Мы носим лица людей - Тори Ру

моргаю – тяжело признаться себе самой, что «секс на вечеринке» все же был насилием. Тяжело, впервые в жизни настолько сильно раскрыться перед другим человеком. Тяжело причинять ему боль…

А боль сейчас отчетливо проступает на бледном лице Макса.

– Макс, прости меня… пожалуйста! – Я хватаю его за плечи. – Я знаю, что после этого ты даже не посмотришь в мою сторону – пусть так, только прости! Иначе я просто сдохну…

Один неуловимо короткий миг в глазах Макса я вижу сомнение. Он не знает, что сказать или сделать. Он выведен из строя, и мое уродское прошлое сжигает его изнутри.

Липкий страх ползет по коже: он уйдет, и я потеряю себя.

– Макс!.. – зову я. – Смотри на меня, Макс…

Он резко включается в реальность, одной рукой прижимает меня к себе, а второй укрывает от всего мира. Я дрожу и плачу. Все едкие сомнения и надвигающиеся кошмары разбежались, потому что я снова пускаю сопли в родное плечо своего брата. Странного фрика и самого лучшего парня на свете.

* * *

Бесцеремонно распахивается дверь.

– Максим! Убери свои руки от сестры и марш в гостиную! – грозно повелевает с порога бабушка.

Макс не двигается.

Я тоже не могу оторваться от него – я обрела его снова, и сама мысль о том, что нужно расцепить руки и отпустить, повергает душу в глубины звериного ужаса.

– Нет! Не уходи. – Я еще крепче хватаюсь пальцами за клетчатую рубашку Макса.

– Дарина, прекрати! – кричит бабушка. – Я не хотела, но придется поставить в известность Валерия…

Макс заглядывает в мои глаза:

– Даня, тихо. – Его взгляд обволакивает спокойствием, собранностью и силой. – Я люблю тебя. Смотри на меня. Все будет хорошо, израненный солдат.

Он быстро целует мои губы, размыкает объятия, встает и с готовностью поворачивается к застывшей в полуобмороке бабушке.

– В семье не без меня… – пожимает он плечами и выходит за дверь, так и не склонив головы под ее уничижительным взглядом.

Глава 32

Седьмой из отмеренных мне в этом мире дней снова начался со звуков скандала. Как водится, с самого утра Макса и ребят ждут великие дела – он поспешно собирается, гремит чем-то в кладовке, шуршит ветхим картоном старых коробок, но преисполненная ужасом бабушка пытается вставить палки в колеса.

Макс смерчем врывается в комнату, хватает рюкзак, легонько щелкает меня пальцем по носу, и я хриплю:

– А моя помощь не понадобится?

– Спи, израненный солдат! Благодаря великой силе СМИ, оказывающих огромное влияние на личность и формирующих общественное мнение, к нам присоединились еще пятеро бойцов. Сейчас попру им шапки и кеды… – Макс, потоптавшись на месте, добавляет: – А еще нужно вернуть двести косарей одной не в меру щедрой девушке.

Я тут же вскакиваю и тяну его за рукав:

– Не вздумай! Это мой вклад в общее дело!.. Вклад моего папочки… – Беру руку Макса в свою. – Помнишь, ты объяснял, что есть грех в твоем понимании? Так вот – мой папочка нагрешил чертовски много. Это его искупление. Хотя бы частичное.

Воспоминания снова забрасывают меня в тело маленькой беспомощной девочки, которой вечно до крика хотелось участия и внимания к себе. Но отец всегда заменял его парой дежурных фраз и деньгами.

Макс присаживается на край матраса и гладит меня по голове:

– За эту сумму Кома до конца своей никчемной жизни обязан будет исполнять любые твои желания и капризы! – Он смеется, но взгляд остается напряженным, в нежной синеве его глаз, на самом дне, едва заметны острые кристаллы льда. Они поселились там еще вчера и не растаяли до сих пор, отчего мое сердце сжимается.

– Макс… – тихо прошу я. – Не говори ребятам… Ну, о том, что я рассказала тебе…

Я опять до крови ковыряю заусенцы, съеживаюсь и напрягаю плечи.

– Как скажешь! – кивает Макс, встает и снова щелкает меня по носу. – Спи.

* * *

Мое появление на кухне не вызывает у бабушки особого восторга – она бросает на меня тяжелый взгляд и вновь отворачивается к столу. Выдвигаю табурет, взбираюсь на него с ногами и пару минут молча наблюдаю, как сквозь сито летит в миску просеянная мука, разглядываю бабушкины руки.

Моя заблудшая душа тянется к ней, к ее родному теплу, снизу вверх я пытаюсь заглянуть в ее глаза, но она только закусывает губы, продолжая свое занятие.

– Ба, ты меня слышишь? – спрашиваю, и она быстро кивает.

– Ба, я скоро уеду и, возможно, больше мы не увидимся, но я хотела сказать, что очень люблю тебя… здесь мне было хорошо. Здесь у меня появились друзья. Здесь Макс, и ты очень ошибаешься на его счет…

Бабушка роняет сито и опускается на табурет рядом.

– Даринушка, прости меня и пойми: я упустила его мать. Сейчас я смотрю на Максима и вижу, что он абсолютно такой же – не видит рамок, для него не существует никаких правил и непреложных истин. Он с детства тут, при мне, и он мне роднее сына. Пойми: я за него боюсь, я хочу для него самого лучшего! – Бабушка кладет руки на стол, и они дрожат. – Даша, любовь проходит – вспомни своих родителей… Когда-нибудь вы с Максимом повзрослеете и поумнеете, создадите семьи и заведете детей. Именно так и должно быть, потому что вы брат и сестра. То, что сейчас происходит, – неправильно. Только поэтому я прошу тебя уехать. Оставь и ему, и себе шанс на счастье в будущем. А я тоже тебя люблю. Вас обоих…

Бабушка поднимается, убирает сито, разбивает в муку яйца, добавляет молоко.

Ее слова добираются до потайного угла в моей душе, куда открыт доступ только для самых близких. Они врываются туда с метлой, тряпкой и ведром и начинают наводить порядок. На свой лад.

Мне не нужно этого, в моей потайной комнате все устроено и сложено так, как лучше и удобнее для меня.

Но эту комнату всегда будет стыдно показать гостям.