Луна с правой стороны - Сергей Малашкин

— Вот эти, — сказал вахмистр.

— Слушаю, — ответил Яков Кроль и заметался по квартире.

— Только, пожалуйста, напишите счётик для памяти и обязательно с фирмой на счёте Исаака Шапирштейна.

Счёт был написан.

Счёт вахмистр передал мне и сказал:

— Храни на память… о Москве…

— А часы? — перебил Пётр.

— Ты… — прошипел хозяин.

Пётр испуганно закусил нижнюю губу и замер.

— Тише, — сказали гости.

Но Андрей не обратил никакого внимания, сверля глазами лицо Евгения и играя пальцами, он продолжал:

— Ну, всего хорошего, Яков Кроль, — бросил вахмистр, и мы направились к выходу.

— Так вы, гражданин, не забудьте, — крикнул Яков Кроль нам на лестницу, — что я, Яков Кроль, законный наследник Исаака Шапирштейна, умершего ныне ночью.

— Не забуду, — ответил вахмистр, и мы сели в коляску.

— Домой! — ощетинив усы, грянул вахмистр и даванул палкой кучера.

Кучер крякнул:

— Га-а! — и лошади влёт, и снова — жжжиии…

Скрылся Кузнецкий Мост, налитые жиром женщины, мужчины, Калужская застава, трубы фабрик и заводов. Снова замелькали деревни, сёла, небольшие города. Снова послышался над нашими головами шум и свист ведьм, а выше, за чёрными ведьмами, редкие звёзды.

— Вфью… Вфью…

— Радуются, — сказал вахмистр и повернул голову ко мне. — Вы хорошо знаете, что вы, бывший комиссар по борьбе с дезертирством, а ныне просто Андрей Завулонов, были со мной в Москве, обедали в первоклассном ресторане «Хоровод»?

— Помню, гражданин вахмистр, — ответил я и повернул голову к вахмистру. Усы в это время у вахмистра стояли торчком, ноздри, как у загнанной лошади, широко раздувались, а глаза то и дело сыпали искры.

— Вы, Андрей Завулонов, помните, что мы с вами были на квартире Исаака Шапирштейна?

— Так точно, гражданин вахмистр, — ответил я.

— А счёт с фирмой Исаака Шапирштейна у вас в кармане?

— В кармане.

Вахмистр поднял голову, подался от меня немного в сторону, взглянул мимо спины кучера на восток, где должен был в скором времени появиться рассвет, даванул палкой в спину кучера:

— Торопись, скотина!

Кучер дёрнул широкими плечами, выдохнул из груди «Га-а!», шевельнул вожжами, и лошади рванули, и пулями — жжжиии…

И только над нами свист рассекаемого воздуха, да далеко позади тревожный клёкот и шум ведьм.

Вахмистр снова спросил у меня:

— Так, говорите, что счёт на часы у вас в кармане?

Я слазил в карман, пощупал пальцами бумажку и утвердительно ответил, что счёт Исаака Шапирштейна на часы у меня в кармане.

— Хорошо, — сказал вахмистр и захохотал.

Хохотал долго и хрипло. Хохотал и захлёбывался в хохоте, словно гром в далёких облаках. Но где-то пропел жалобно петух, и вахмистр сразу затих, съёжился, только усы ощетинились больше и торчали, как иглы.

— Скотина! — даванул он кучера и, скаля редкие зубы, обратился ко мне:

— Я должен с вами, Андрей Завулонов, распрощаться.

Мне стало как-то сразу нехорошо, а к сердцу подползла какая-то густая жуть и обмазала всё сердце, так что оно чуть-чуть, с большими перебоями отбивало «тук-тук».

— Распрощаться? — переспросил я. — Это как же, не доехав до дома…

— Нет, — сказал вахмистр, — я вас довезу до горы Крутое, до ветел, возле которых ваши Птанские ведьмы по ночам устраивают пляски. Так вот мимо этих ветел поеду я очень быстро, поеду я под самыми ветлами, а вы в это время должны ухватиться за какую-нибудь ветлу и остаться.

— Это как же? — возмутился я. — Разве можно на всём скаку?

— Можно! — засмеялся вахмистр и добавил: — Если этого вы не сделаете, то погибнете.

— Это как?

— Стойте, стойте! — перебил меня вахмистр. — Вы знаете, кто я?

— Вы — вахмистр, которому я дал покурить.

— Нет, я не вахмистр, которому вы дали покурить, — ответил вахмистр, — я чёрт.

Я посмотрел на вахмистра.

— Вы чёрт?

А он мне спокойно:

— Чёрт.

Я ещё раз посмотрел на вахмистра: вахмистр трясся всем своим телом — хохотал. Мне стало жутко. Я почувствовал, как по моему телу побежали стада мелких холодных насекомых, а фуражка поднималась кверху — вот-вот улетит.

— Так вы не вахмистр? — спросил я ещё раз.

Вахмистр ткнул палкой в спину кучера:

— Вот вахмистр.

Кучер гавкнул и показал мне своё лицо.

В кучере я узнал настоящего вахмистра, которому я дал покурить.

— Узнали? — спросил чёрт.

— Узнал, — прошептал я.

Чёрт пододвинулся ко мне, наклонил голову и стал мне шептать в ухо:

— А вы знаете, на ком вы едете?

— Никак нет.

— Вы едете на председателе волисполкома, на секретаре волисполкома и на заместителе председателя волисполкома, — и чёрт показал на лошадей.

— Председатель у меня за коренную.

— Не может быть! — выкрикнул я. — Я вчера ещё только с ним разговаривал о местном бюджете.

— Это верно, — сказал чёрт, — вчера он с вами разговаривал о бюджете, а нынче ночью он удавился в риге на перемёте, а за ним и остальные двое…

Я даже привскочил, замахал руками, закричал:

— Этого не может быть… Что за причина?

Тут чёрт хихикнул, потёр от удовольствия руки и громко сказал:

— Бюджетик пропили.

— Пропили?! — выдавил я и взглянул на чёрта.

— Да, пропили, — ответил чёрт. — Теперь я вот с вахмистром на них и езжу…

Тут Андрей как-то странно прервал свою речь и стиснул зубы.

— Ну? — вздохнул Пётр и вытянулся вперёд к столу.

— Ну? — вздохнули слушатели.

— Тише, — сказал Евгений.

Андрей молчал и только жадно смотрел мутно-синими глазами в одну точку — в лицо Евгения. Возможно, он не видал лица Евгения, а видел мглу и звёзды, и щетинистые усы вахмистра, и его редкие оскаленные зубы, а возможно, он видел что-нибудь совершенно другое, неизвестное Евгению, играл, шелестел сухими пальцами, от которых на стене прыгала столбиками тень, бился тёмными жилками лица и изредка подёргивал острыми плечами.

Так прошло несколько минут.

Все находились в каком-то странно-жутком сне.

Даже канарейка притихла, села на жёрдочку, высунула в решётку головку и посмотрела на стол, за которым сидели два приятеля, и стала внимательно слушать.

Андрей шевельнул губами, облизал языком с губ сухость и накипь и вяло зашептал.

Чёрт заговорил гораздо тише, забеспокоился:

— Вы видите вон то белое пятно?

— Вижу, — ответил я.

— Это — гора Крутое.

— Крутое? — переспросил я и тоже забеспокоился.

— Да, Крутое, — сказал чёрт и, показав на кучера, добавил.

— Нужно вам, Андрей Завулонов, приготовиться… будьте готовы.

— Да, да… — пролепетал я и задвигался в коляске.

Вот и гора Крутое, и знакомые ветлы под горой. Чёрт, не доезжая до горы, даванул палкой кучера. Кучер гаркнул:

— Га-а! — и лошади вздыбились, так что огонь из-под копыт.

От такого бега у меня спёрло дыхание. Я вытянул руки и приготовился к прыжку. Первые ветлы влажными ветвями хлестнули меня по рукам и по лицу. Я как-то странно съёжился, сжался и приготовился.

— Скорее! Скорее! — заметив моё движение, торопил меня чёрт и похихикивал надо мной.

Я остановил сердце и кошкой рванулся к широким лапам ветлы, схватился одною рукою за лапу ветлы и повис было на ней, но воздухом коляски, вырвавшейся из-под меня с ураганной быстротой, подбросило заднюю часть моего тела в сторону, и я, под дикий хохот чёрта и крик кучера, со страшным треском повалился на землю.

— Ну? — спросил кто-то из слушателей. Андрей замолчал, обвёл мутными глазами слушателей, пожевал губами, а потом дико заорал:

— Это верно! Верно! Что вы на меня уставились? — И тут же затих, пожевал ещё раз сухими губами и скучно выплюнул:

— Все трое удавились.

— Удавились?

А Андрей всё так же спокойно и скучно:

— Чёрт на них разъезжает.

В это время дверь снова открылась, и в пивную вошли несколько новых посетителей. Хозяин пивной изменил положение тучного тела, переступил с ноги на ногу и прошелестел за буфет.

Пётр заметался от стола к столу.

Гости застучали бутылками и стаканами.

Андрей молчал. Он, как и во время рассказа, всё смотрел на Евгения, быстро работал пальцами, и его пальцы стучали друг о друга, как костяшки, и шелестели серой кожей.

На стене от пальца прыгала тень.

Евгений находился в каком-то тумане. Евгений вытер вспотевшее лицо, тревожно взглянул на замолкшего Андрея и устало попросил:

— Дайте парочку!

Густые сумерки вечера затянули пивную и гостей. В серой мгле вспыхивали глаза, возбуждённо встречались друг с другом. Хозяин пивной повернул выключатель, и серебряный свет наполнил помещение. Люди стали обыкновенными и скучными.

Кто-то из посетителей жаловался на свою судьбу и плакал: