Ангарский вариант - Дмитрий Хван

– Тебе в школу надо, Ивашка! – убеждал дружка ангарский отрок.

– Что за дело такое? Я отцу первый помощник, недосуг мне влекомым ученьем статься, – деловито отвечал засурец.

– Нешто на Руси школы перевелись? – усмехнулся Онфим. – Или не было оной подле дома твоего?

Ивашка завертел головой, мол, у нас и церкви‑то нету – десяток дворов только. Ангарец покивал головой и начал разъяснять маленькому переселенцу его перспективы:

– Как дойдёте до Ангарии, пойдёшь в младшую школу. Не робей, смотри, спрашивай! А потом старайся в школу механиков попасть – верное то дело! Тебе же забавы мои понравились?

Ещё бы! Чудные игрушки у Онфима имеются, повозки на колёсах, да с пушками. Всё из дерева резное, да крашеное опосля. По столу катается, яко телега какая по земле. А ещё есть у Онфима деревянные воины – чурбачки малые, коих можно и на телегу с пушкой посадить и катать. А ещё с телегами теми, рекомыми танками, да с воинами можно и сражения целые учинять! Жаль мало игрушек у Онфима.

– Это мне дядька Максим сработал и подарил на день рождения. А он в школе механиков преподаёт обработку дерева на станке, – с гордостью говорил Онфим.

– Ты там ученье постигал? – восхитился Ивашка.

– Не совсем, в младшей школе меня научили грамоте ангарской, а потом дядька Иван, усмотрев успехи мои, научил и московской грамоте. Он говорит, я к письму ладному способен. Буковки красиво вывожу на бумаге, – отрок, казалось, сейчас раздастся вширь от гордости.

– А в школу механиков меня не взяли, способностей к сему у меня нету, – продолжил Онфим.

– Ишь ты, – присвистнул Ивашка. – Опечалился, никак?

– Ну да, механики, у нас бают, лучшие люди будут. А ещё химики есть, так то вообще лишь пяток ребят и взяли в ученье.

– Чудны дела твои, Господи, – проговорил неслышно засурец.

Некоторое время спустя

– А ещё, сказывал Онфим, каждому семейству дают дом с прозрачными, большими окнами, да с крышей, черепицею крытой. А дом тот с полами тёплыми, что на них спать можно, да подпол сухой. А коли в семействе четверо детей, али более, то тому и корова полагается, безо всякой платы и работы лишней. А ежели мастеровой человек, то и на общем поле работать не надобно – знай, свой надел обрабатывай. А ещё…

– Да будя тебе лжу Онфима своего сказывать! – сердито оборвал шёпот сына старший Корнеев. – Нешто бывало прежде такое? Истинно, лжа это!

– Пошто ему лжу мне сказывать? – обиделся Ивашка.

– Бес его ведает! Воздал нам Бог страдания за грехи наши тяжкие. Спи, давай, Ивашка! – отец перевернулся на лавке лицом к стенке, а вскоре уснул и сын его, в обнимку с деревянным танком.

Енисейск, весна 7147 (1639). Раннее утро.

– Пётр Ляксеич! Рация! Караван вызывает! – Онфим потряс за плечо ангарского посла, что прикорнул на лавке, радиосигнала ожидаючи.

Карпинский, мигом проснувшись и на бегу поблагодарив паренька, бросился в башенку на крыше, где стояла радиостанция. А та уже вовсю надрывалась голосом Новикова:

– Енисей! Енисей, ежа тебе в штаны! Караван на связи!

– Слышу тебя, Караван. Енисей на связи, – наконец ответил Карпинский.

– Жди сегодня к вечеру. Будет сюрприз, как понял?

– Понял тебя, Караван! Что за сюрприз, Василий?

– Увидишь сегодня флагмана ангарской флотилии. Народ подготовь к встрече, понял? Всё, конец связи.

Карпинский тут же разбудил Грауля, которому вменялось подготовить людей, переселяемых в Ангарию к погрузке на корабли. А так же расплатиться с Беклемишевым за эту сделку. Весь день прошёл как на иголках, в беготне. Но, как бы то ни было, крестьяне собрали за несколько часов свои нехитрые пожитки и после ужина верхом на котомках стали собираться группами по полусотне человек на обширной местности у острожного причала. С затаёнными под маску апатии чувствами люди ждали продолжения своих мучений. Вечернюю тишину Енисея внезапно нарушил далёкий и протяжный гудок, раздавшийся по‑над рекой.

"Неужто довели паровик до ума!" – воскликнул в душе Карпинский.

Глава 6.

Владиангарск, апрель 7147 (1639).

Когда на реке окончательно сошёл лёд, и Ангара очистилась, из прибрежных ангаров на воду спустили в числе остальных и будущий пароход – первое в Ангарии судно без вёсел. Зима прошла в доводке парового двигателя для него и ещё двух агрегатов поменьше – на боты, для пограничников. Неожиданно для всех, бодро вращавшийся при испытаниях гребной винт, оказавшись в воде, при достижении судном половины расчётной скорости, далее не потянул, вхолостую лупцуя воду за кормой. У многих тогда опустились руки – не тянет паровик, мол, надо судно поменьше, а лучше дизель, вот тогда‑то и потянет! Но тут Фёдор Сартинов, который, с появлением первого не гребного корабля, наконец, вспомнил, что он некогда был капитаном большого десантного корабля, и знающий принцип работы гребного винта, хлопнул себя по лбу:

– Поднимайте винт!

Дело в том, что даже небольшое изменение загиба лопастей способно улучшить или ухудшить коэффициент полезного действия винта. А получение нужного результата представляет собой многократные попытки, причём первые из них сразу показывают дальнейшее направление работы. Так и тут – просто загнув кромку лопасти винта и немного изменив их угол наклона, инженер получил мгновенный результат – тяга заметно улучшилась. А ещё через двое суток, после окончательной доводки, пароход на ходовых испытаниях бойко шёл против течения, показав на мерной миле почти восемь узлов. Люди ликовали – начало ангарской паровой флотилии было положено! Больше всех радовался Сартинов, стоявший за штурвалом.

Две недели спустя

Наполнившись прохладным воздухом, стяг Ангарии хлопал и трепетал на ветру. Закреплённое на длинном шесте поверх ходовой рубки бело‑зелёное с прямым крестом голубого цвета и гербом пикирующего сокола посередине, полотнище открыло собой счёт официальным флагам княжества, которые теперь выставляли на каждой административной постройке того или иного посёлка и гербам, которые присутствовали на каждых главных воротах посёлков. Пришла пора со всей серьёзностью подойти и к символике Ангарии. Первым символ княжества получил пароход, уходящий в своё первое серьёзное плаванье. Корабль Сартинова, ''Гром'', на борту которого красовались надраенные до блеска латунные буквы, взял курс на Енисейск. Пароход вёл за собой две ладьи со снятыми вёслами, которые были нагружены углём, провиантом и стройматериалом для посольского двора на Енисее. Карпинский уже присмотрел отличное место для стройки, немного ниже по течению от острога, на холме. Двор посла задумывался как небольшая крепость, жилой дом для посла, его семьи, а также помещения для двух помощников и трёх человек охраны. На одной из лодий находилась небольшая команда строителей, группа врачей, а также жена Карпинского, девушка Елена из ангарского посада.

Кстати, проблема женского пола стояла в ангарском обществе очень остро, верхушка княжества планировала решить её с помощью переселенцев, но не был учтён один важный пункт – переселенцы прибывали не только с дочерьми, но и с сыновьями, которым тоже требовалось женская половинка. Таким образом, проблема не решалась, а грозила новым конфликтом. Ведь, ясень пень, что родители той или иной девицы на выданье старались отдать дочурку за коренного ангарца, надеясь на лучшее будущее для своих внуков. Хотя некоторые крестьянские свадьбы игрались согласно прежним уговорам стариков, оставленных на Руси. Вот и приходилось некоторым обзаводиться местными жёнами, в подавляющем большинстве своём – чисто формально, лишь для удовлетворения естественных мужицких надобностей.

Енисейск, весна 7147 (1639). Раннее утро.

''Гром'' выходил на Енисей, оглашая сонные окрестности длинным свистящим гудком, ещё немного и покажутся стены острога. Теперь пришло время Фёдору показать своё искусство – пересекая Енисей, надо было аккуратно развернуться и подойти к нехитрому причалу. В чреве парохода, скрытого под палубой, пыхтела и лязгала подвижными частями машина, поминутно срабатывал клапан регулятора давления в котле. Оттуда, снизу, расплывалось тепло, занимающая почти всё пространство котельного отделения тёмная, лоснящаяся туша котла дышала жаром. Шипел пар, стыки труб слезились капельками горячей воды, а со всех сторон торчали какие‑то хитрые рычаги, рукоятки, маховики. Труба, выходящая посреди палубы тоже была горячей, но для этого нашли простое решение, укрыв её за деревянным ограждением.

– Чуть левее, Саша! Потом отпусти малость, – сказал Сартинов своему помощнику, ещё БДК, теперь стоящему у руля невзрачного пароходика. Флотский офицер Северного флота теперь с удовольствием крутил штурвал в застеклённой ходовой рубке, глядя на бескрайнюю гладь воды. Подойдя ближе к правому берегу, на пароходе разглядели заполненное людьми пространство близ причала.