Река прокладывает русло - Сергей Снегов

— Любуешься, Борис Леонтьевич? — прокричал он, наклоняясь к уху Бадигина. — Тянет на старое дело?

Бадигин только кивнул, громовой рев воздуха в фурмах заглушал его несильный голос. Подавая руку рабочему, Бадигин показал на конвертер и прочертил в воздухе крючок, понятный ему и фурмовщику. Тот сконфуженно повел плечами.

— Немного есть! — крикнул он. — Три фурмы залило, воздух не поступает. Тяжело операция проходит — упустили!

Он отошел вручную пробивать своим ломиком фурмы — трубы, по которым подавался воздух в конвертер, а Бадигин снова повернулся в сторону отражательной печи. Он рассматривал ее, словно в первый раз увидел, размышлял над нею. В печи клокотал расплав, свистело пламя, извергаемое форсунками, у окон возились печевые, горновые разделывали летку — все это была обычная, давно известная картина, тысячи раз ее изучал Бадигин во всех деталях. Сейчас она казалась новой и неожиданной.

Хоть Бадигин ничем этого не показал, его больно уязвило грубое поучение Лескова: тот не постеснялся, он знал, что возражать ему нечего. Бадигин с неприязнью вспоминал резкий тон Лескова, его злое и красивое, какое-то высокомерное лицо — так обычно держат себя болтуны, жонглирующие высокими фразами, уверенные, что их не одернут. Но чем больше отдалялась эта неприятная встреча, тем полнее забывался тон, оставались мысли и претензии — Бадигин с невольным удивлением признавался себе, что и мысли Лескова серьезны и претензии основательны. Точно, они в своей работе теряются в мелочах, а он, Лесков, ничего не поделаешь, он видит шире, хватает дальше.

«Как же это получилось?» — допрашивал себя Бадигин с пристрастием. На это он тоже находил ответ. Лесков объявил автоматику технической базой коммунизма, нового в этом не было ничего, обычная, каждому известная формула. Новое было в том, что Лесков увидел реальные черты коммунизма вот в этом дымном, загазованном, гремящем цеху, в труде этих рабочих, одетых в жесткие от пота брезентовки. Бадигин усмехался, качал головой: странное понимание коммунизма, обычно его представляют себе по-иному. И он, Бадигин, видел его иным — огромные, светлые помещения, прозрачный воздух, везде блеск и чистота, рабочие в халатах, словно лаборанты… Что ж, это правильно, такими и будут заводы грядущего. Но где тот мост, который перекинется к этим сияющим заводам от нынешних дымных цехов? Когда совершится этот переход от настоящего в грядущее? Об этом он, Бадигин, никогда не думал. Как-нибудь совершится, построят что-нибудь новое и невиданное, это и будет переход, а там скачком, сразу во всем великолепии появится это желанное грядущее. А Лесков грубо кинул ему в лицо: «Слепцы! Переход совершается уже сейчас, он в ваших цехах, вы творите его, не ведая, что творите. Освободите ваших рабочих от тяжкого труда, сделайте работу их легкой, умной и радостной, это в ваших силах, это совсем просто! Вот вам первый настоящий шаг к коммунизму!» Бадигин пристально вглядывался в печь — на ее площадке стояла закрытая щитовая, там были сконцентрированы приборы управления, десятиметровые щиты с электронными регуляторами тянулись вдоль всей стены. Все это было запылено, запущено, не работало: обычные капризы тонких механизмов, болезни освоения. Так думал он раньше. Нет, не только болезни освоения, не только аварии с механизмами — первый блин выходил комом, хромали на первом шагу. Прав Лесков, прав.

Бадигин спустился с конвертерной площадки, пересек цех. Линия гремящих, огнедышащих конвертеров была теперь перед ним. Конвертерщики стояли у пультов управления, фурмовщики орудовали своими ломиками. Так немного еще осталось — вручить ломик автомату, перенести конвертерщика в закрытую кабину с телевизором, с кнопками управления. Каким умным и легким станет труд человека! И пусть даже этот цех останется таким же, те же стальные чудовища будут реветь в нем, изрытая пламя и дым, самое важное — человеческий труд станет иным, это и будет скачок в будущее, само оно, будущее, проросшее в настоящем.

Бадигин, задумавшись, шел по территории завода, рассеянно отвечая на поклоны. Он не заглянул в свой кабинет — двери его были раскрыты, там сидели какие-то люди — и прямо направился к Крутилину. Крутилин сердито черкал карандашом представленный ему на утверждение график ремонта оборудования — механики беспокоились только о своем беззаботном существовании, они плохо учитывали интересы технологов. Крутилин не терпел, когда ущемляли технологов.

— С чем ты? — коротко бросил он Бадигину. Бадигин сел на диван, вытянул ноги — он устал после долгого стояния у агрегатов.

— Был у меня Лесков, — сказал он. Крутилин повернул к нему удивленное лицо.

— Этот прохвост? Когда же он опять появился на заводе? Вроде Жариковский не докладывал.

— Да нет, он больше не приходил, — успокоил Крутилина Бадигин. — Я имею в виду тот случай — от тебя он зашел ко мне. — Бадигин помолчал и сказал рассудительно: — А вообще он, конечно, не прохвост, Тимофей Петрович, зачем ты так?..

Крутилин ворчливо отозвался:

— Ладно, пусть не прохвост! Ты ведь такой — защитник человеков! Но тебе скажу от души: много видал на своем веку неприятных людей, но более неприятного, чем твой Лесков, встречать еще не приходилось.

— Человек он колючий и резкий, — согласился Бадигин, — в выражениях не церемонится.

Крутилин подписал график и отодвинул его от себя.

— Так о чем тебе пел Лесков? Наверное, автоматы на отражательной печи?

— В первую голову, конечно, они. А вообще — перспективы автоматизации на нашем заводе.

Крутилин с угрюмой насмешкой покосился на него.

— Стало быть, он убедил тебя, что эти его неработающие автоматы — пуп земли? Не будет от них толку, запомни мое слово.

— Труд печевого они облегчают, — возразил Бадигин. Крутилин нахмурился.

— Облегчают? Кто это тебе сказал? Усложняют — вот истинная правда! Раньше мастер только за печью следил, теперь придется и за автоматами наблюдать. Разума у этой машины немного: что приказали, то и делает, — а условия каждый час меняются — представляешь, если полностью им довериться?.. Авария за аварией!

— Нужно все-таки, чтоб они заработали, — твердо сказал Бадигин. — Наладить их нужно и посмотреть, как к ним приспособиться.

— Против этого не возражаю, Борис Леонтьевич. Я, между прочим, так и сказал Лескову: налаживай поскорее свою хреномудрию. — Крутилин снова с насмешкой поглядел на Бадигина. — А поскольку ты берешь новую технику под свою высокую руку, придется и мне ею заняться. Сам буду принимать, что его молодчики намонтируют. Как думаешь, понравится ему это?

Бадигин промолчал. Крутилин продолжал:

— А насчет перспектив что надумал?

Бадигин объяснил: дело не в одной отражательной печи, имеются на заводе и другие важные агрегаты — конвертеры, электролизные ванны, очистные чаны. Везде с механизацией сочетается ручной труд. Нужно подумать, как и на этих участках передать механизму функции рабочего.

Крутилин не согласился с ним:

— Ручной труд, говоришь? Не видел ты ручного труда! У меня спроси, я тебе растолкую, я помню старые заводы. Да у нас кругом машины, человек только командует ими. По-твоему, включать и выключать ток на ваннах или кран вести — тяжелый физический труд?

— Пусть не тяжелый, а все-таки ручной, — возразил Бадигин.

— Ладно, созывай на заводе техническую конференцию, — решил Крутилин. — Для общей пропаганды, может, и не помешает. Все у тебя? Обедать домой не поедешь? Могу подбросить на машине.

Сидя в машине около шофера — Крутилин признавал только переднее сиденье, — он обернулся к Бадигину и сказал угрюмо:

— Думаю я о Лескове и о тебе и вижу: отсталые и неопытные вы люди, хоть фразы у вас и хорошие. Не понимаете, чем по-настоящему болеет производство и что ему требуется.

Бадигин рассмеялся, он видел, что Крутилин задет по-серьезному. Тот продолжал, все более сердясь:

— Регуляторы эти, в конце концов, мелочь, кусочничество! Максимум их возможностей при идеальной работе, в которую я не верю, — грошовая экономия. А у нас из-за несовершенства технологического процесса тысячи тонн ценнейшего металла выливаются в отвал. Вот на что надо обратить внимание, вот где надо трудить мозги.

— Одно другому не мешает, я не против усовершенствования технологии, — заметил Бадигин. И дело не в голой экономике. Автоматика важна не сама по себе, важны ее результаты — труд рабочего она все-таки облегчает, вот что в ней дорого.

Крутилин не слушал его, он думал о своем.

— Знаешь, когда она будет на месте? Лет через сто. Создадут новые, невиданные и неслыханные заводы, чтоб человек в цеха даже не заходил, — там, точно, ей простор.

— И против этого нет возражений, давай создавать такие заводы.

Крутилин уверенно предсказал: