Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Раздел наследства

Поездка в Берлин была очень утомительна, и Леопольду очень хотелось поскорее попасть в Кремцов. Во всей Германии, особенно на севере, видно было действие императорского приказа, повсюду раздавались звуки призывных труб и собирались большие отряды. Посредством особой хитрости удалось нашим путешественникам избежать последствий и соблазнов императорских комиссаров и вербовщиков. В Берлине они вынуждены скрываться. Слуга Юмница, посланный вперед с известием о Леопольде, получил строгое приказание ничего не говорить в пути о молодом господине.

В конце мая Веделю удалось благополучно добраться до родины. Из Липпе он проехал через Фюрстензее в Блюмберг, но здесь его встретила только веселая толпа детей; Гассо и Гертруды не было дома. Фогт Гассо сообщил ему, что его господа уехали вчера в Кремцов, и Гассо выедет ему навстречу. Юноша отправился дальше и вскоре увидал родной дом.

Развевающееся желтое знамя на башне говорило о том, что его уже заметили. Брат Буссо быстрым галопом отправился к нему навстречу. Братья встретились около дуба, разбитого ударом молнии. Буссо, всегда казавшийся старше своих лет вследствие особенной серьезности, носил теперь длинные усы и бороду. Цвет его лица был желтый, с него, кажется, исчезли все следы молодости, хотя ему был только двадцать один год. Крепко обнял он и поцеловал Леопольда.

— Юмниц, отправляйтесь вперед со слугами, мы придем после. Ты, конечно, согласен с этим.

Леопольд кивнул.

— Вы, старики, помните, о чем будете говорить дома. Много-то не болтайте. — С этими словами младший Ведель сошел с лошади и взял ее под уздцы. Слуги поехали вперед.

— Останься на минутку здесь Леопольд, — сказал Буссо.

Они оба молчали, пока еще доносился топот удаляющихся лошадей.

— Именно под этим разбитым дубом я хочу рассказать тебе все, — начал мрачно Буссо. — Пять лет назад этот дуб еще зеленел и был самым прекрасным деревом в окрестностях. Сколько раз я лежал под ним, держа в своих объятиях Сидонию. Я был тогда, как в раю. Молния разбила дерево, сделала из него щепки. То же самое случилось и со мной! Взгляни вниз на Ину, там, видишь, волнуются ивы и тростник, это они шепчутся о моем позоре. Я очень рано начал наслаждаться любовью, но зато рано и закончил! Если бы мать не пустила меня на войну, Леопольд, то я бросился бы в это спокойное глубокое озеро!

— Неужели ты еще любишь проклятое создание?

— Тише, не говори об этом больше ни слова. Это болезнь моей души. Я отправляюсь на войну с надеждой, что погибну. Меня не пощадит даже милостивая Божья рука, дьявол, наверное, возьмет меня к себе!

— Это богохульство или чистое безумие, брат. Обыкновенно ищут смерти те, кого она сама избегает, но не сдобровать тому, кто беззаботно полагается на свою силу. Нужно не иметь ни рассудка, ни благочестия, чтобы таким молодым как ты, искать смерти!

— Кто же говорил тебе, что я когда-нибудь был благочестив или умен? Я потерял и то и другое, когда я сделался рабом Сидонии. Единственное спасение моей бедной души — отправиться поскорее на вечный покой. Не честолюбие, не любовь к военному ремеслу гонят меня с родины. Я мог бы получить все это, но ничего более не желаю, кроме почетной и верной смерти. Я слишком провинился, и Господь, наверное, не спасет меня! Не говори об этом. Теперь пойдем домой, чтобы не возбудить подозрения матери. Я еще кое-что скажу тебе, но ты должен строго молчать и исполнить мою просьбу. В последний раз, ради любви ко мне, исполни мое желание!

— Да, я непременно исполню его, — сказал Леопольд, сжимая протянутую руку брата.

— Ты очень заботишься обо мне, милый брат, но мое решение вовсе не так глупо, как ты думаешь. Здоровым я никогда не вернусь с войны, старый дом не увидит меня больше. Избегну смерти в этой войне — отправлюсь воином в другие страны. Разве дьявол не бушует также в Нидерландах и Франции? Всегда найдется проклятая пуля или железо, чтобы разом покончить со мной. Если же я вернусь, к моему несчастью, без руки или ноги, то ты обещай дать мне Реплин. В Кремцове я не буду жить и тогда, чтобы не беспокоить мать своими мучениями.

— Я хотел бы половину вечности мучиться с ней.

— Послезавтра я думаю ехать. Со мной едет Георг фон Борк.

— Брат Сидонии?!

— Чему же ты удивляешься? Это так естественно, мальчик. Георг приехал к отцу в Штатгарт и сделался рыцарем. Хотя юноша и изменился немного, но все-таки в нем остались следы прошлой порочной жизни. Когда я сообщил дяде о своем желании ехать в Венгрию, Георг также выпросил позволение ехать со мной. Дядя счел это путешествие очень полезным для нас обоих. Георг честолюбив и задался высокой целью, хочет прославиться в качестве воина. Авось, исполнятся наши желания?

— Неужели Сидония имеет столь большое влияние при дворе!

— Она водит там за нос герцога, принцев, их жен одним словом, весь двор.

— Эйкштедты уже в немилости при дворе?

— Из Штеттина позорно изгнали старика и его сыновей Бото и Вольдемара. Они теперь сидят в своем Клемненове.

— Они не были ни разу у матери?

— Нет. Между нами и ними все кончено. Но я полагаю, что Эйкштедты снова возвысятся. Наследный принц, после отставки, призвал к себе канцлера, дав слово опять возвысить его, когда получит управление в свои руки.

Вскоре после этого разговора они были уже перед воротами отцовского дома. Иоанна, бодрая как и прежде, немного поседела, среди остальных детей ожидала она любимого гостя. У ворот собралась также и остальная свита: тут были Захарий фон Бангус, доктор Матфей, оба бывших католических монаха, Бертольд и Фра-Гвизеппе. Раздались восторженные крики и сын бросился на грудь матери.

— Каким красивым выглядишь ты, мой милый Леопольд! Ты очень мало писал мне, а Юмниц не хочет рассказывать. Впрочем, он не утерпел и сообщил, что тебя очень любит граф Мансфельд.

Юноша обнял сестер, сказал покрасневшей Гертруде, что ее дети походят на красные яблоки, и подал руку Бертольду.

— А, благочестивый отец, я вижу, вы совершенно здоровы. Вы хорошо отъелись, и я благодарю Бога, что вы остались живы.

— Я живу отлично, господин. Но самое лучшее, что я больше не монах, а простой веселый грешник, как и остальные! Милостивая госпожа исцелила мою душу и тело, Бог воздаст ей за это. Я теперь состою в Кремцове главным стольничим и кравчим. Всякое кушанье и вино прежде всех пробую я! Надеюсь, что вы будете моим милостивым господином, как ваша матушка. Со времени ранения прошло много времени и все прошлое уже забыто!

— Непременно вы будете моим главным кравчим, Бертольд.

— Поклонись также господину Гвизеппе. Это — итальянский отец, помнишь его?

— Медик?

— Конечно. Он также очень нужен в доме.

— Все любят Бертольда за его веселый нрав, и во всей стране ни одни роды не обойдутся без господина Зеппе.

— Всякое уважение вам, доктор, — засмеялся Леопольд. — Вам наверное приходилось много возиться с ребятами моих сестер?

— Бертольд женится на нашей скотнице Лизе.

— Лизе? Ну, не велико счастье!

— Однако с тех пор Николас, сын Юмница, не имеет больше покоя в Колбетце, он сильно любил Лизу Он хочет ехать с Буссо, но я не могу его отпустить из Колбетца.

— Гм! А может быть! — задумчиво прошептал Юмниц, обращая просительные взоры на Леопольда.

Последний, едва скрывая свое сильное смущение, обратился к пастору Матфею, обнял своего старого учителя и дружески поцеловал.

— Теперь за стол дети! — засмеялась Иоанна.

— Подавайте! Бертольд уже давно звонит ножами и кружками; Леопольд, наверное, очень голоден после дальней дороги. Ты не хочешь ли переодеться в своей комнате?

— Я, матушка, отвык от удобства. Лучше так! — он снял плащ и бросил на скамью.

— Ах! — раздалось среди окружающих.

— Мой мальчик, — воскликнула Иоанна, — как ты достал эту золотую цепь и крест?! Такая большая медаль! Воистину, кроме герцога, никто в Померании не носит таких драгоценных вещей!

— Но самое лучшее, милая матушка, то, что они заслужены.

— Каким образом? Разве ты сражался?

— Сохрани Бог. Я получил это за мое хорошее поведение и искусство пения. Но так как и то, и другое я заимствовал от тебя, милая матушка, то ты и должна носить эти драгоценности во время праздников и в церкви. Своим напутствием в Колбетце ты указала мне дорогу. — Он снял цепь со своей груди и отдал ее матери.

Слезы радости явились на глазах доброй Иоанны.

— Я желала бы, чтобы ожил твой отец! Песни, принесшие тебе такие награды. Ты должен спеть нам, и я запомню их для своего утешения. Да, дети, песня, как хороший стакан вина, согревает сердце и сильно возбуждает умы!

— В силу моей должности, — провозгласил басом толстый Бертольд, — приглашаю вас к тарелкам. Рассказы и песни надо вознаградить бокалом хорошего вина, как licentia bacchea!