Дар или проклятье - Джессика Спотсвуд

Подразумевается, что в данный момент я беру урок акварели, но я сказала Елене, что не могу вдохновиться корзиной с фруктами, и ушла якобы на пленэр, в сад. Елена легко с этим согласилась — видимо, пейзажи сейчас в моде, — а я пробралась на конюшню и попросила Джона взять меня с собой в город. В Мамином дневнике, кроме имени Зара, было только одно имя. Имя женщины, которой Мама доверила свою тайну. Марианна Беластра.

— Вас не затруднит прикрыть дверь?

Это голос Финна. Вот незадача! Я-то рассчитывала, что он будет строить беседку.

Я захожу внутрь.

Лавка Беластра — это ночной кошмар пожарного инспектора. Тут от пола до потолка тянутся лабиринты книжных стеллажей. Их полки всегда кажутся полными, независимо от того, сколько книг сейчас запрещено цензурой Братства. Тут пахнет, как в кабинете Отца, — ароматным трубочным табаком, древесиной и пергаментной бумагой. Там, где посветлее, в солнечных лучах кружатся пылинки, но дальние углы магазина укрывает таинственный полумрак.

Мне всегда было здесь как-то неспокойно. Я никогда не понимала, как Отец и Маура способны проводить тут целые часы, любовно поглаживая пальцами корешки книг, благоговейно пролистывая старые тексты, в немом преклонении шевеля губами и пробегая глазами по строчкам. Я понимала их благоговение не более, чем понимала Братьев.

Финн Беластра не спеша появляется откуда-то из-за задних рядов полок. Сегодня на нем приличный пиджак, а не рубаха.

— Могу ли я помочь вам найти… о, добрый день, мисс Кэхилл!

Я жмусь к двери, в смущении вспоминая наши вчерашние приключения под сенью яблони.

— Добрый день, мистер Беластра! Ваша матушка тут?

Финн качает головой:

— Она неважно себя чувствует. Головная боль. Я тут вместо нее. Я чем-то могу быть полезен? — Он перебирает книги на прилавке. — У нас ничего нет для твоего отца. Разве он что-то заказывал?

Мне было непросто ускользнуть от внимания сестер и от бесконечных Елениных уроков хороших манер. Я оказалась совершенно не готова к тому, что, когда я в конце концов найду силы и возможность повидаться с Марианной, ее может не оказаться на месте. И что отвечать на мои вопросы будет некому.

— Я тут не по поручению Отца, — юлю я, стараясь не дать своему раздражению вырваться наружу. Финн не виноват в том, что его мама заболела, или в том, что я пришла именно сегодня, а не в любой другой день.

— О, — Финн одаривает меня своей обаятельной усмешкой, — так ты пришла за Арабеллой?

— Нет. Я надеялась… Как ты думаешь, может быть, твоя матушка сможет прийти на минуточку повидаться со мной? Это важно.

Финн пальцем поправляет очки на носу.

— Послушай, я знаю, что ты сомневаешься в том, что я приличный садовник, но могу тебя заверить, что книготорговец я очень приличный. Так что же ты ищешь?

Я не могу попросить у него книгу по колдовству. Но если я сейчас развернусь и уйду, моя поездка будет напрасной. Кто знает, когда мне опять подвернется случай выбраться в город без сестер?

— Я слышала, что у вас есть реестр судебных решений. — Эти слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю подумать о последствиях. А что, если Финн не знает, где он хранится?

Он смотрит на меня вприщурочку.

— Где это ты такое слышала? — В его голосе звенит металл. — А если даже у нас и есть нечто подобное, зачем эта вещь девчонке вроде тебя?

— Девчонке вроде меня? И какая я, по-твоему, девчонка? — злобно говорю я. — Что, если я не сижу целыми днями, уткнувшись носом в книгу, я уже не могу интересоваться… э-э-э… местной историей?

— Я не об этом, — поспешно говорит Финн. — Просто мы не выдаем эту книгу тем, кому она нужна просто ради прихоти. Зачем она тебе понадобилась?

— У меня была крестная, — медленно говорю я. — Они с моей Мамой дружили еще со школы, но ее арестовали за колдовство. Я хочу почитать о ней.

Финн подходит ко мне поближе.

— И я могу тебе ее доверить?

Я раздосадовано вскидываю руки.

— Да! Я же доверяю тебе в том, что ты не загубишь мои цветы, правда же? Вот и ты дай мне шанс.

Склонив голову, Финн долгую минуту изучает мое лицо, и, судя по всему, я прохожу проверку, потому что он говорит: «Ладно, жди здесь», — открывает дверцу у лестницы и исчезает в чулане. Мгновение спустя он появляется, держа в руках нечто, напоминающее амбарную книгу.

— Идем со мной.

Я иду следом за ним меж запутанных рядов книжных полок, и мои нервы гудят от напряжения. В самом дальнем углу он останавливается у стола.

— Ты знаешь, когда ее арестовали?

— Нет. Очевидно, меньше, чем шестнадцать лет назад, но больше, чем десять. Она моя крестная и значит, присутствовала у меня на крестинах. Но я совсем ее не помню.

— Записи, конечно, сделаны в хронологическом порядке, — говорит Финн.

Я устраиваюсь на стуле, а он опирается на книжный шкаф.

— Уж конечно, — передразниваю я, поднимаю глаза и вижу, что он пристально на меня смотрит. — Что?

— Твои волосы.

Капюшон упал, и стали видны косы, венцом уложенные вокруг моей головы. Это Маура причесала меня так сегодня утром, ориентируясь на модные журналы Елены.

— Они красивые. Тебе идет такая прическа.

— Спасибо. — Мои щеки вспыхивают, и я поспешно перевожу взгляд на книгу. — Ты так и будешь тут торчать? Обещаю, что не сбегу с ней.

— Нет, я пойду, — говорит он, но при этом явно колеблется. — Мать предпочла бы, чтобы в Братстве не знали об этой книге. Если услышишь, как зазвонит дверной колокольчик, сунь ее в ящик и возьми что-то другое. Это и для твоей безопасности, не только для нашей.

— Я… то есть, конечно. Спасибо тебе.

Я жду, пока он идет к прилавку. Пол деревянный, поэтому мне отлично слышен каждый его шаг. Здесь непривычно тихо. Снаружи, под открытым небом, никогда не бывает такой тишины — там всегда жужжат насекомые, поют и перекрикиваются птицы, шелестит в ветвях ветерок… но тут стоит жуткая, мертвая тишина.

Я открываю книгу, и ее переплет с резким треском ударяется об стол. Я листаю страницы на шестнадцать лет назад — 1880 год — и начинаю просматривать имена в левой колонке.

Марго Левьюе, шестнадцати лет, и Кора Скадл, пятнадцати лет, — гласила первая запись. — 12 января 1880 года. Преступление: целовались на черничнике семьи Скадл. Обвинены в извращениях и похоти. Приговор: Харвудская богадельня для обеих.

Харвуд до конца жизни только за поцелуй с другой девушкой? Это кажется чересчур суровым.

Чтение оказалось захватывающим. Я никогда раньше не видела обвинительных заключений Братства, так внятно изложенных. Обычно все связанное с решениями суда окутано тайной и обсуждается только шепотом, словно бука под кроватью.

Где-то в середине записей за 1886 год я наткнулась на нужное имя.

Сестра Зара Ротт, двадцати семи лет. Преступление: колдовство (зафиксировано). Обвинена в хранении запрещенных книг по магии и шпионаже (наблюдение за Братством). Обвинители: Брат Ишида и Брат Уинфилд. Приговор: Харвудская богадельня.

Только то, что я узнала на чаепитии у миссис Ишиды, ничего нового. Крестной удалось передать мне письмо из приюта для умалишенных преступников. Только вот как она узнала, что мы в опасности? Разве что, может быть, Бренна что-то предсказала?

Я продолжаю чтение. Миссис Беластра пишет о приговорах, которые были вынесены в Чатэме, и упоминает о слухах, что доходили из соседних городов, где, конечно, тоже шли суды. Подавляющее большинство девушек приговаривалось к каторжным работам на побережье, некоторых, как Бренну, определяли в Харвуд. Еще некоторых отпустили, ограничившись предупреждением. Миссис Беластра отмечает, что все они потом либо переехали куда-то, либо пропали без вести.

Что же случилось с этими женщинами? Конечно, после суда им было непросто жить в Чатэме, ведь они знали, что глаза — и шпионы — Братьев бдительно следят за ними повсюду. Быть может, они перебрались в большие города, где легче затеряться в толпе, остаться незамеченными? Или их постигла другая, куда более зловещая участь?

Мама писала в своем дневнике, что понять, по каким признакам выносится приговор, невозможно; чем больше я вчитывалась в строчки судебных решений, тем больше с ней соглашалась. Женщин, которые всего лишь крали хлеб или заводили любовника, могли приговорить к многим годам изнурительной каторги, а других, обвиненных в колдовстве, просто отпускали на все четыре стороны. Как такое могло случиться при том, как одержим Брат Ишида борьбой с магией? Или Братья все-таки понимают, как редко встречается настоящее колдовство? Это еще хуже. Это значит, что они хватают женщин не из-за их проступков; они делают это, просто чтобы держать нас в страхе.

Я возвращаюсь к реестру. Самым младшим обвиняемым по двенадцать лет — девчонки, такие как моя Тэсс. Самой старшей, домохозяйке миссис Клей, — сорок. Это одно из самых громких дел последнего десятилетия. Миссис Клей призналась, что делила ложе не только с мужем. Городские кумушки никогда не называли имени ее любовника, но оно было тут, выведенное аккуратным каллиграфическим почерком миссис Беластра: «Миссис Клей заявила, что, если ее признают виновной, виновным должен считаться также Брат Ишида, с которым она и совершила грех прелюбодеяния».