Дневник. Начало - shellina

Потом мы учили историю. Правда, только до момента смерти Слизерина, но… Вот интересно, а как я СОВ буду сдавать? Как преподает профессор Бинс? Или правдивую версию давать? Ладно, до этих экзаменов дожить сначала надо. Мы дошли к концу года только до Мерлина, все остальное будем в новом учебном году изучать.

Мое пятнадцатилетие, а соответственно — совершеннолетие, отмечали скромно, в узком семейном кругу. Только мать, отец и крестный. Вот только одно меня стало напрягать — день рождения прошел, а обряд обретения контроля над силой Альбус что-то проводить не спешил. Мямлил, говорил, что время терпит, подождем мол до следующего года. Я только хмурился, сдерживаться становилось с каждым днем все труднее. В конце концов, решил довериться мнению крестного, он ведь сам через обряд проходил, должен знать о чем говорит.

Кстати, мотоцикл он мне все–таки подарил.

А вообще, о подарках. Ту брошь в виде лилии, я подарил таки Эванс на Рождество.

Эванс. Лили. Та еще головная боль. То буквально зажимает меня в пустых классах и что-то начинает требовать, причем понять, что именно ей от меня нужно, я даже не пытался. То в лицах начинает рассказывать, как к ней Поттер пристает, то орет, что я почти все время с Мальсибером и Макнейром провожу, ах да, еще с Эйвери. Как будто у меня есть выбор. Зачем она все это делает? Хочет заставить меня ревновать? Только вот все ее действия ничего, кроме какого-то глухого раздражения, у меня не вызывают. А вообще похоже многие считают нас парой. Тот же Поттер, например, на стены лезет, когда нас вместе видит. Вот он ревнует, да еще как. А вот мне почему-то плевать. Я воспринимаю Лили как друга, и никак иначе. Вообще это буйство гормонов, которое начинается с нашего курса и дальше, до самого выпускного, заставляет меня только плечами пожимать. Я даже мучился от осознания собственной неполноценности, пока Учитель не заставил меня признаться в предмете моих мучений. Потом очень деликатно (в совершенно несвойственной ему манере) объяснил, что все это происходит от того, что я темный. И хотя уже совершеннолетний, но в сексуальном плане незрелый. Темные в этом плане взрослеют гораздо позже светлых. Что поделать, метаболизм у нас разный. Напоследок посоветовал подождать немного. Лет в семнадцать определенные потребности у меня проявятся, и я стану более остро на прекрасный пол реагировать. Утешил, ничего не скажешь. Что мне с Лили–то делать?

А потом, как–то незаметно наступило лето. Домой я буквально летел, предвкушая отличные каникулы за границей вместе с отцом. Мы в первые дни составляли маршрут нашего путешествия. Много спорили, смеялись.

В тот вечер мы с отцом сидели в библиотеке. Он за столом, дописывая какие-то бумаги. А я забрался с ногами в кресло и читал книгу. Вдруг Тобиас резко поднялся на ноги и прижал руку к сердцу. Сделал глубокий вдох, а вот с выдохом возникли видимо проблемы. Захрипел и начал заваливаться на стол. Я закричал. Меня из кресла выбросило, как из катапульты. Успел перехватить падающее тело, но так как весу во мне было раза в три меньше, упал на пол, вместе с отцом. По его телу пробежала длинная судорога, а в углах рта появилась пена. Ворвавшаяся в библиотеку мама с помощью эльфов стащила его с меня, положила на диван. Одновременно с этим один из домовиков, кажется Пинки, появился в комнате крепко держа за руку вырывающегося, матерящегося и кажется ничего не понимающего целителя.

— Помогите, помогите нам, — мой голос звучал глухо, я так и остался лежать на полу.

Целитель, видимо и сам сообразил, в чем дело. Решительно шагнув к дивану, он оттолкнул мать и склонился над отцом. Чтобы уже через минуту выпрямиться.

— Я ничего не могу сделать, слишком поздно.

Его голос доносился до меня как через вату. Встать я не мог, у меня почему–то отказали ноги, поэтому я пополз по направлению к дивану. Тобиас был бледен. Черты лица уже начали заострятся, а я не понимал, почему он все еще лежит, почему ничего не говорит. Дальше все было как в тумане. Я не слышал, что говорит целитель застывшей и смотрящей в одну точку маме. Кажется я кричал, пытаясь добиться ответа от отца, тряс его за рубашку. Потом, когда слово смерть отчетливо прозвучало в моей голове, я расхохотался. Я ведь темный, мать мою, волшебницу, я смогу его поднять, я смогу… Меня отрывали от его тела в шесть рук, две — целителя и четыре — домовиков. До сих пор гадаю — откуда у меня силы взялись так крепко держаться? Потом насильно влили в горло какое–то зелье, видимо успокаивающее. Затем наступила темнота.

Мерлин, как руки дрожат. Пришлось перерыв делать, чтобы клякс не наставить. Лучше бы я еще про школу да про свои сложные отношения с Лили писал.

В день похорон было пасмурно, постоянно накрапывал дождь. Мама все время молчала, она даже не плакала, и от этого становилось страшно. Застывшее лицо, как маска. Наверное, я выглядел не лучше. Когда двери усыпальницы закрылись, меня накрыло. Злость, какая–то иррациональная обида на то, что он ушел, что тоже оставил.

Нетвердым шагом я пошел к любимой теплице Тобиаса.

Сейчас вспоминаю, и поражаюсь сам себе: за все это время я ни разу не применил магию. Теплицу я разнес вдребезги, вырывая с корнем растения, которые он с таким трудом и заботой выращивал. А еще я смеялся, я хохотал и не мог понять откуда внутри теплицы дождь, он падал мне на лицо, затекал в нос. Только через час этого буйства, я начал осознавать, что творю. Опустился на колени, закрыв лицо руками. Странно, но дождь проникал и сквозь ладони. Осмотревшись и с трудом сфокусировавшись, я поднял один из саженцев, безжалостно вырванный из земли. Нашел небольшую лопатку. И принялся заново высаживать растение. За этим занятием меня нашла мама.

— Как ты думаешь, приживется? — мой голос звучал на редкость глухо.

Она же просто подошла ко мне, вырвала из рук лопату, в которую я оказывается вцепился, обняла крепко прижав к себе. Как интересно, на ее лице тоже были капли дождя. Или это — не дождь? Мы стояли, обнявшись, и плакали, впервые за эти страшные дни. И даже не услышали, как над поместьем развернулся непроницаемый купол, отгораживающий нас от всего остального мира. Дом погрузился в траур, и никто: ни человек, ни животное, ни птица в течении трех недель не сможет побеспокоить скорбящих.

Наши слезы унесли горечь, но не уменьшили боль. Потом, позже она утихнет, может быть и не уйдет полностью, но притупится, а пока…

Приехав в школу в сентябре, я увижу, как выглядят запряженные в кареты фестралы. Как же хочу никогда их не видеть.»

В зале было тихо. Все были под впечатлением. И только Гермиона Грейнджер быстро пришла в себя и пристально разглядывала сидящего рядом Гарри.

— Что? — парень нервно поправил очки.

— Да так. Авада на тебя не действует, проверенно дважды. С палочкой древних некромантов у тебя все срослось. Да и девушками, ты, сдается мне, до сих пор не то, чтобы сильно интересовался. Гарри, а ты точно По…

— Тихо. Прекратить разговоры! — Кингсли явно нервничал, и, видимо, причина его нервозности была описана дальше.

Глава 21. Наследство

«10 августа 1975 года.

Три недели полной изоляции. Три недели абсолютного покоя.

Купол скорби накрыл поместье сразу же после отъезда последнего из присутствующих на погребении, кто не являлся членом семьи.

В который раз убеждаюсь, что старинные магические дома обладают собственным интеллектом. Ведь никто не отдавал такого распоряжения, дом решил сделать это самостоятельно.

Я постепенно восстановил разгромленную теплицу. Возня в земле, оказывается, необычайно успокаивает. Растения, к моему величайшему изумлению, все прижились. Ни одно не погибло.

Среди них находились по настоящему редкие и ценные. Некоторые даже в теплицах Хогвартса не росли. Мимбулус Мимблитония, например. Оставалось только удивляться, как я во время своей истерики жив–то остался? И даже относительно невредим. Ведь некоторые из этих цветочков очень даже здорово защищаются, а еще некоторые вообще могут удивить. Правда смертельно удивить, но это уже детали.

А еще, я долго ломал голову, пытаясь понять: а откуда у нас вообще взялись все эти огурцы? Разве мы могли себе позволить приобрести семена, стоимость которых насчитывала четыре нуля на конце за одно семечко? Может они у нас давно росли, и Тобиас пришел, так сказать, на готовенькое? Причем никакой системы: ни родовой, ни по стоимости, ни по ценности в растениях не было. Создавалось впечатление, что их приобретали по степени внешней привлекательности, ну и иногда из–за необычности. Я даже начал жалеть, что раньше мало интересовался теплицами поместья, точнее совсем не интересовался. Мама тоже ничего определенного сказать по этому поводу не могла. Она не любила копаться в земле. Подробнейшее изучение остальных теплиц привело меня к… выше сказанному. М-да, а ведь что получается? Очень много ценных, дорогих, а самое главное — редких ингредиентов росли буквально у меня под носом. Есть над чем подумать.