Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад

Отец извинился за то, что он без рубашки, и махнул рукой в сторону джунглей. Я разобрал слово auto. Мужчина обратился к одному из ковбоев, который чистил коня, и тот кивнул, не прервав своего занятия и не оглянувшись. Смуглый мужчина повернулся к нам и жестом указал на хижины. Отец поблагодарил его, и мы ушли.

– Что он сказал?

– Нам повезло. У них нашлось местечко, где мы сможем переночевать.

– Я не хочу ночевать здесь!

– У нас нет выбора, Оллестад.

– Лучше уж спать на пляже!

– Под дождем?

– А может, дождя не будет.

– Ну, может, – согласился он. – Чего ты боишься?

– Не знаю, – ответил я. – А нельзя просто найти

отель или что-то вроде?

Отец рассмеялся. Мы прошли мимо загона для свиней и подошли к главной дороге. Дети снова вытаращились на меня.

– Это из-за волос, – пояснил отец. – Наверное, они никогда не видели блондинов.

– Никогда в жизни?

– Вполне возможно.

– Ну и ну!

Я тоже много чего никогда в жизни не видел – например, Марс или подростков с ружьями. Но я и подумать не мог, что стану для кого-то диковинкой!

Мы отыскали тропинку к пляжу. Я оглянулся: местные жители по-прежнему стояли и глазели нам вслед.

Когда мы вышли на пляж, отец попросил меня собрать еще ракушек пука. Он и сам набрал немного. Затем мы направились обратно в деревню. Отец сказал, чтобы я отдал раковину абалона, полную ракушек пука, первой же встречной девушке. Это будет наш подарок за их доброту.

Пройдя сквозь заслон мангровых зарослей, мы увидели девушку, стоявшую на спине неоседланной лошади по ту сторону тропинки. Она собирала папайи с большого дерева.

– Buenas tardes[32], – поприветствовал ее отец.

Девушка пошатнулась, но устояла на лошади. Она бросила на отца насмешливый взгляд, кивнула и отвернулась. Ее руки продолжали ощупывать папайи. Она была прелестна! Густые блестящие черные волосы до середины спины. Длинные гладкие руки коричневатого оттенка. Сонные темные глаза. Чуть загнутый книзу носик. Вздернутая верхняя губа. Небольшой шрам под глазом. Я никогда еще не встречал таких девушек.

– Отдай их ей, – услышал я голос отца.

Я нерешительно покачал головой.

– Ну, давай же, – настаивал он. – Просто положи на землю, и все.

Я смутился, но сделал, как он сказал. Мы пошли прочь, а когда я оглянулся, девушки уже не было.

Оставшиеся ракушки пука отец отдал первой женщине, которая нам встретилась. Она была уже в возрасте и сидела возле центральной хижины, присматривая за вещами. Женщина сказала «gracias» и, в отличие от той девушки, с готовностью поглядела в глаза моему отцу.

Тут кто-то дернул меня за волосы. Я оглянулся: маленькая девочка с криком отбегала прочь. Отец велел, чтобы я дал детишкам потрогать мои волосы. Я напряженно застыл на месте. Дети приближались ко мне с опаской, словно к бешеному псу. Чья-то мать прогнала их и заговорила с моим отцом. Постепенно вокруг нас собралась вся деревня, и люди разглядывали нас. Я уставился себе под ноги, отец казался невозмутимым.

Кто-то протянул ему два одеяла, и мы пошли к конусовидной хижине на краю поселка. Толпа двинулась за нами и осталась у хижины, когда мы нырнули в щель, служившую дверным проемом. Отец положил одеяла на пол и рассмеялся.

– Почувствуй себя настоящей рок-звездой! – прокомментировал он.

Мы довольно долго просидели там, как в ловушке. Затем приехали vaqueros[33] и разогнали людей. Усатый коротышка просунул голову в щель. Отец смеялся над всем, что тот говорил, и я вдруг подумал, что они производят впечатление закадычных друзей. Когда vaquero ушел, пожилая женщина совсем без шеи принесла нам бобов, тортилью и куриную

ножку.

– Это из тех цыплят, что мы видели?

– Угу.

– А свиней они тоже едят?

– Ну да. Делают carnitas[34].

Я отодвинул ножку, но отец заставил меня трижды откусить от нее. Когда он поел, уже стемнело. Мы выставили тарелки за дверной проем и на ощупь вернулись к одеялам.

– Что теперь будем делать?

– Спать.

Я настоял на том, чтобы лечь к нему поближе – мне нужно было физически ощущать его присутствие. Слышалось жужжание насекомых, изредка доносились звуки, производимые людьми. Снаружи было черным-черно, и я не видел тропинку перед хижиной. Мы были затеряны в полной темноте, погребены где-то на краю джунглей, и Топанга-Бич больше не казался мне таким уж заброшенным и диким.

Перед тем как меня разбудили петухи, мне снилось, что юная сборщица папайи закалывает свинью. Отца рядом не было. Я в испуге сел, не понимая, где нахожусь. Сквозь щель виднелись редкие облака. Грязь на тропе уже запеклась под палящим тропическим солнцем. Я был весь липкий от пота. Подошел к щели и выполз наружу. Деревушка опустела, по моим ощущениям было часов восемь или девять. Солнечные лучи обожгли мне щеку, страшно было подумать, что же будет к полудню.

Я прошел по растрескавшимся черепицам из грязи и стал искать тропу, ведущую к пляжу. Облака над океаном украшал тот же узор трещинок, что и на засохшей грязи. Вокруг не было ни души. Подгоняемый паникой, я побежал по ракушкам слишком быстро и порезал ноги.

Отец помогал вытягивать из плоскодонки сеть, полную рыбы. Двое пожилых мужчин тянули с одной стороны, а он с другой, второй рукой держа сеть посередине. Старики истекали потом: на них были пончо и шляпы из пальмовых листьев. Это облачение резко контрастировало с минималистским нарядом отца, на котором были только шорты для серфинга.

– Берись с той стороны, – сказал он мне.

Я впился пальцами в скользкую сеть. Прямо на меня глянула умирающая рыба-попугай: глаза ее застыли.

Мы оставили сеть рядом с одной из центральных хижин. Внутри я насчитал пять пальмовых ковриков, лежавших в рядок на земле. Сколько же народу там ночевало?

– А теперь – на «мокруху», – объявил отец.

Когда я вылез из хижины, отец был уже далеко впереди. Подоспела стайка детишек. Я почувствовал, что кто-то уцепился за мою доску, и, не оглядываясь, зашагал к пляжу. Дети припустили за мной, топча ракушки. Двое мальчишек ощупали доску и забросали меня вопросами.

– Серфинг, – сказал я и провел рукой в воздухе, седлая воображаемую волну.

Отец стоял на песчаной косе вдали от берега и смотрел на прибой. Коса шла чуть вверх и заслоняла волны. Руки его расслабленно свисали вдоль тела, и доска свободно покачивалась. «Большие волны, – подумал я. – Вот черт!»

Кое-кто из детей потерял ко мне интерес и отстал, а остальные начали швырять в океан камушки и ракушки. Я замедлил шаг, надеясь, что отец скроется за косой. Мне вообще хотелось сесть и никуда не идти. Но если он увидит, что я спокойно расселся, это может вывести его из себя.