновным, пока не доказано обратное.

Он смотрел на грубоватого, коренастого человека с симпатией, вспоминая, как они прекрасно проводили время в Эвисъярд-Касл и во Франции. Он, Пенелопа, Жак и Сюзанна, дети — все собирались вместе на рождественские или летние каникулы: вкусная еда, хорошее вино, много смеха и великие планы на будущее. «Жак, несомненно, самый мудрый, самый осмотрительный. До обвинения АМГ я считал его наиболее вероятным своим преемником на посту тайбаня. Но теперь все иначе, теперь он должен показать себя, чтобы я убедился. Извини, дружище, но ты обязательно подвергнешься проверке».

— Я тут произвожу кое-какие организационные перестановки, — сообщил Данросс. — Линбар, как ты знаешь, улетел сегодня в Сидней. Я собираюсь оставить его там на месяц, чтобы он постарался осуществить слияние с «Вулара». Многого я от него не жду. Хочу, чтобы Австралию взял на себя ты. — Он заметил, как глаза Жака на секунду расширились, но не смог понять, что тому причиной: озабоченность или радость. — Я привел в действие наш план по Тода и хо…

— И как он это воспринял?

— Заглотил наживку вместе с крючком.

— Merde, но это же здорово. — Данросс увидел, как Жак расцвел, и не заметил за этим никакого притворства. Жак был одним из главных разработчиков схемы морских перевозок: он колдовал над тонкостями финансирования. — Какая досада, что бедняга Джон так ничего и не узнает.

— Да. — Джон Чэнь работал вместе с Жаком де Виллем. — Ты Филлипа видел?

— Я с ним ужинал вчера вечером. Бедолага постарел лет на двадцать.

— Ты тоже.

Галльское пожатие плечами.

— Жизнь, mon ami! Но да, да, я печалюсь о бедной Аврил и бедном Борже. Извини, пожалуйста, перебил тебя.

— Я хочу, чтобы ты принял на себя Австралазию[297] — начиная с сегодняшнего дня — и отвечал за реализацию всех наших планов по Австралии и Новой Зеландии. Месяц держи это при себе — я скажу об этом только Эндрю, — но собирайся и готовься уезжать.

— Хорошо. — Жак замялся.

— Что-то не так? Ведь Сюзанне в Гонконге никогда не нравилось — и у тебя там проблем не будет, верно?

— О да, тайбань. После этого несчастного случая… Честно говоря, я и сам собирался поинтересоваться, нельзя ли мне куда-нибудь уехать на время. Сюзанне здесь тоскливо и… Но я хотел спросить, нельзя ли мне взять примерно на год Канаду.

Эта новая мысль Данросса удивила.

— Вот как?

— Да. Я подумал, что там могу быть полезен. У меня хорошие связи среди франкоканадцев, очень хорошие. Возможно, нам удастся перевести канадский офис «Струанз» из Торонто в Монреаль или Оттаву. Оттуда я мог бы помочь во многом. Если наш японский проект заработает, нам потребуется целлюлоза, лес, медь, пшеница, уголь и ещё с десяток других видов канадского сырья. — Он несмело улыбнулся, а потом торопливо продолжил: — Мы оба знаем, как рвется назад кузен Дэвид, и я подумал, что, если я переберусь в Канаду, он может вернуться сюда. И он ведь на самом деле лучше подготовлен для работы здесь, для того, чтобы иметь дело с Австралазией, чем я, non? Он говорит по-кантонски, немного по-японски, а также читает и пишет по-китайски, а я ничего этого не умею. Но как скажешь, тайбань. Если хочешь, буду заниматься Австралазией. Переменить все хотелось бы, это верно.

Данросс погрузился в размышления. Он решил удалить Жака из Гонконга на то время, пока не выяснит истину. Куда проще было бы потихоньку обратиться к Кроссу или Синдерсу и попросить их разузнать что-нибудь через свои источники, понаблюдать за Жаком и проверить его. Но Жак — член внутреннего правления. Вмешательство извне чревато тем, что выплывут наружу семейные тайны, в которые он посвящен, и прочая секретная информация.

«Нет, гораздо лучше иметь дело со своими. Может, времени потребуется больше, но я выясню, кто он на самом деле. Так или иначе, я узнаю истинное лицо Жака де Вилля.

Но Канада?

По логике вещей Жаку там будет лучше. Лучше будет и „Струанз“ — можно было додуматься до этого и самому, — он ни разу не дал повода усомниться в своей преданности делу или остроте ума. Бедный старина Дэвид действительно уже два года стонет, желая вернуться. Такую перестановку сделать легче. Жак прав. Дэвид лучше подготовлен, чтобы заниматься Австралазией, а Австралия и Новая Зеландия для нас гораздо более важны, чем Канада, гораздо более важны — они просто жизненно необходимы, как сокровищница всей Азии. Если Жак невиновен, он сможет помочь нам в Канаде. Если виновен, там вреда от него будет меньше».

— Я подумаю, — пообещал Данросс, хотя на самом деле уже принял решение произвести замену. — Держи это при себе, окончательно все решим в воскресенье.

Жак поднялся и протянул руку.

— Спасибо, mon ami.

Данросс пожал её. Но про себя подумал, друга это рука или иуды.

Он остался один, и снова навалился груз проблем. Зазвонил телефон, потребовалось решить один вопрос, потом другой, третий… Номер Типтопа по-прежнему был занят. Данросс попросил, чтобы к нему поднялся Филлип, и все это время им владело такое ощущение, будто он куда-то проваливается. И тут он поймал на себе взгляд Дирка Струана. Тот смотрел на него усмехаясь с картины на стене — невероятно уверенный в себе, заносчивый, хозяин целого флота клиперов, самых красивых кораблей из всех, что созданы руками человека. И, как и всегда, стало легче.

Встав из-за стола, он остановился перед Тайбанем.

— Господи, не знаю, что бы я делал без тебя, — проговорил он вслух, вспомнив, что Дирк Струан нес на своих плечах бремя гораздо более серьезных забот и со всеми справлялся. Лишь буря, ярость стихий, погубила его в расцвете лет: ведь ему, признанному воителю Гонконга и всей Азии, было всего сорок три.

«Всегда ли „умирают молодыми те, к кому благоволят боги“?[298] — спрашивал себя Данросс. — Дирк был ненамного старше меня, когда „дьявольские ветры“ Великого тайфуна разметали нашу только что построенную факторию в Хэппи-Вэлли и погребли его под обломками. Молод он был или стар? Я себя старым не чувствую. Неужели так и суждено было умереть Дирку? Не своей смертью? В шторм? Молодым? Погибнуть по воле неистовой природы? Или это выражение значит, что те, к кому благоволят боги, умирают молодыми в душе?»

— Ничего, — обратился он к своему наставнику и другу. — Хотел бы я быть знакомым с тобой. Скажу честно, Тайбань, уповаю перед Господом, что жизнь после смерти все же есть и через много-много лет я смогу поблагодарить тебя лично.

Снова исполнившись уверенности, он вернулся за стол. В верхнем ящике лежала матрица Четырехпалого У. Он коснулся её пальцами, поглаживая. «Как выбраться из этой ловушки?» — мрачно спросил он себя.

Раздался стук в дверь. Вошёл Филлип Чэнь. За последние несколько дней он сдал.

— Боже милостивый, тайбань, что нам делать? Девять пятьдесят! — выпалил он с порога, нервно подвизгивая. — Впору волосы на голове рвать! Цзю ни ло мо, из-за этого бума, как ты помнишь, я покупал по двадцать восемь девяносто, вложил каждый пенни свободных денег и ещё намного больше, а Диана, купив по двадцать восемь восемьдесят, продала по шестнадцать восемьдесят и теперь требует, чтобы я возместил разницу. О-хо, что нам делать?