Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

– О-о, дьявол его забери, да что это такое?! – кричал он, уже оказавшись под сводами пещеры. – Как пошло молотить, не пойму ничего, только бум, бум, да по голове, по голове! Глаза щёлоком ест – не могу разлепить. Зову тебя, а тебя и след уж простыл. Вот попал так попал.

Пётр Васильевич сидел на корточках у еле тлевшего костра, грел ладони, смотрел, как хлещет за входом ливень и подпрыгивают градины, и, казалось, не слышал того, что выкрикивал сын. Он думал о посевных участках. Два дня назад был закончен сев пшеницы. Хорошо, всходы ещё не появились, иначе град полностью погубил бы их; тогда надо было бы проводить повторный посев, а на это пришлось бы истратить зерно, оставленное на выпечку хлеба.

Одевшись, Игорь сразу успокоился и даже рассмеялся.

– Ладно, поделом мне, – сказал он, присаживаясь рядом с отцом. – Говорил ты, чтобы баню строить, а я – «нет, не надо». Сейчас под крышей-то в ус бы не дули – мылись бы себе да, глядишь, и парились бы. Короче, пап, давай баньку-то построим. Как ты, не передумал ещё?

Сказано – сделано. Не прошло и месяца, как баня была готова. Сладили они её по чёрному – так, как было у них в Тихомирове. И вообще они старались, чтобы она как можно больше походила на прежнюю их баню. Они соблюдали те же размеры, приделали такой же рубленый предбанник. Наружный вход, как и в былое время, был с северной стороны, а окно смотрело на юг. Печку сложили в северо-восточном углу, а полок примостили впритык к ней – в северо-западном. Каменка была не сверху печи, а сбоку её, в большой кирпичной печурке.

Но были и отличия, которых невозможно было избежать. Крышу для простоты сделали не двух, а четырёхскатную – шатровую, и крыта она была не тёсом, а толстым слоем тростника, придавленным сверху тонкими длинными жердями.

Ну и других отличий было полно. Окно сделали поменьше и вместо стекла затянули его сшитыми в единое целое оленьими пузырями, предварительно тщательно, до тонкости размятыми в золе. И котёл, разумеется, был не чугунный, а из обожжённой глины. Но размерами он не уступал тому, прежнему и, как и тот, вмещал в себя вёдер пять воды. Двери висели не на металлических, а на деревянных петлях.

Берёза в этих краях не произрастала. Но кое-где в горах попадался дуб, и в ход пошли дубовые веники.

Париться любили оба. Пар, причём сухой, был такой жаркий, что обжигало уши и воздух не шёл в лёгкие.

Поддав в каменку, отец с сыном забирались на просторный полок и млели там, исходя обильным потом. Доведя себя до нужной кондиции, они срывались с места и выскакивали вон, под открытое небо. В нескольких шагах от бани ручей расширялся и образовывал бочажок, со дна которого били сильные ключи, отчего вода в нём была ледяной. Они с разбега прыгали в этот бочаг и, вопя от восторга, окунались в него и раз, и другой, и третий.

Освежив себя, снова устремлялись в баню. Зачерпывали из котла и поддавали в каменку баклажку-другую кипятка. В ответ из тёмного жерла жахало раскалённой, уходившей под потолок воздушной волной. Начинался второй сеанс испытания экстремально высокими температурами, на этот раз с применением дубовых веников. Хлестали сами себя и друг друга, не зная удержу. Листья с веников летели во все стороны, прутья оголялись и рассекали кожу, а отец с сыном, поддаваясь какому-то исступлению, ничего не замечали.

Плохо было только со щёлоком, которым мыли голову. Он разъедал кожу, и после него лицо долго ещё оставалось крупнопористым и дряблым, похожим на рогожу.

Однажды, вернувшись с охоты, Игорь застал отца за необычным занятием. Пётр Васильевич проделывал какие-то опыты с золой и животным жиром.

– Что это ты делаешь? – спросил Игорь с недоумением.

– Что делаю? Мыло варю.

– Мыло?! Гм, и ты думаешь, у тебя что-нибудь получится?

– А почему бы и нет. Ведь кто-то когда-то мыло уже изобретал, верно? Ну а мне-то проще. Во-первых, я знаю, что хочу получить. Во-вторых, составы, которые надо применить, мне тоже примерно известны.

– Вот именно, что примерно.

– Да, но основные из них – жир и зола – у меня есть!

– А толку-то! Я тоже где-то читал, что в мыловарении применятся поташ, который можно получить из золы. Но ты даже не знаешь, что он собой представляет. Ты в глаза его не видел. Как и я тоже.

– Вот большая беда – не видел! Не сомневайся, будет и поташ, и всё остальное.

– Так людям, чтобы изобрести мыло, века понадобились! Ты тоже сто лет будешь с этим возиться, да? Брось-ка ты.

Неверие сына в затею с мылом досаждало Петру Васильевичу, и ему хотелось рассердиться. Но голубое небо, ласковое солнце, сладкие травные запахи равнины так разнеживали, что выйти из себя было невозможно. Поэтому Пётр Васильевич только улыбнулся и сказал:

– Вот что, друг сосновы лапти, ты мне не мешай. Я буду заниматься своим делом, а ты – своим. Договорились?

Первые варки дали ни на что не годную вонючую тёмно-коричневую жидкость. Но неудача не обескуражила экспериментатора, и он продолжал проводить опыт за опытом.

Ему долго не везло. Жидкость, которую он получал, даже полностью остынув, не затвердевала. Петру Васильевичу же хотелось получить настоящее твёрдое мыло.

Только месяца через три одна из варок дала твёрдую массу. Она была жёлто-коричневого цвета, резалась ножом и, как пластилин, поддавалась лепке. Но она совершенно не мылилась.

Тем не менее Пётр Васильевич понял, что находится на верном пути. Он сделал недельный перерыв, надеясь за это время найти правильное решение.

И правда, последовавшие затем варки дали продукт, близкий к банному мылу. Оно было немного темнее и мягче того, каким они когда-то пользовались, издавало древесно-сладковатый аромат и прекрасно мылилось. Остывая, полученная масса густела. Пётр Васильевич разрезал её на равные части, которым придавал затем форму овальных брикетов.

Потом стало выходить мыло, напомнившее им простое земляничное – тот же цвет, тот же запах, те же моющие свойства.

– Ну, это предел, – сказал Игорь, оценивая новую продукцию. – Лучше в наших условиях получить невозможно.

– Ты так считаешь? – проговорил Пётр Васильевич. – Напрасно. Я за это дело серьёзно ещё и не брался. У меня тут есть кое-какие намётки; вот погоди, мы с тобой такое изготовим!

Пётр Васильевич сдержал слово. Прошло ещё несколько месяцев, и у них появилось мыло, которое не просто очищало кожу – оно холило, питало её, делая более гладкой и упругой.

– Такого не только в Тихомирове – нигде, наверно, никогда не было! – с восхищением сказал Игорь. – Это что-то новенькое в мыловарении. А пахнет, пахнет-то как!

Действительно, полученная продукция была своего рода шедевром кустарного производства. Поэтому Петру Васильевичу не стыдно было протянуть прибывшим к заливу людям душистые белые и зелёные куски этого мыла.

И вот баня истоплена. Игорь не пожалел дров – с расчётом, чтобы жара хватило на всех. Подождав, пока сойдёт угар, он помыл пол и, выглянув из предбанника, крикнул, призывно махая рукой:

– Эй, Уиллис, Свенсен, О’Брайен, заходите, пора!

По тихомировскому обычаю первыми, когда в бане особенно жарко, мылись мужчины, а затем уж, поочерёдно, женщины с малыми детьми и старики.

Пропустив мимо себя всех троих, Игорь зашёл сам и закрыл за собой дверь.

– Ну что, начнём? – сказал он, окидывая ободрительным взглядом сотоварищей.

У западноевропейцев было смутное представление о том, как надо мыться в русской бане, тем более сделанной по чёрному. Игорь предупредил, что стен лучше не касаться – от постоянного задымления при топке они прокоптились и пачкали сажей. В основном жестами, он объяснил, как пользоваться веником, для чего предназначен полок, как поддавать пар и так далее. Наука, которую он преподал, оказалась несложной, и вскоре все четверо с уханьем и кряканьем парились, нахлёстывая себя вениками и соревнуясь, кто дольше выдержит высокую температуру.

Напарившись, они выскакивали из бани и один за другим с разбега прыгали в ручей, в середину бочага.

О’Брайен поначалу замешкался на бережку, непонятно залопотал по-своему и приложил руку к левой стороне груди.

– Сердце, сердце, – с улыбкой пояснил Уиллис Игорю. – Он опасается, что его сердце не справится со стрессом, который возникает из-за перепада температур.

– Справится, – решил Игорь и лукаво подмигнул Свенсену, только что вылезшему из воды. Тот понял его и в знак согласия едва заметно повёл головой сверху вниз. Внезапно набросившись на О’Брайена, они повалили его, ухватили за руки и ноги, раскачали и бросили в бочаг. Отчаянно-шутливый вопль, шумный плеск воды, О’Брайен ушёл в глубину и тут же, оттолкнувшись от дна, до пояса вынырнул на поверхность.