Самые скандальные треугольники русской истории - Павел Кузьменко

Сначала писатель подал заявление в Петроградский совет с просьбой разрешить «по болезни» выехать за границу, на что получил категорический отказ. «С безграничною властью над полуторастами миллионов рабов, люди эти боятся одного лишнего свободного голоса в Европе. Замучают, убьют, но не выпустят», – замечал он в дневнике. Наконец, получив мандат на чтение лекций красноармейцам по истории и мифологии Древнего Египта, в ночь 24 декабря 1919 года чета Мережковских, Дмитрий Философов и Владимир Злобин покинули Петроград. Советская власть вообще в свой ранний период демонстрировала разные чудеса. Некоторым начальникам показалось, что полуголодным, завшивленным солдатам, с ожесточением сражающимся с соплеменниками, истории об Осирисе и Анубисе смягчат нравы, что ли…

«Лекторов» направили на западный фронт. В декабре 1919 года там стояло затишье. Вновь образованное государство Польша объявило о поддержке Украинской народной республики во главе с правительством Симона Петлюры и начало воевать с Красной армией. Были отбиты некоторые территории Украины и Белоруссии, и на этом активные боевые действия прекратились. Основные части Красной армии довершали разгром войск Колчака и Деникина. Беглецы доехали на поезде до красного Бобруйска. Дальше перейти линию фронта и добраться до занятого поляками Минска было делом техники, где без энергии Злобина не обошлось.

В феврале 1920 года все четверо уже обосновались в Варшаве. Мережковский с удовольствием занялся основным теперь делом своей жизни – борьбой с большевизмом. Среди писателей, оказавшихся за рубежом с этой огромной волной эмиграции, были разные люди. Кто приспосабливался, кого мучила ностальгия. Кто проклинал безбожную власть, кто оставался равнодушным, кто подумывал о компромиссе с советской властью и возвращении, как Алексей Толстой. Но не было ее большего ненавистника и последовательного борца с ней, чем Мережковский. Даже Гиппиус в этом ему значительно уступала. Последовательность, в конце концов, довела Мережковского до крайности и сделала изгоем среди своих.

«Для того чтобы Россия была, а по моему глубокому убеждению ее теперь нет, необходимо, во-первых, чтобы в сознание Европы проникло наконец верное представление, что такое большевизм. Нужно, чтобы она поняла, что большевизм только прикрывается знаменем социализма, что он позорит святые для многих идеалы социализма, чтобы она поняла, что большевизм есть опасность не только русская, но и всемирная… Страшно подумать, что при царском режиме писатель был свободнее, нежели теперь. Какой позор для России, для того изуверского «социализма», который царствует теперь в России! В России нет социализма, нет диктатуры пролетариата, а есть лишь диктатура двух людей: Ленина и Троцкого». (Из газетного интервью Мережковского в 1920 году)

Весной 1920 года война Польши с советской Россией вошла в активную фазу. Линия фронта стала перемещаться со стремительностью кавалерийской атаки. Вначале поляки вместе с украинскими и русскими казачьими частями продвинулись на восток и заняли Киев. Потом фронт быстро пошел на запад. Красные казаки, объединенные в две конные армии, другие соединения под общим командованием Михаила Тухачевского чуть было не заняли Варшаву. И вдруг в августе поляки погнали их назад.

Среди имен, бывших у всех на слуху во время этой войны, первое, конечно, имя главнокомандующего польской армией и «начальника государства» (такой необычный титул) Юзефа Пилсудского. А вот второе – старого знакомого нашей тройственной семьи Бориса Савинкова. После своего литературного дебюта под руководством Зинаиды Гиппиус Савинков продолжил свое бурное существование. Попытался возродить Боевую организацию эсеров. Но ни одного удачного и громкого теракта больше устроить не удалось. Он принял активное участие в Первой мировой войне, но во французской армии. Февральская революция сняла с него обвинения в прежних убийствах. Он вернулся в Россию и даже вошел во Временное правительство. После Октябрьского переворота Борис Викторович объявил себя непримиримым врагом большевиков. Но в отличие от Мережковского, он боролся с ними не словом, а делом. Показал себя незаурядным военным организатором, был членом нескольких белых правительств. В 1920 году из разрозненных частей донских и кубанских казаков, оказавшихся на территории Польши, Савинков сформировал несколько боеспособных полков. Их так и называли – савинковские казаки. Из эмигрантов, оставшихся в этой ближайшей к покинутой родине стране, Савинков организовал Русский национальный комитет Польши, где, разумеется, начали работать и Мережковские со своими спутниками.

В октябре 1920 года на фронте было установлено перемирие. Ни у Польши, ни у Советов больше воевать не было сил. Одним из условий перемирия было резкое ограничение антисоветской пропаганды. К удивлению наших героев, в Польше наступила цензура. И тогда Мережковский, Гиппиус и Злобин решили ехать в Париж, где никаких ограничений не было. К еще большему их удивлению, Философов ехать отказался. Сорокавосьмилетний духовный супруг вдруг снова влюбился. В Бориса Савинкова. Конечно, не как в мужчину, а как в исторического деятеля, в популярного политика, в сильную личность. И остался жить в Варшаве.

Тройственная семья закончила свое существование. Семья Мережковских продолжила существовать. Это был уже не союз двух людей, а одно существо. Они приехали в Париж и открыли дверь своей квартиры собственным ключом. Злобин некоторое время пожил у них, а потом снял другое жилье.

Послеистория

Меньше всего в этой части можно сказать про Дмитрия Владимировича Философова. Потихоньку жил в Варшаве, писал для эмигрантских газет. Духовная влюбленность в Бориса Савинкова прошла сама собой. Да эсер-писатель вообще погиб в советских застенках в 1925 году. С бывшими товарищами по семье Философов отношения поддерживал, даже возглавлял варшавский филиал издаваемого Мережковским еженедельника «Меч». Потихоньку покрывался морщинами, теряя былую красоту, меняя любовников. В конце жизни долго болел и тихо умер в Отвоцке, пригороде Варшавы. Случилось это в августе 1940 года, уже во время немецкой оккупации. Могилы не сохранилось.

Нельзя сказать, что стареющие Гиппиус и Мережковский в эмиграции совсем уж исписались, отдав все силы антисоветской публицистике. Они по-прежнему активно работали. Мережковского целиком захватила история. Точнее, по-прежнему историософия, где главными были не события и факты, а идеи, которые иллюстрировали факты прошлого. Он писал, что в прошлом ищет прогнозы на будущее. Такими стали его сдвоенный роман «Рождение богов. Тутанкамон на Крите», исторические эссе о Данте и Наполеоне, цикл снова из трех философско-исторических книг «Тайна трех. Египет и Вавилон», «Тайна Запада. Атлантида и Европа», «Иисус Неизвестный», который был завершен в 1932 году.

Зинаида Николаевна с увлечением отдалась любимому делу – организации литературного общества, где бы она блистала, несмотря на очевидное увядание. Регулярными собрания на квартире Мережковских сделались в 1927 году и продолжались до 1939-го. Название для этого литературно-философского общества Гиппиус позаимствовала в прошлом – «Зеленая лампа». Так же называлось общество литераторов, в котором состоял юный Пушкин. В течение двух лет Гиппиус издавала журнал, выходивший от случая к случаю и освещавший работу «Зеленой лампы». А журнал она назвала «Новый корабль». Между прочим, «кораблями» называли свои общины хлысты. Намекала ли на что-нибудь старая мистичка Гиппиус, трудно сказать. «Зеленая лампа» действительно стала притягательным центром русского литературного Парижа. Здесь бывали многие. Постоянными участниками стали Иван Бунин, Борис Зайцев, Михаил Алданов, Алексей Ремизов, Надежда Тэффи, Николай Бердяев. С посетителей взималась небольшая плата «на чай».

И, как в добрые старые времена, новых посетителей разглядывала через лорнетку пожилая, густо напудренная женщина в ярком парике, в немыслимом платье, похожая на тонкошеюю птицу. По-прежнему она была принципиальна в литературных оценках и в человеческих. Если ей кто-то не нравился, она еще более жестоко, чем в молодости, могла оскорбить в глаза. А лучше за глаза, пустить нелицеприятный слух. Что ж, для ведьмы это нормальное поведение. Ее женский шарм уменьшался, и слыть ведьмой ей все больше было к лицу. Наиболее уважающие враги называли ее даже сатанессой.

Гиппиус тоже много печаталась. Ее стихи и прозу переводили на французский и немецкий языки. В 1938 году вышел ее последний стихотворный сборник «Сияния», полный пессимизма.

Но главным в жизни теперь стала принципиальная борьба с Советами. Уже в 1920 году в Париже Мережковский и Гиппиус создали «Религиозный союз», позднее переименованный в «Союз непримиримых». Из видных деятелей эмиграции основателей долгое время поддерживал только великий писатель Иван Алексеевич Бунин, махровый антисоветчик, конечно. Бунин даже не признал реформу правописания в России и до конца жизни писал, а главное, издавался с «ятями» и «ерами». В итоге Мережковские не вошли ни в один эмигрантский кружок: их взгляды не находили отклика ни у правых, ни у левых. С одной стороны, они хоть и призывали к военной интервенции в Россию, но не поддерживали монархического реставраторства, что отталкивало от них апологетов белой идеи, с другой – их непримиримость к большевикам и происшедшему в России идейно развела их с левыми.