Таинственный портрет - Вашингтон Ирвинг

Однако хуже всего эти меркантильные неурядицы и домашние распри действуют на самого беднягу Джона. Славное круглое брюшко и довольное розовое лицо пропали, в последнее время он съежился и высох, как яблоко, побитое морозом. Алый, обшитый позументом жилет, надуваемый попутным ветром удачи и молодецки топорщившийся в былые цветущие времена, теперь висит на нем, как грот в абсолютный штиль. Кожаные бриджи покрылись морщинами и складками и, похоже, с трудом держат голенища сапог, ставшие слишком широкими для некогда крепких ног.

Вместо того, чтобы, как прежде, ходить гоголем, сдвинув треуголку набекрень, помахивать палкой с набалдашником и то и дело смачно тыкать ей в землю, твердо смотреть в лицо любому встречному, пропеть пару строк из шуточного канона или куплет застольной песни, теперь он расхаживает, задумчиво насвистывая себе под нос, опустив голову, сунув палку под мышку, а руки – вглубь явно пустых карманов.

Такова сегодняшняя участь добряка Джона Булля, но, несмотря ни на что, старик как всегда тверд духом и смел. Стоит вам сделать хотя бы намек на сочувствие или озабоченность, как он немедленно вспыхивает, божится, что богаче и здоровее его не найти во всей Англии, рассуждает о крупных суммах, которые собирается потратить на украшение дома и покупку еще одного имения, и с молодецким куражом, вертя палкой, страстно рвется устроить еще один поединок.

Хотя во всем этом есть доля эксцентричности, положение Джона, признаться, вызывает у меня большое участие. При всех его странностях и предрассудках, он остается безупречно честным стариканом. Он, возможно, не такой молодец, каким себя воображает, но по крайней мере в два раза лучше того, каким его рисуют соседи. Все его добродетели – простые, доморощенные и безыскусные – подлинны. Даже недостатки содержат в себе букет добрых качеств. Расточительность имеет вкус щедрости, сварливость – храбрости, доверчивость – веры в людей, тщеславие – гордости, а прямота – искренности. Все это происходит от избытка яркого, вольнолюбивого характера. Он похож на дуб – шершавый снаружи, солидный и крепкий внутри, на чьей коре по мере роста и повышения ценности древесины появляется все больше наростов и чьи ветви ввиду их больших размеров и пышности страшно скрипят и ропщут даже не в самую сильную бурю. В облике старого семейного особняка тоже есть нечто крайне поэтическое и живописное, и пока в нем можно жить, я с дрожью наблюдаю за попытками сделать его предметом нынешнего столкновения вкусов и мнений. Некоторые советчики Джона, несомненно, хорошо разбираются в архитектуре и могли бы оказать ему услугу, однако боюсь, что многие из них не более чем погромщики, которые, если допустить их с кирками к почтенному зданию, не остановятся, пока не сровняют его с землей и, возможно, сами себя похоронят под его обломками. Мне только остается пожелать, чтобы нынешние невзгоды научили Джона быть о смотрительнее в будущем, чтобы он перестал мучить свой разум чужими заботами, оставил бесплодные попытки бороться за благо соседей, а также мир и счастье во всем мире посредством дубинки, тихо сидел дома, постепенно отремонтировал свое поместье, развивал свой вкус согласно собственным предпочтениям, по-хозяйски обдуманно относился к доходу, заставил слушаться, если сможет, своих непокорных детей, вернул радостные сцены былого процветания и еще долго находил удовольствие в цветущей, почтенной и счастливой старости на земле предков.

Заключение

Ну, книжка, с богом, доброго пути,

Свое созданье отпустив, я помолюсь,

Чтоб те, кого в дороге встретишь ты,

Найдя в тебе огрех, изъян любой,

Тебя исправили решительной рукой.

Джефри Чосер, «Безжалостная красавица»[22]

Заканчивая второй том «Альбома зарисовок», автор не может не высказаться, насколько глубоко польщен тем, как был принят первый том, и всеобщим добрым отношением к нему как чужестранцу. Даже критики, что бы о них ни говорили другие, показались ему необыкновенно кротким и беззлобным племенем. Правда и то, что каждый из них по очереди выразил неодобрение в отношение одной-двух статей и что, если все эти отдельные исключения собрать вместе, итог практически будет равносильным совокупному порицанию всего труда. Однако, автора утешило одно наблюдение: то, что осуждал один критик, другой, наоборот, хвалил и, если положить на одну чашу весов панегирики, а на другую – претензии, получится, что труд его в целом получил одобрение сверх того, что заслуживает.

Автор сознает, что рискует потерять эту благосклонность, отказавшись следовать советам, которыми его так щедро осыпали. Ведь когда ценные советы раздают бесплатно, всегда кажется, что, если человек сбился с верного пути, то винить должен только самого себя. В свое оправдание автор может сказать, что одно время честно стремился придерживаться во втором томе мнений, высказанных о первой части книги, однако противоречивость блестящих рекомендаций быстро завела его в тупик. Один настойчиво советовал избегать смешного, другой – сторониться пафоса, третий соглашался, что автору хорошо даются описания, но советовал ничего не вносить от себя, четвертый заявлял, что у автора есть талант рассказчика и его интересно читать, когда он пишет в меланхоличном ключе, но жестоко ошибается, если думает, что наделен чувством юмора.

Запутавшись в дружеских советах, каждый из которых направлял на конкретную тропу, оставляя за ее пределами весь окружающий мир, автор пришел к выводу, что, если последует всем им одновременно, то попросту не сдвинется с места. Некоторое время он пребывал в грустной растерянности, как вдруг в голову ему пришла мысль: а не продолжать ли, как начал? Труд его носил смешанный характер и создавался в разном настроении, стоит ли ожидать, что все будут одинаково удовлетворены всеми его частями? Зато, если каждый читатель найдет для себя что-нибудь по в кусу, это будет значить, что цель достигнута. Немногие сидящие за столом гости находят вкусным каждое отдельное блюдо. Один притворно ужасается при виде жареной свинины, другой считает дьявольской скверной карри, третий терпеть не может первобытный вкус оленины и лесной дичи, четвертый, человек с мужественным желудком, с высокомерным презрением посматривает на пустяковые лакомства, которые подают дамам. Таким образом, каждое блюдо по очереди встречает отторжение, но ввиду разнообразия вкусов редко покидает стол без того, чтобы его не отведал и по достоинству не оценил хотя бы один-другой гость.

Руководствуясь этими соображениями, автор подает на стол второй том с такой же разнообразной начинкой, как и первый, предлагает читателю найти то, что ему по душе, и уверяет, что все это написано для вдумчивого читателя,