Истинная для Мира: Наследие (СИ) - Владимирова Анна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Позволь мне… — оказался он рядом.
— Нет! — бросилась в сторону и сжалась в комок. — Не подходи!
— Аля…
— Не называй меня так! — взвыла раненой кошкой, загнанной в угол. Хотя, я и была раненной и загнанной.
Только отец называл меня так… Я вцепилась когтями в собственные плечи, чтобы не завыть от отчаянья. Нельзя, иначе он услышит, почувствует. И тогда точно порвет тигру горло за все, что тот сделал.
68
— Отпусти, прошу, — прошептала я. — Оставь в покое. Тебе же все равно, ты завтра уедешь.
По спине скатилась горячая капля крови, и зрачки Алекса дрогнули. Он раздул ноздри, тяжело сглотнув, резко развернулся и вылетел из спальни. А меня будто кто придавил к полу, и я распласталась по ковру, уткнувшись щекой в колючий ворс.
«Не звать», — приказала себе из последних сил. Перед глазами расплывались очертания рекламных вывесок на небоскребах — все, что я могла видеть, растекаясь кровавой лужей. Из горла рвались хрипы, где-то слышались точно такие же, только его. Он метался по гостиной, пытаясь взять себя в руки, но выходило хреново. Кажется, тоже упал на колени…
— Аля!
Я вытерла маленькой ладошкой слезы, размазывая глину по щекам, и заорала на весь овраг:
— Папа! Папочка!
За те полдня, что просидела на дне в мокрой глиняной жиже, продрогла насквозь. Сапожки увязли в трясине, а я кое-как выползла на шаткую кочку и распласталась по сухой колючей траве. Как я вообще скатилась в этот овраг — помнила смутно. Обнаружив себя в мягкой жиже, сначала обрадовалась — ведь ничего не переломала. Но радость быстро улетучилась, стоило попытаться выбраться. И теперь, лежа на кочке, окруженная непролазной трясиной и отделенная рвом от леса, я выла в голос и звала папу. «Пусть папа услышит, пусть папа придет, пусть папа меня непременно найдееееет…» — мультик про мамонтенка всегда смотрела с замиранием сердца и слезами на глазах.
И папа услышал…
Тогда я выяснила, что если хорошо позвать — он примчится. Только никогда больше не звала, ведь так страшно, как тогда, мне больше, к счастью, не было.
До этой ночи. Воспаленное воображение тонуло в боли, которую причинил Алекс, и мне казалось, моя кошка решила продраться через рану наружу, прокладывая путь когтями и зубами. Так плохо мне, пожалуй, не было даже за гранью и после нее. Я проваливалась в забытье, и мне мерещилось, что тигр все же ослушался моей угрозы. Вернулся, поднял меня с пола… Его руки дрожали, тяжелое дыхание то и дело оборачивалось раздраженным рычанием, ладони привычно обжигали кожу, стирая с тела холодный пот и успокаивая дрожь.
69
— Ты — моя, — билось надсадное в мозгу, — не старайся, я не откажусь…
… Я как-то вывернулась из его рук и приземлилась на лапы, тут же вздыбила шерсть и выгнулась дугой. Когти впивались в простынь, цепляясь за складки ткани. Тигр лежал прямо передо мной на окровавленной постели, не спуская с меня взгляда. Большой и до одури пугающий — вот каким он был для меня с самого первого дня. И теперь наша разница казалась просто невероятной. Я ему на один зуб, мелкая помеха, игрушка. Он зарычал, я зашипела и скатилась кубарем с кровати, только Алексу хватило одного прыжка, чтобы настигнуть и вцепиться когтями…
Я дернулась и открыла глаза.
Мутное утро словно сворачивалось прокисшим молоком за окном и осыпалось творожным хлопьями на унылые крыши зданий. Я осторожно пошевелилась в одеяле, и тело услужливо напомнило обо всех моих вчерашних достижениях. Рана между лопатками прострелила болью, и я поморщилась, хватая ртом воздух.
Алекса в комнате не оказалось, но для меня это ровным счетом ничего не значило. Тигр поставил на мне точку… или крестик. А может, обвел кружочком. Плевать. Никому бы не простила подобное, а ему — тем более! Я не давала права меня метить и присваивать, не спросив. Поднявшись на дрожащие ноги, я огляделась. Моя одежда после прачечной обнаружилась на дверце шкафа, клатч — не тумбочке. Руки тряслись, спина не сгибалась, тело совершенно отказывалось двигаться…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я бросила взгляд через плечо на кровать, которая пропахла нами, нашим сексом и болью, страхом и страстью…
Будет тяжело. Черт возьми, тяжелее, чем обычно!
В гостиной было тихо, а вот из ванной доносился шелест воды. И это был шанс. Я на цыпочках рванулась из номера и бросилась бежать по коридору к лифту. Никогда еще не выдиралась с таким сопротивлением. Каждый побег казался мне прорывом к свету и свободе. Теперь же, удаляясь от гостиницы, я задыхалась все сильнее. У меня даже мысли не мелькнуло вызвать такси, я неслась изо всех сил по прокатанной машинами колее, к какому-то жилому комплексу. И только трель сотового заставила остановиться и перевести дыхание.
70
— Алиса…
Один выдох, и я упала на колени. По его тону я поняла все. Жизнь решила добить. Это было не обо мне, впервые за долгое время. Если Зул не спросил, где я и что со мной, значит… время пришло для нового самоубийственного рывка.
— Еду, — прохрипела и оглянулась на гостиницу.
Я была не в состоянии идти за грань, хотя… а когда бы я была готова? Запрыгнув в такси, рванулась по указанному Магистром адресу, а сама уже будто чувствовала раззявленную пасть пустоты по ту сторону. Ее затхлое дыхание заменило воздух, ликующее хрипение пульсировало в ушах, а от холода леденели пальцы. Снова. Каждый раз, как последний.
Сотрудники института регулярно боролись с прорывами границы, но иногда их затягивало за грань, откуда вырвать могла только я. Горевич вызывал восхищение тем, как боролся за каждого, но иногда казалось, что он приносит меня в жертву ради других. И что нянчится со мной только из-за моей ценности.
Я следила остекленевшим взглядом за пробегающими мимо домами — они единственные давали опору, все остальное — машины, люди — смешивались в одну массу, с готовностью тая вместе с реальностью. Старалась не думать вообще, лишь бы добраться и не взвыть раньше времени. И вздрогнула от вибрации мобильного, вынудившего сначала сделать позабытый вдох, потом снова задохнуться.
Звонили с неизвестного, но не нужно было гадать, чтобы понять — кто звонит. Долго, настойчиво… Я могла поклясться, что слышала рычание тигра, его рев и хрип, будто он был внутри. А потом все резко стихло, и мобильник тоже.
Такси остановилось на задворках у какого-то разрушенного ангара. Ноги утонули в грязном снегу, холодный ветер продрал насквозь, будто я была голой. Автомобиль «потусторонников» был брошен на обочине, рядом — остановившаяся юзом машина Емели. Позади послышался хруст снега — уезжало такси, и я осталась в оглушающей тишине. Пульс стучал в висках, тело будто налили свинцом, каждый шаг давался все тяжелее, и явственно ощущалось, будто меня тянут назад.
Но стоило заглянуть за угол ангара, на меня налетел Магистр:
— Карельская, — процедил сквозь зубы, хватая меня за руку. — Наконец! Ты ела?
— Нет.
— Тогда будешь пить, — мотнул раздраженно головой, утаскивая за собой в темноту.
Но непроглядной она была недолго. Вскоре я различила проблески светоотражающих полосок на одежде «потусторонников». Не «Горсвет», конечно, но маскировались мы под те же коммунальные службы.
— Кровь! — гаркнул Горевич на подлете. Полы его плаща взвились перед глазами, когда он меня выпустил и ускорил шаг, чтобы встретить уже с герметичной бутылкой.
— Кто? — потребовала я, чтобы хоть как-то взбодриться и настроиться на боевой лад. Лишь бы не стошнило.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Костя, — раздался дрожащий женский голос из-за спины.
— Константин Вячеславович?! — я опустила бутылку, так и не донеся ее до рта.
— Зул Вальдемарович, — послышался голос Емели, — вот, из машины.
И он протянул Магистру часы. Старомодные, наручные, на стертом кожаном ремешке.
Я зажмурилась и глотнула из бутылки. Вытащу. Константина нельзя не вытащить, у меня даже потеплело в груди… или это кровь взыграла чужая.
