Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

— Aut Sulenls! — засмеялся Матфей.

С веселыми шутками заняли свои места.

Спустя некоторое время Иоанна снова сидела со всеми детьми под старой крышей. Она с гордостью носила почетные сверкающие цепи, как будто сама получила их за свои добродетели. Обед был не особенно торжественный, но лучше обыкновенного. Сегодня вся прислуга, кроме фогта, была удалена из зала и обедала в смежной комнате. Цель, соединившая всех членов ведельской фамилии — раздел наследства — была очень важна, в это время могли присутствовать только участники в разделе и те друзья дома, опытность и советы которых могли быть полезны. После обеда тотчас же приступили к делу.

— Тебе известно, Леопольд, что задумал твой старший брат? Отговорить его нельзя. На отчаявшегося не действуют убеждения, и я вынуждена предоставить судьбу Буссо на волю Божию. Что же будет с твоим отеческим имением, домом твоих родителей?

Сухо ответил на это Буссо, не принимавший никакого участия в веселье остальных:

— Я уже сказал раз и навсегда, что, как глава семейства, я передаю имения Кремцов и Колбетц Леопольду а он уступит мне Реплин на время, если я только возвращусь. Вы все довольны этим?

— Я говорю да! За себя и моих сестер, — ответил Гассо.

Между тем Иоанна вышла из комнаты, держа в руках документ канцлера.

— Ты делаешь очень дорогой подарок, сын! Так ты возьмешь себе наследство Буссо, когда я разорву письмо?

— Непременно.

Среди наступившей тишины был слышен шелест разрываемой бумаги.

— Отец Матфей, запишите раздел наследства, как это решили сыновья, после я со всеми детьми подпишу его. Теперь выпьем за ведельскую честь и дружбу!

Налитые бокалы были осушены, и пастор начал писать.

Вошел Юмниц с лютней.

— Это отлично! — воскликнула весело Иоанна. — Теперь ты споешь нам, Леопольд, а в это время бумага будет готова.

Вечер прошел среди дружеских шуток и веселого смеха. Странным образом Иоанна меньше заботилась и печалилась об отъезде Леопольда, чем Буссо, хотя и любила более первого. Вдову сильно впечатлили почетные цепи и пламенные песни, кроме того, обыкновенная у Веделей интуиция подсказывала ей, что Леопольда ждет слава и счастливое будущее. Вот причины того, что она все меньше стала беспокоиться о любимце.

На следующий день начались приготовления, сестры и зятья дарили Леопольду и Буссо на память разные полезные вещи. Желая дать Леопольду верного слугу, Иоанна исполнила просьбу фогта Юмница и отпустила его сына Николаса, с Буссо же отправился Попрак. Для юношей были снаряжены отличные лошади, и, кроме того, каждый слуга вел за собой лошадь с припасами. Буссо захотел служить непременно в Нижней Венгрии, а Леопольд, напротив, желал быть около императора и поэтому решился отправиться в Верхнюю Венгрию.

День отъезда настал. Накануне еще вечером капитан Иоганн фон Борк привез своего сына Георга. Хотя добрый капитан удивился быстрому решению Леопольда, но после сказал: «Каждый храбрый мужчина должен раз в жизни побывать в битвах, а потом уже отдыхать остальную жизнь».

При прощании Иоанна старалась сдерживаться. Леопольду она сказала только:

— Пусть твои поступки будут так же красивы, как твои песни, а остальное все предоставь на волю Божию!

Буссо же просил мать простить ему все огорчения, которые он ей причинял.

— Венок, брошенный тобой на мою голову, когда уезжал из-за Сидонии в Штатгарт, завял так же, как и мое сердце. Я теперь с честью получу от Бога другой, — сказал Буссо, совершенно бледный.

Иоанна поцеловала его, села на окно и закрыла лицо ладонями. Она мрачно поднялась, когда послышался топот и сыновья уже выезжали из ворот.

— Что хотите, говорите, но мне кажется, что я не увижу больше Буссо. Мне и теперь кажется, что он уже мертвый лежит в степи!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Десдихада

В начале лета, на широкой нижневенгерской равнине, расположился главный императорский лагерь, армия состояла из ста тридцати тысяч человек.

Подошва северной цепи холмов, напротив лагеря, была покрыта кустарниками и деревьями. Отсюда растительность поднималась вверх и расползалась по ущельям. Вершины этих холмов, особенно разбросанные на них кустарники, на ночь занимались наблюдательными отрядами, из которых одни были вооружены мечами, а другие ружьями.

Лес, покрывавший подошвы холмов и служивший с этой стороны прикрытием армии, был постоянно занят сторожевыми отрядами, которые сменяли друг друга. За лесом находился прекрасный старый вяз, и около него были двое господ, очевидно, начальники отрядов. Более знатный из них, Флорин, сидевший на старой и некрасивой лошади, носил короткий плащ — отличие дворянина в императорской армии. Его лицо было очень смугло, а волосы очень черны и кудрявы. Хитрые глаза сверкали под длинными ресницами, а когда он смеялся, то видны были его прекрасные белые зубы. Его нос походил на клюв совы, сам он был худощав и небольшого роста, — все тело его было мускулисто и жилисто. Большой воротник и высокие рыцарские сапоги делали его еще худее, чем он был на самом деле.

Зато другой, дон Ефра, выглядел исполином. Опираясь на длинное копье, он качался из стороны в сторону, причем его исполинская шпага чертила землю. Крепость и сила его тела соответствовали его росту, его каштановые волосы, почти рыжая борода, закрывавшая нижнюю часть красного лица и спадавшая двумя концами на его грудь, высокая острая шапка с длинными перьями увеличивали внушительность этой фигуры. Толстая красная куртка, застегнутая только у шеи, позволяла видеть грубую рубашку, у кожаного пояса висела его шпага и торчал кинжал. Рукава куртки были с синими испанскими буфами, а того же цвета шаровары были завязаны красными бантиками. Крепкие, обшитые железом, кожаные башмаки дополняли его яркий костюм. На ремне около шеи висел сигнальный рог.

— Черт возьми! Она все еще не идет! — воскликнул дон Ефра.

— Теперь ведь время смены, дон!

— Уже она не…

— Она теперь не может проехать, иначе попадется в руки солдат, что будет ей очень неприятно.

— По крайней мере, прошло уже два часа.

— Если ты у нее сегодня все отнимешь, через неделю она непременно воротит все и прибавит к этому еще твое имущество!

— Черт возьми, каким это образом, дон?

— Я служил с ней четыре или пять раз в разных полках Испании, Италии, Нидерландах, и хорошо знаю ее. Она не только обирает трупы на поле у неприятелей — она будет ждать, когда ты умрешь, и сдерет с тебя даже последнюю рубашку. Она всегда наверняка знает, когда ты умрешь.

— Иисус, Мария и Иосиф!

Невольно оба вздрогнули и замолчали от ужаса собственного рассказа.

Между тем на вершинах было очень оживленно, поспешно и осторожно сменялись там форпосты, скрывавшиеся в ущельях. Вдруг на склоне холма показался странный всадник, вскоре он исчез за оврагом.

— Это она, — сказал Флорин. Дон Ефра опять вздрогнул.

Личность, бывшая предметом их разговора и страха, почти незаметно очутилась перед ними. Затрещали ветви, и из зелени оврага показалась женщина, подобной которой едва ли видели глаза человеческие. Ее лошадь была мала и невероятно дика. Белая, с темно-коричневыми пятнами, она походила на леопарда. Грива и хвост животного почти касались земли, лошадь была взнуздана, но повода не было, и наездница управляла этим зверем словами и пинками. Она сидела, как мужчина, на восточном седле с короткими стременами. Седло было покрыто старым ковром, и под ним находилась огромная поклажа, так что лошадка издали походила на верблюда. Несмотря на такую тяжесть, животное чувствовало себя очень легко. Оно кусало и било всякого подходящего к ней, кроме своей госпожи, так что солдаты питали уважение к этому зверю, который обладал страшными и непонятными качествами своей госпожи. Вся фигура женщины была необычна и непривлекательна.

Воин, встретивший ее в степи, непременно принял бы ее за фанатическую амазонку, сражающуюся во славу Аллаха. Коренастая, маленькая, она выглядела очень старо. Седые волосы почти скрывались под платком вроде чалмы, этот платок, сделанный из старой шали, оканчивался сзади покрывалом, украшенным пучком перьев ворона. Она была одета в грубую и грязную рубашку, на которую было наброшено серое сукно, наподобие мексиканского «пончо». Мясистые руки ее были совершенно голы, а ноги закрывались красными шароварами, заправленными в венгерские полусапожки. Вместо верхнего платья на ней был надет сюртук, концы которого были заткнуты за кожаный пояс. Таким образом, движения Десдихады были совершенно свободны. Полы сюртука служили огромным мешком, где она скрывала плоды своего позорного, но выгодного ремесла. Кривая турецкая сабля, нож за поясом и легкое метательное копье служили ей защитой. Кожа ее лица была так смугла, что ее можно было принять за негритянку, но нос, форма маленького рта и узкие глаза раскрывали в ней женщину азиатского происхождения. Несмотря на то, что она не была привлекательна, многие женихи прежде добивались ее любви. Чуждая всякой женственности, она походила на бесчеловечных индианок, которые сопровождают своих мужей на войну и напиваются до опьянения.