Как - Али Смит

Алло? Доктор Шоун? — прерывает ее журналистка. Алло? Алло, доктор Шоун, вы еще на связи? — спрашивает она.

Эми испытывает облегчение. Значит, ничего этого она не сказала, ни словечка. Да, алло, говорит она вслух.

Журналистка уже несколько минут назад закончила стучать по клавишам. Спасибо вам большое за помощь, доктор Шоун. Думаю, все это нам пригодится. Ну, а теперь вот еще что: вы там работаете, да? Можно спросить вас, над чем вы сейчас работаете? Вы живете одна?

Я работаю над сегодняшним ужином. А живу здесь с Кейт, которой почти восемь лет. Записали? — говорит Эми.

…Ха-ха… восемь. И еще один вопрос, если можно, так, пустяк. Конечно, вы понимаете, что мы пытаемся сосредоточиться на Айслинг Маккарти как на символе, поэтому нам хотелось бы коротко коснуться ее сексуальных предпочтений, с тонким вкусом, уверяю вас, но, думаю, вы согласитесь, что важно прояснить этот момент, так что вы не возражаете, если я спрошу вас? Потому что вы ведь были близки, правда?

Она была моей подругой, отвечает Эми. Мы дружили. И нас не арестовывали, чушь все это, ничего подобного не было.

Стук-стук-стук. Эми кладет трубку. В голове у нее — запах теплой от солнца кожи. Снаружи, у двери, стоит

Энгус и смотрит на часы. Вы закончили, доктор Шоун? — говорит он тихо, на лице у него — досада и смущение. Эми не обращает на него внимания, ступает по траве. Она думает о газетах — о том, что их читают во всем мире, вспоминает, как рано утром, когда они с Кейт прилетели в Гэтвик и шли по салону самолета, все кресла, весь пол были усыпаны газетами. Она думает о том, что газеты выбрасывают, что, по сути, смысл газеты в этом и заключается, что они однодневки, их нужно выбрасывать, заворачивать в них рыбу в рыбных лавках или чипсы, а страницы со старыми новостями, что бы там ни было напечатано, заканчивают существование в качестве обертки для масляных инструментов в чьем-нибудь сарае или гараже, или их скручивают в трубочки для разжигания огня. Жареная картошка — они поужинают сегодня жареной картошкой, будут есть ее с газеты, Кейт это понравится. Эми ощущает необыкновенную легкость. Кажется, она идет по воздуху, а не по траве и не по земле — вообще не по Земле.

Кто это звонил? — спрашивает Кейт, подскакивая к ней. Моя бабушка? Или дедушка? Или это из школы? Кто это был?

Кто-то незнакомый, отвечает Эми.

Когда они переходят дорогу, направляясь к лавке с горячей едой, мимо проезжает автомобиль, откуда доносится такая громкая музыка, что, кажется, он должен лопнуть от шума.

История приняла новый оборот. Она сейчас где угодно, думает Эми. Где угодно, в любой точке мира. Теперь — в любую минуту.

Сегодня очень холодная ночь; море ревет и бьется о прибрежные скалы так, будто разбивается прямо о стену каравана. Эми вкатила газовый обогреватель в спальню и оставила гореть все три глазка, хотя они обе уже забрались в постель. Только бы не уснуть с включенным обогревателем. Она выключит его через минуту, но чуть-чуть еще подождет. Он отбрасывает оранжевый отсвет на половину комнаты.

Подушка лежит между Эми и тонкой стеной, на плечи наброшено пальто. Кейт уже спит. Одну руку она перекинула через голову, пальцы другой запутались в петлях вязаного покрывала. В караване еще пахнет жареной картошкой. Кейт ела без помощи рук — хотела проверить, получится ли. Она ела, подхватывая кусочки картошки с газеты прямо губами и языком. Сейчас уже поздно; Кейт уснула. В таком освещении складки одеяла, спадающие с ее плеч, делают Кейт похожей на статую, на мраморное изваяние.

Кейт, тихонько зовет ее Эми.

Кейт не шевелится.

Чей ты ребенок? А? Кейт? Чья ты девочка?

Эми наклоняется над Кейт, вытягивается рядом, дышит ей в ухо. Кейт шевелится.

Слышишь? Чья ты девочка, Кейт? Чья ты, а?

Море и небо ревут и бушуют за окном. Эми ждет заветного слова, ждет, когда же Кейт заворочается, повернется к ней и даст ответ из туманной дали сна.

Твоя, говорит она, как говорит всегда, и вздыхает, сглатывает во сне, свертывается в калачик, как витая ракушка, нерожденное дитя.

Кейт одна, она играет на обочине дороги. Машин мало, потому что сегодня суббота, но когда они проезжают, то проносятся на большой скорости. Кейт играет возле канавы. Она взяла с собой пластмассового кенгуру. Это последний из оставшихся игрушечных зверей. Всех прочих Кейт отправила в мусорные контейнеры на колесах, которые стоят перед домами на улице, что по пути к школе. Она рассовала животных по разным мусорным бакам, даже разлучив лошадь с ее повозкой. Она убедилась в том, что животные провалились мимо мусорных мешков на дно баков, иначе бы кто-нибудь мог заглянуть и заметить их. А если бы кто - то нашел одного зверька, то наверняка нашел бы и других. Мусорщики приезжают по пятницам, а пятница была вчера, значит, сейчас животные уже на свалке и, наверное, теперь их закопают или сожгут. Но кенгуру она оставила. Он нравится ей больше всего.

Кейт держит кенгуру и заставляет его прыгать по прутьям канализационной крышки, оттуда — на край тротуара, и снова вниз, на канализационную решетку. Рядом с ногой Кейт в тротуаре видна трещина; она просовывает в эту трещину длинный хвост кенгуру и выскребает оттуда какую-то коричневую грязь с песком. Вытирает хвост о тротуар чуть в стороне, подальше, чтобы случайно не сесть на эту грязь.

Обычно по субботам утром, а иногда и по воскресеньям в дневные часы, она заходит к Анджеле и смотрит по телевизору детские передачи или фильмы, но сегодня Анджелу увезли в гости к тетушке и дядюшке в Данди, а еще покупать рождественские подарки, хотя до Рождества больше месяца. Однажды в гостях у Анджелы она видела по телевизору фильм про двух женщин-близняшек, там когда усатый мужчина целовал одну из них, вторая тоже чувствовала этот поцелуй. А потом они начали петь и плясать, переплетаясь руками и ногами, один был сверху, другой снизу, и кувыркались вместе по всему амбару. Это было черно-белое кино. Отец Анджелы не любит черно-белых фильмов, он всегда переключается с них на другие каналы, но, когда шел тот фильм, его не было в комнате. Анджела говорит, ему не нравится черно-белое кино, потому что оно скучное. Она тоже не видела того фильма, потому что была на кухне, помогала матери пришивать пуговицы к отцовской рубашке. Но скоро Кейт опять переедет на новое место, так что больше не сможет ходить туда по субботам. Она вообще не представляет, чем теперь будет заниматься по субботам или даже — где именно она будет этим заниматься.

В канаве застряли всякие обертки от конфет, раздавленная сигаретная пачка и выцветший обрывок пачки от «Рингос». Вода там черная, сверху плавает что-то грязное, вроде масла и плевков, а еще какая-то черная вязкая гадость налипла на другой мусор — наверное, на очередные конфетные фантики, на какие - то комки — непонятно, что это — трупики или еще что - то. Никогда не знаешь наверняка, чтб прячется там, под землей. Не знаешь, глубокая ли эта канава, может, она очень глубокая. Мертвец не мог бы попасть в такую канаву, он бы не поместился. Даже если он совсем маленький. Ну, разве что дохлая птица. Нет, дохлая птица не попала бы туда через прутья металлической решетки, слишком уж отверстия узкие. Кейт удается просунуть в щель только половину ладони — так, чтобы не касаться прутьев.

Бабушка прислала ей замечательную штуку. Она прислала ей большой конверт с индейским головным убором — не покупным, а самодельным: она сама пришила настоящие птичьи перья к кусочку материи. В письме к Кейт она написала, что все перья собрала в собственном саду и в лесу неподалеку от их дома. Эми говорит, что можно написать ответ и поблагодарить бабушку. Эми говорит, что правильно — не «индейцы», а «коренные жители Америки». Она говорит, что птицы, скорее всего, не погибли, что часто живые птицы просто роняют старые перья, когда машут крыльями, и им совсем не больно. У птиц, наверное, косточки очень тонкие. Твердый стержень в середине пера — это не совсем кость. Дедушка тоже прислал ей открытку. Негодница значит нехорошая девочка, но Эми говорит, что дедушка только в шутку так ее назвал, что на самом деле она ему понравилась. Он прислал ей шутку про Циклопа. Это — одноглазое чудовище, убитое человеком, сбежавшим из его пещеры. Хорошая история про то, как человек перехитрил Циклопа, не открыв ему своего имени. Кейт нашла в школе книжку об этом, и Эми читала ей вслух. Здорово, что Эми опять умеет читать. Но, пожалуй, все-таки раньше было лучше, когда Эми не умела читать, а Кейт умела. Теперь они получают письма и все такое, им даже звонят по телефону незнакомые люди, и, может быть, потому-то они снова переезжают. А еще, Энгус больше не хочет, чтобы они жили в кемпинге. Эми говорит, это прекрасно — снова уметь читать, да только она не знает, что же ей читать. В коробке целая куча книг — в той большой коробке из Англии, что теперь стоит у них в караване. Там дневники, которые Эми вела много лет назад. Эми говорит, они не стоят того, чтобы их читать. Кейт открывала коробку и снова заглядывала в те дневники. Блокноты очень симпатичные, но записки скучноватые, да и почерк трудно разбирать.