Спартак - Рафаэло Джованьоли

- Правда, правда! - подтвердило несколько голосов.

- Итак, именем суда Союза угнетенных я приказываю Брезовиру и Торквату убить этого человека.

Оба гладиатора наклонили головы, и все, с Криксом во главе, вернулись в харчевню.

Сильвий Кордений Веррес, ожидая решения своей судьбы, не переставал дрожать от страха. Минуты ему казались веками. Он устремил взор, полный ужаса на Крикса и его товарищей и побледнел. - он не прочел на их лицах ничего хорошего.

- Ну, что же... - произнес он со слезами, - вы меня пощадите?.. Оставите мне жизнь?.. Я.., на коленях, жизнью ваших отцов, ваших матерей, ваших близких.., смиренно вас заклинаю...

- Разве есть у нас теперь отцы и матери?.. - мрачно ответил Брезовир, лицо которого потемнело и приобрело страшное выражение.

- Разве оставили нам что-нибудь дорогое? - прибавил другой гладиатор, глаза которого засверкали гневом и местью - Вставай, трус! - закричал Торкват.

- Молчать! - воскликнул Крикс, и, обращаясь к отпущеннику Кая Верреса, прибавил:

- Ты пойдешь с нами. В конце этой маленькой улицы мы посовещаемся и решим твою судьбу.

Сделав товарищам знак вывести Сильвия Кордения, которому он оставил последний луч надежды, чтобы тот не поднял на ноги всю улицу воплями, Крикс вышел в сопровождении гладиаторов, потащивших отпущенника, более похожего на мертвеца, чем на живого человека. Он не сопротивлялся и не произносил ни слова.

Один гладиатор остался, чтобы расплатиться с Лутацией. Она среди этих вышедших двадцати гладиаторов и не заметила своего торговца зерном. Между тем остальные, повернув направо от харчевни, стали подыматься по грязной и извилистой уличке, которая оканчивалась у городской стены. Дальше начиналось открытое поле.

Придя сюда, они остановились. Сильвий Кордений, опустившись на колени, начал плакать, взывая к милосердию гладиаторов:

- Хочешь, ты, подлый трус, сразиться равным оружием с одним из нас? спросил Брезовир упавшего духом отпущенника.

- О, пожалейте.., пожалейте.., ради моих сыновей прошу вас о милосердии...

- У нас нет сыновей! - закричал один из гладиаторов.

- Мы осуждены не иметь их никогда!.. - прорычал другой.

- Неужели ты, - сказал в негодовании Брезовир, - умеешь только прятаться и шпионить?.. Честно сражаться ты не умеешь?..

- О, спасите меня!.. Жизнь.., я вас умоляю о жизни!..

- Так иди же в ад, трус! - вскричал Брезовир, вонзив свой короткий меч в грудь отпущенника.

- И пусть погибнут с тобой вместе все подлые бесчестные рабы, - прибавил самнит Торкват, дважды ударяя упавшего.

Гладиаторы, сомкнувшись вокруг умирающего, стояли неподвижно, с мрачными и задумчивыми лицами и молча следили за последними судорогами отпущенника.

Брезовир и Торкват несколько раз воткнули свои мечи в землю, чтобы стереть с них кровь, раньше, чем она свернется, и затем вложили их обратно в ножны.

А потом все двадцать гладиаторов, серьезные и молчаливые, вышли через пустынный переулок на более оживленные улицы Рима.

Восемь дней спустя после только что рассказанных событий, вечером в час первого факела, со стороны Аппиевой дороги въехал через Капуанские ворота в Рим человек верхом на лошади, весь закутанный в плащ, чтобы хоть несколько укрыться от проливного дождя, который уже несколько часов заливал улицы города. Всадник и его породистый конь вспотели, задыхались от продолжительной езды и были покрыты грязью с головы до ног.

Вскоре лошадь доскакала до Священной улицы и остановилась перед домом, где жила Эвтибида. Всадник соскочил с коня и, схватив бронзовый молоток у двери, несколько раз сильно ударил им. В ответ тотчас же послышался лай сторожевой собаки, непременной принадлежности римского дома.

Через несколько минут всадник услышал шаги привратника; тот торопился открыть двери и громко приказывал собаке замолчать.

- Да благословят тебя боги, добрый Гермоген... Я - Метробий приехал из Кум...

- С благополучным приездом!..

- Я мокр, как рыба... Юпитер, властитель дождей, пожелал позабавиться, показав мне, как хорошо работают его шлюзы Позови кого-нибудь из слуг и прикажи ему отвести это бедное животное в конюшню соседней харчевни, чтобы его там приютили и дали овса.

Привратник, приставив средний палец правой руки к большому, щелкнул о ладонь - это был знак, которым вызывали рабов, - и, взяв лошадь за уздечку, сказал:

- Входи же, Метробий! Ты знаешь расположение дома: возле галле реи ты найдешь Аспазию, горничную госпожи. Она доложит о твоем прибытии. О лошади я позабочусь, и все, что ты приказал, будет исполнено.

Метробий переступил порог входной двери, стараясь не поскользнуться, что было бы самым дурным предзнаменованием. Он вошел в переднюю, на мозаичном полу которой при свете бронзовой лампы, висящей на потолке, виднелась обычная надпись: salve <Привет.>, это слово при первых же шагах гостя начинал повторять попугай в клетке, висящей на стене (таков был обычай того времени).

Минуя переднюю и атриум, он вошел в коридор галереи и приказал служанке доложить Эвшбиде о своем приходе.

В это время куртизанка находилась в своей зимней приемной, благоухающей духами, украшенной драгоценной мебелью Она была всецело занята выслушиванием признаний в любви, которые расточал ей юноша, сидевший у ее ног. Она теребила дерзкой рукой его мягкие черные волосы, а он с пылающим страстью взглядом говорил ей о своих нежных чувствах. То был Тит Лукреций Кар.

С самого детства проникнутый учением Эпикура, он применял в жизни наставления своего учителя и не желал серьезной и глубокой любви.

..Возвращаются вновь и безумье, и ярость все та же. Лишь начинает впять устремляться к предмету желанье.

И поэтому он искал любовь легкую и кратковременную, чтобы:

..стрелами новой любви прежнюю быстро прогнать.

Но это ему не помешало кончить жизнь самоубийством в сорок четыре года, и, как все заставляет предполагать, именно от безнадежной и неразделенной любви.

Во всяком случае, так как Лукреций был юноша привлекательный, очень талантливый, остроумный и приятный собеседник, богатый и не скупился на траты для своих удовольствий то он часто приходил провести несколько часов в доме Эвтибиды Она принимала его с большей любезностью, чем других, более богатых и щедрых поклонников - Итак, ты меня любишь? - кокетливо говорила куртизанка юноше, продолжая играть его локонами. - Я тебе не надоела?

- Нет, я тебя люблю все сильнее и сильнее, так как любовь - это единственная вещь, которая по мере обладания ею не насыщает, но только разжигает желание в груди.

В эту минуту раздался легкий стук пальцем в дверь.

- Кто там? - спросила Эвтибида. Послышался негромкий голос Аспазии:

- Прибыл Метробий из Кум...

- Ах! - радостно воскликнула Эвтибида, вскочив с кушетки и вся покраснев. - Он приехал?.. Проводи его в экседру... Я сейчас приду.

И обращаясь к Лукрецию, она торопливо заговорила прерывающимся, но очень ласковым голосом:

- Подожди меня... Я сейчас вернусь.., и если известия, принесенные этим человеком, будут те, которых я страстно жду уже в течение восьми дней, если я утолю сегодня вечером свою ненависть желанной местью.., мне будет весело, и часть этого веселья перепадет тебе.

С этими словами она вышла из приемной в сильном возбуждении, оставив Лукреция в состоянии изумления, недовольства и любопытства.

Покачав головой, он стал в глубоком раздумьи ходить взад и вперед по комнате.

Буря бушевала, и частые молнии наполняли приемную мрачным сиянием, ужасные рассказы грома потрясали дом до самого основания; шум града и дождя слышался с необыкновенной силой между раскатами грома, а сильный северный ветер, яростно бушуя, дул с пронзительным свистом в двери, окна, во все щели.

- Юпитер, бог толпы, развлекается, показывая образцы своего разрушительного могущества, - прошептал юноша с легкой иронической улыбкой.

Походив еще некоторое время по комнате, Лукреций сел на кушетку и, как бы отдавшись во власть ощущений, вызванных в нем этой борьбой стихий, схватил одну из навощенных дощечек, лежавших на маленьком изящном шкапчике и, серебряной палочкой с железным наконечником, стал быстро писать.

Тем временем Эвтибида прошла в экседру; там уже находился Метробий, который, сняв плащ, печально осматривал его прорехи. Куртизанка крикнула рабыне, собиравшейся выйти:

- Ну-ка, разожги сильнее огонь в камине, приготовь одежду, чтобы наш Метробий мог переодеться, и накрой в триклинии ужин получше. И тотчас же, повернувшись к Метробию, она спросила:

- Ну как?.. Хорошие ты привез известия, мой славный Метробий?

- Хорошие из Кум, но самые скверные с дороги.

- Вижу, вижу, бедный мой Метробий. Садись сюда, ближе к огню, - с этими словами она придвинула скамейку к камину, - и скажи мне поскорее, добыл ты желанные доказательства?

- Золото, прекраснейшая Эвтибида, как ты знаешь, открыло Юпитеру бронзовые ворота башни Данаи .

- Оставь болтовню!.. Неужели ванна, которую ты принял, не отбила у тебя охоты разглагольствовать?