Река прокладывает русло - Сергей Снегов

— Так я тебе и поверю! — воскликнула она в сердцах. — О твоих приборах никто хорошо не отзывается. Признайся лучше, что сам просил помощи у Александра Яковлевича. Три конструктора только твоими диафрагмами и дроссельками и заняты, а мы простаиваем, мастерская и слышать не хочет о наших заказах. И хоть бы настоящий прибор! Я сама его проверяла на стенде — ни точности, ни чувствительности.

Это было, собственно, все, что хотел узнать Галан. Он не пошел в лабораторию, но ожидаемых результатов это не дало: Лесков не постеснялся помогать Галану и без его согласия на помощь. Не показав, как неприятно для него это сообщение, Галан постарался успокоить рассерженную жену. Для этого также имелись безошибочные средства, хотя в последнее время ему все труднее становилось прибегать к ним. Анюта с легкостью переходила от гнева к ласкам и, ласкаясь, веселилась и радовалась, как дитя. И уже через минуту, отвечая на его поцелуи, она смеялась, забыв о всех регуляторах, Закатовых и Лесковых.

Галан же думал только о них. План, им придуманный, был ловким и смелым — тут все держалось на риске, все могло повернуться не так, как ожидалось, а совсем наоборот.

На следующий день Галан появился в лаборатории, но не у Лескова, а у Закатова. Анюта сделала большие глаза и чуть было не рассердилась. Закатов, вскочив, хмуро, но вежливо поздоровался с неожиданным гостем.

— Крутишь, Михаил Ефимович? — осведомился Галан, расстегивая пальто и тяжело усаживаясь на стул.

— Крутим, Александр Ипполитович, сдержанно согласился Закатов.

— А где нам с тобой потолковать? Дело есть, монтажные вопросы.

— Давай сюда, — предложил Закатов, указывая на огороженную в комнате конторку со стеклянными перегородками, где находились контрольные приборы. Он первый прошел туда и уселся на стенд, предоставив гостю единственный стул. Галан некоторое время молчал, поблескивая глазами на осунувшегося, молчаливого Закатова. Все было обдумано, каждое слово взвешивалось заранее, но слова не шли. Слишком уж непривычен был план: хитрость его заключалась в том, чтобы говорить с Закатовым по возможности без хитростей.

— Начальству твоему моя пневматика что-то приглянулась, — начал Галан. — Говорят, вы всех конструкторов мне в помощники определили. И согласием моим не поинтересовались, а надо бы…

Оживившийся Закатов с удивлением смотрел на Галана. У того на лице медленно расплывалась улыбка, полная скрытого смысла, словно он подмигивал. Закатов обиделся. Он вспомнил, как Галан всюду подставлял ему ножку, как и в этом случае — с обогатительной фабрикой — он перебежал дорогу, тайно подготовив свои регуляторы и смонтировав их на две недели раньше, чем лаборатория сумела выпустить свой первый. И многое другое успел припомнить Закатов с нехорошим чувством: шепотом пущенные ядовитые характеристики, неровное отношение Анюты — утром она еле здоровалась, неся на своем лице следы ночных наговоров Галана, и только к концу дня расходилась и улыбалась ему, Закатову, веря в него, в его правоту и дружбу. И выражая все эти обиды в одном слове, Закатов возразил с суровой презрительностью.

— Темнишь, Александр Ипполитович! А не нужно — мы ведь с тобой насквозь один другого… Будто я не знаю, что радуешься: теперь твоя пневматика на коне.

— Не радуюсь, — покачал головой Галан. — Чему мне радоваться, рассуди? Я заявку составил на старую конструкцию дифманометра, а теперь вы ее перекореживаете. Что там останется от моего приоритета? Только слова: галановская конструкция, а по существу, автора нет — коллектив. И даже не коллектив, а литература — конструкторы-то ваши, кроме как «цельностянутых», никаких моделей не признают.

Удар Галана попал в цель. Закатов поверил. Дело было не в интонации и не в хитрой улыбке. Сама истина, голая, неприглядная, могущественная истина торчала в словах Галана, словно арматура в обвалившейся бетонной стене. На секунду у Закатова захватило дух. Какую все-таки нужно иметь смелость, чтоб вот так цинично признаваться в своем безграничном эгоизме! А потом его охватила жестокая радость: ты ставил на личный выигрыш, интриговал и путал. Где он, этот выигрыш? Идею твою похвалили и сделали не твоей, а общей?

— Неважно получается, Александр Ипполитович! — проговорил Закатов, против воли торжествуя. — Вроде не того ты ожидал!

— Не того, — согласился Галан. — Потому и пришел к тебе посоветоваться.

— А что я могу? Меня тоже не спрашивают.

— Очень можешь, Михаил Ефимович. Отчего свою электронику не защищаешь?

— Начальство у нас единоначальное. — Закатов пожал плечами. — Ему кто-то насчет «дуракоустойчивых» приборов наболтал, вот он и ищет, чтобы было попроще и понадежней. А что надежней электронной лампочки? Одна испортится, вставь другую. — Он с новым подозрением посмотрел на Галана. — А почему, собственно, ты об электронике забеспокоился? Какая тебе от этого выгода? Если наши регуляторы смонтируют, твою пневматику вовсе отставят.

Галан ждал этого вопроса и имел на него готовый ответ. Но так как это был единственный вопрос, на который ему не хотелось отвечать полной правдой, то он все же секунду помешкал.

— Как тебе сказать? Выгода есть. Ладно, раз открыто, так открыто! Если ваши лампочки пойдут в ход, конструкция моя останется при мне, и свидетельство я на нее получу. Не здесь, так в другом месте пригодится. А потом если на всю чистоту, я верю в пневматический регулятор. Это ничего, что вы всюду понасуете свои щиты, я буду потихоньку — одна секция мне отведена. Я ее доведу до точки, а потом вы сами убедитесь, что у меня проще.

Закатов задумался. И здесь все было логично и честно — Галан не скрывал, что оружия не складывает. Правда была не очень благообразна, не очень украшена, но уж таково свойство правды — быть неприятной и не рядиться в шелка. Закатов проговорил, снова пожимая плечами:

— Все-таки не понимаю, что теперь можно сделать?

— Говорю — многое! — Глаза Галана заблестели, он понизил голос. — Нужно задержать все эти конструкторские разработки и погнать полным ходом электронику. Мне Анюта вчера говорила — стенды ваши простаивают. Куда это к черту годится?

В отличие от тяжелодума Галана голова Закатова с лихорадочной быстротой производила целыми сериями разнообразные идеи. В минуты вдохновения он не успевал следить за потоком непрерывно вспыхивавших мыслей и метался от одной к другой, как бабочка между свечами. И сейчас он почувствовал, что на него накатило.

— Способы-то есть, осуществить их нелегко, — проговорил он, болтая в воздухе ногами чуть ли не перед самым носом сидевшего рядом Галана. — С планом у нас неважно. Нажмут на Лескова сверху, он никуда не денется — электронные регуляторы у нас запущены в серию, на них программу легче всего сделать. Или, скажем, пусть фабрика официально напишет, что твой регулятор ей не нравится.

Галан — размышлял вслух, оценивая проекты Закатова. Плановиков, конечно, можно настроить, этот народ и не такие крупные начинания мигом сворачивал, если что не по параграфу.

— А крепко, между прочим, они продрали вас — крику на весь комбинат!

— Ну их всех к лешему в бороду! — равнодушно высказался Закатов. Он искренне считал, что племя экономистов и плановиков — паразит на мощном стволе техники. — Выдумали акцепты, перечисления, проводки. А зачем? Перекладывают из одного государственного кармана в другой. Толчение воды в ступе и вокруг этого толчения кормятся тысячи бездельников.

В наладочную вошел Лесков. Он не заметил Галана и наклонился над стендом Анюты. Анюта подняла голову, лицо ее вспыхнуло, в нем появилось хорошо знакомое Галану выражение растерянности, стыда и радости. Закатов, замолчав, как и Галан, прислушивался к их разговору. У Галана было больше выдержки, чем у Закатова, он даже не пошевелился на стуле. Закатов, соскочив со стенда, кинул:

— Минуточку, Александр Ипполитович, — и вышел из конторки. Он раздраженно сказал Анюте: — Черт знает что, пятый раз катушку перематываете! Надо быть повнимательнее, Анна Петровна!

Теперь Галан следил за всеми троими. Анюта грубо ответила Закатову и отвернулась. Галан тяжело вздохнул: нелегка жизнь человека, который старше своей жены на двадцать четыре года и у которого к тому же жена сумасбродная, — и медленно выплыл из конторки.

Лесков пошел к нему, протягивая руку.

— Здравствуйте! — сказал он радостно. — Наконец-то вы явились! А мы сами пока кое-что придумываем. Идемте в конструкторскую!

— Не сейчас, — отговаривался Галан, дружески улыбаясь. — В другой раз, Александр Яковлевич, завтра или послезавтра.

— Так смотрите, мы ждем! — крикнул Лесков вдогонку. — Вам оставили место на чертеже для подписи.

Последнее впечатление, как последняя мелодия, покрывает своим звучанием предыдущее. Галан хмурился. Подмеченное им у Анюты выражение само по себе еще ничего не означало. От чувств до действий дорога не близкая. Но все же было неприятно, что у Анюты появились такие чувства. «Доча, доча! — мысленно говорил с укором Галан. — Глаза-то твои где? Ну, что в нем? Ни весу, ни виду, ни ума особого — так, жеваная котлетка». Потом мысли его обратились к Закатову, и он повеселел. Забавно все-таки, с какой охотой соперник его кинулся рыть себе могилу. Не так легко положить Галана, старого монтажника, на обе лопатки, нет, нелегко!