Голые короли - Анатолий Гончаров

Лев Давидович оказался на высоте доверия полиции - Совет арестовали вместе с ним. В июле 1917-го, когда были арестованы Луначарский, Раскольников, Каменев и другие, а о «брате» Троцком масонское Временное правительство как бы забыло, он решил повторить пример Андрея Желябова и публично потребовал, чтобы арестовали и его. Растерянное правительство пошло на это лишь спустя две недели - после настойчивых провокационных выступлений Троцкого. Народовольцу Желябову в свое время такой афронт стоил жизни, Троцкому - еще одной строки в героической биографии. Заметим, однако, что Ленин в этой ситуации побоялся оставаться даже в Тарховке под Сестрорецком, а перебрался на самый дальний и глухой берег Разлива.

В эпизоде с разгромом Петербургского Совета Троцкий включился в игры с полицией с энтузиазмом и точным расчетом одновременно. Энтузиазм объяснялся неутолимым желанием блеснуть бесстрашием и дерзостью, а расчет строился на двух моментах. Во-первых, на данном этапе Совет в прежнем составе уже сыграл свою роль и практически был не нужен. Более того, выступая защитником экономических и социальных претензий рабочих, он бы сильно мешал революционерам. Во-вторых, Троцкого, как и других профессиональных революционеров, рвущихся к власти, не устраивал мирный исход конфликта с правительством. Они не желали постепенных побед, притуплявших, а то и сводивших на нет остроту бескомпромиссной схватки с самодержавием. Деньги, во всяком случае, давались Троцкому не для того, чтобы устраивать лучшую жизнь русским рабочим.

К тому времени он, мастер масонской ложи «Великий Восток», хорошо знал, кто в этом мире взял на себя право объявлять войны и осуществлять революции, и действовал в соответствии с этой скрытной и могучей волей. И что такое на этом фоне его сделка с полицией? Он бы и с чертом подписал договор о сотрудничестве, если бы высокие интересы его и низкие - черта совпали. В данном случае интересы совпали. И не столь страшно очутиться в знакомых уже «Крестах», зная, что ненадолго. К тому же в камере ему были созданы все условия для работы и отдыха. Он читал любые книги, газеты, писал и публиковал статьи, получал множество писем. Здесь он имел редкую возможность вспомнить о том, что у него растут две дочери. Дважды в неделю Троцкого навещали в «Крестах» не только жена, но и товарищи, остававшиеся на свободе.

Так протекало время до начала января 1907 года, когда был уже позади суд и пора было отправляться на этап, в бессрочную каторгу в село Обдорское за Полярным кругом. Далее - все по тому же сценарию полиции: симуляция Троцким приступа радикулита в дороге, из-за чего его заботливо оставляют под надзором двух жандармов в Березове, дерзкий, казалось бы, совершенно безнадежный побег за восемьсот верст до железной дороги, редкая неспособность полиции задержать беглеца, хотя известен был единственно возможный маршрут, а также все стойбища, где мог останавливаться и останавливался Троцкий, и, наконец, его благополучное появление в Финляндии. Там он встретился по отдельности с Лениным и Мартовым, а затем по старому, фальшивому паспорту, не обнаруженному, оказывается, полицией в сапоге, отбыл в Вену. Возможно, задержался бы в Финляндии подольше, однако Ленин утомил его своими «заклинаниями и распущенной демагогией». Ему, видите ли, чертовски хотелось знать обо всех подробностях фантастического побега.

О событиях 1905 года очень обстоятельно поведал потом Хрусталев-Носарь, вернувшийся в 1916 году из эмиграции в Россию, чтобы добровольцем отправиться на войну, но вместо фронта угодивший за побег из ссылки в тюрьму, из которой его освободила Февральская революция. Брошюра Носаря называлась неброско - «Из недавнего прошлого». Помимо подробного рассказа о предательстве Троцкого, Носарь написал и о другом агенте царской охранки -будущем наркоме просвещения в первом советском правительстве Луначарском.

Решив поведать правду о событиях 1905 года, Георгий Носарь подписал себе смертный приговор. Два года Лев Давидович собирался привести его в исполнение, да все дела отвлекали: то Брестский мир, то очередная размолвка с Лениным по поводу этого мира, то еще что-то, и только летом 1919 года Косарь был убит людьми Троцкого с изуверской жестокостью - ни одна тень не имела права омрачить любовных отношений его с русской революцией.

Пожалуй, именно в те дни, насыщенные отчаянием, восторгом и ненавистью, он по-настоящему проникся пламенной страстью к образу революции, а заодно и к своему внимательно присмотрелся - к еще не открытому образу мессии. До этого он придирчиво и нервно искал свою ипостась - что-то примеривал, отбрасывал, вглядывался вдаль, словно не зная берега, метался между войной, миром и революцией. Понимали его однобоко и поверхностно. «Вот так Троцкий! - писал Ленин Инессе Арманд. - Всегда равен себе - виляет, жульничает, позирует как левый, помогает правым, пока можно...» Тут Ленин угадал истину: «Всегда равный себе».

Агасфер тоже не оставался в долгу: «Дрянная склока, которую систематически разжигает сих дел мастер Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении, меня нисколько не удивляет. Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи, фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения». Взаимные оскорбления не помешали им вскоре сойтись накрепко - «политической проститутке» и «думающей гильотине». До самой кончины Ленина в 1924 году они уже не разойдутся.

Еще через несколько лет Сталин превратил его в «кочевника революции», мстительно вернув ему полузабытое амплуа Агасфера, но это уже не имело значения. Ни мира, ни войны. Теперь не стало и революции. После двух неудачных покушений на него в Турции и во Франции, а потом и третьего - уже в Мексике, где Троцкий вначале поселился с Натальей Седовой в доме знаменитого художника Диего Риверы, а через два года купил на Авенида Вьена собственный - он стал предельно осторожен.

Неправдоподобно страшным сном вспоминалось недавнее ночное нападение группы боевиков, которую, как позже установили, возглавлял другой знаменитый художник - Давид Альфаро Сикейрос. В «Голубом доме» Риверы жить было спокойнее, но там Троцкому указали на дверь.

Он был любимчиком российской демократии. Потом стал ее любовником. Делом всей его жизни было устройство собственной жизни, и он ее устроил наилучшим для себя образом. Но не сумел предвидеть, каким будет конец. Он энергично ваял свой политический портрет, наполняя его не только внутренним, но и внешним содержанием. Отрабатывал впрок целую гамму служебных улыбок - от льстиво выжидательных до гневно-саркастических - часами репетировал обличительные жесты правой рукой.

Выходя на трибуну, начинал очередное выступление так: «Скажу всем как профессор права...» О нем самом чаще говорили, как о «зеркале российской коррупции». Он осторожно гневался и предъявлял судебные иски «за оскорбление чести и достоинства». Ответчики искренне удивлялись: как можно оскорбить то, чего нет?

Получив от российской демократии все, что она смогла ему дать, он сделался главным фигурантом крупного уголовного дела, которое вела следственная бригада, созданная совместным распоряжением генпрокурора, директора ФСБ и главы МВД - случай в уголовно-процессуальной практике весьма редкий.

Осудить его российская демократия не позволила. Он бежал в Париж, и этот исход вполне устраивал всех. Вернувшись, не изменил своим привычкам сибарита и краснобая - изменил демократии, толкнув ее в заждавшиеся объятия Чубайса. И демократия очень скоро примерила ему мученический венец. Как революция Троцкому. Об ушедших - либо хорошо, либо ничего. Следовательно, ни слова о том, как профессор права Анатолий Собчак был зеркалом российской демократии и ее любимцем. Что же до образа пламенного трибуна, то он возник из мутного отражения Льва Троцкого, в отличие от него сумевшего предвидеть, каким станет конец хорошо устроенной жизни.

23-25 июля 2012 года

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В эпоху горбачевской перестройки, когда политика решала все, политиками становились все - от поэта Коротича до поэта Евтушенко. Тогда же обнаружилось, что политика не решает ничего, а все, наоборот, решает экономика, не стало даже поэтов - от политика Коротича до политика Евтушенко.

Все ценности оказались внушенными, все стоимости мнимыми. Демократическое инакомыслие раздвоилось и расстроилось до привычного состояния разрухи в головах.

Сверчки пугали грядущим хаосом: вот придут коммунисты, тоталитаристы, фундаменталисты, чекисты - все порушат и создадут хаос. Как можно порушить то, чего уже не существует? Какого еще хаоса ждать?

Такого: отнимут смысл у жизни - это не наказание, не предупреждение и не испытание, а просто будешь жить без смысла. Лев Троцкий в свое время это понимал: «Нельзя спасать жизнь, отказываясь от ее смысла».